Секретарь райкома убрал руку с телефонной трубки и потер усталые глаза. Потом снова повернулся к окну и долго смотрел на небо, затягивавшееся молочно-белыми облаками.

«Вот и Лалискури попало под град… Вардисубани, Шрома и Чалиспири уже раньше постигла эта участь. Трудно приходится колхознику — что теперь ему делать? Весь год работает, уткнувшись в землю, тянет ярмо, как вол, пригнув шею, а эти, в ресторанах и шашлычных, лопаются от жира, вызывающе швыряют деньги, разъезжают на легковых машинах и шлют своих полуграмотных, тупоголовых жен и детей на приморские курорты. Они одни не знают забот, им одним не грозят убытки. Какое им дело до того, что у какого-нибудь лечурского пшава погиб весь урожай? Их доход постоянен и устойчив, он не боится града ни весной, ни осенью.

Да и разве только эти, пропахшие кулинарными ароматами…

Чем же виноват крестьянин? Разве ему повредит поездка на курорт? Разве ему не нужны культурные развлечения? Но на все это требуются средства. А средства крестьянин получает от урожая. Да что далеко идти — взять хоть бы Чалиспири. Три года уже, как там начали строить клуб, и пока что стены едва поднялись над землей. Нико надеялся продолжить в этом году строительство, материалы у него заготовлены. Но какой с него спрос, если урожай уйдет у чалиспирцев вот так, между пальцев? Да нет, от председателя все же многое зависит. Хороший председатель завяжется узлом, пролезет сквозь игольное ушко, а концы с концами сведет, завершит начатые дела. А если захочет, то может провалить любое неугодное ему дело, даже такое, которое вполне в его силах и возможностях. В Нагвареви был маленький клуб. Его снесли. Долго не могли ничего выстроить взамен — наконец построили. Только новое здание похоже не на клуб, а скорее на хлев какой-то необычной архитектуры. Хоть бы взяли пример со своих соседей — руиспирцев! Но председатель колхоза думал в первую очередь о себе, берег, так сказать, свою шкуру. Дескать, чем всаживать средства в клуб, лучше ублажу колхозников, ведь перевыборы на носу. Так он и сделал — роздал на трудодни порядочно, а недостроенные, не подведенные под крышу стены перекрыл жестью и объявил это сооружение клубом. Загубил клуб и себя не спас! Молодые колхозники все ему поставили в счет и провалили его на выборах… Почему люди не учатся на чужом примере? Ну вот, выбрали в Нагвареви нового председателя. Данные у этого человека превосходные: умный, солидный, с высшим образованием. А в деревне все по-прежнему, никаких улучшений не замечается. Пролегает через Нагвареви проезжая дорога длиной в четыреста метров — она у них единственная, и до сих пор не могут залить ее асфальтом, чтобы люди не задыхались от пыли всякий раз, как проедет автомашина. И колхоз, и сельсовет махнули на нее рукой. Председатель сельсовета только о том и думает, как бы сменить свою легковую машину на новую. Она у него, кстати, четвертая. Удивительно, как он умудрился купить четыре машины? В анонимках пишут, что он берет взятки с ремесленников за то, что разрешает им заниматься на стороне своим ремеслом. Сколько же он с них получает — неужели на это можно автомобили покупать?»

Луарсаб Соломонович выдвинул ящик стола, достал оттуда листок, испещренный полуграмотными каракулями, пробежал его глазами и бросил на стол.

«Ну вот, и еще письмо. Как обычно, без подписи. Почему все так боятся этого маленького человечка, не окончившего даже десятиклассной школы и не прочитавшего за всю свою жизнь двух книжек? Должно быть, очень ловкий дядя, прожженный плут. Как это ему пришло в голову наложить от имени сельсовета руку на деревенский ручей и драть с жителей за поливную воду по пять рублей в час? Ну и наглец! Деньги он, конечно, прикарманивает. Во всяком случае, ни по одной приходной статье они, оказывается, не проведены. А может, клевета? Надо съездить туда, посмотреть самому, а то ведь райисполкому и горя мало!

Вода!

Беда прямо с нею! Каждый год в это самое время, к концу лета, начинается неразбериха с поливной водой. Эта страшная, долгая засуха высосала всю землю, высушила все вокруг. Когда придет избавление? Хорошо, что Центральный Комитет внял наконец нашим просьбам и принял решение о прокладке Алазанского канала. Вот когда расцветут и разбогатеют правобережные деревни! Поля заколосятся, урожай будет — море разливанное! Во сто крат окупятся все расходы по сооружению канала. И государству выгода, и крестьянин будет благодарен».

Секретарь райкома спрятал листок в стол и снова перевел взгляд на окно.

Над липой громоздились тяжелые тучи, уже не белые, а свинцовые. Небо было похоже на холст, обильно заляпанный черно-серой и темно-фиолетовой краской. Лишь кое-где в просветах сияли ярко-голубые озерца.

Секретарь райкома надавил кнопку звонка.

Вошла секретарша, остановилась в дверях.

— Скажи шоферу, чтобы вывел машину. Поедем в заречную зону, в Лалискури.

Девушка вышла.

«Человек круглый год нянчится с каждой виноградной лозой, с каждым стеблем кукурузы. А потом нагрянет град, и растения, выращенные как родное дитя… Как родное дитя… Разве мы не растим детей, не нянчимся с ними? А чем они нам за это платят? Даже к черту поленятся послать — без единого слова предупреждения повесятся на шею первому попавшемуся прохвосту. Нет, это все по вине Эфросины. Вот это мать так мать! Отправилась в летний приморский рейс и вернулась домой с зятем!»

Лицо Луарсаба Соломоновича перекосилось от досадливой гримасы. Он с отвращением плюнул в корзинку для мусора и вытер губы белоснежным несмятым платком.

«Чего эта дурочка заторопилась замуж? Собиралась в этом году устраиваться на медицинский… Что это всех нынче тянет на врача учиться? Хлебная профессия? М-да… Главврача больничного и заведующего здравотделом пришлось-таки выставить отсюда! Дураки! Как собаки над костью, перегрызлись над умирающим, который сулил три тысячи за успешную операцию. Больной из последних сил боролся за жизнь на операционном столе, а эти двое молотили друг друга по физиономии в кабинете. Что бы с нами сталось, если б все были такими?

Деньги… Жадность… Разве не жадность и не деньги привели ко мне в дом моего новоявленного зятька? Соблазнил простодушную, неопытную девочку красивой внешностью И актерскими манерами — и вот я уже имел честь объявить его своим возлюбленным зятем! Все выдумал, все наврал! Я навел справки. Вовсе он не секретарь Адигенского райкома, и высшего образования у него нет. Он и средней-то школы не окончил! Оказался вором, игроком и аферистом. Бабник, привыкший обманывать женщин. Хотел я вышвырнуть его за дверь, как паршивую собачонку, да дочь пригрозила, что покончит с собой, если я посмею тронуть пальцем ее альфонса. Высечь бы надо Эфросину за эту историю!.. Ну, что теперь делать? Придется заставить его окончить заочно здешний институт и устроить на работу. Да еще место ему хорошее подыщи — зять секретаря райкома на любое ведь не пойдет! Бездельник, проходимец!

Надо понемножку подготовить Лауру к разводу, а то этот мошенник погубит мою дочь, да и сам я не оберусь неприятностей!

Теймураз… Вот кого бы мне в зятья. Уж мы с ним развернули бы большие дела! Вот когда все пошло бы как по нотам. Но он от меня нос воротит, как осел от мяты. Упрямый молодой человек, с характером. Далеко пойдет, негодник… Да, далеко пойдет, если его пустить… Куда бы его еще послать?»

Вошла секретарша, доложила, что машина готова.

За приоткрытой дверью мелькнуло чье-то лицо. Рыжая голова просунулась в щель и исчезла.

Секретарь заметил это и укоризненно сдвинул брови.

— Кто там ко мне?

Девушка оглянулась и ответила нерешительно:

— Один только человек… Тот, что приходил недавно.

— Удачное же он выбрал время! Скажи ему, что я уезжаю.

— Я сказала, что вы заняты, но… Он давно уже ждет.

Секретарь райкома встал и направился к окну.

— Сколько крепколобых людей на свете! Пусть войдет.

Девушка, открыв дверь, сказала: «Пожалуйте!» — и вышла.

Вошел Тедо и сразу весь расплылся в улыбке.