…Голос «молодого мага» вытряхнул меня из зыби ушедшего дня и вернул к действительности.

— Вот теперь все, — с удовлетворением констатировал Эввар, любуясь установленной вешкой.

Волокна тумана закрутились вокруг нее, словно пряди седых волос — плотно, не распутать, а только разодрать. Однако стоило Эввару щелкнуть пальцами, активируя заклятие, как туман сгинул, и в белесом войлоке образовалась обширная лакуна с четко очерченными краями. Стало видно, что в жухлой траве вьется плеть высохшего до черноты кустарника, усыпанного темно-красными, будто лакированными ягодами подранника.

— Вы не закончили осмотр острова, — приблизившийся Малич цедил слова сквозь зубы. Каменная маска вместо его лица едва не треснула, рождая эти скрипучие звуки.

— Мы увидели достаточно, — возразил я хмуро.

— Не вам решать.

— Именно мне.

Мы с вызовом уставились друг на друга. Точнее, я с вызовом, а Малич так, словно намеревался протаранить меня взглядом.

— Можно уже возвращаться, — вмешался с неловкостью Эввар, посматривая на нас поочередно из-под волнистой челки, спадающей ниже бровей. — Я согласен, что мы все увидели. Здесь больше нечего искать.

Малич нервно дернул уголком рта. Повернулся к магу всем телом. Спросил с нажимом:

— А вы уверены, что увидели именно то, что должны были видеть?

— Я… — в замешательстве отступил было Эввар, напрягся и выдал твердо: — Уверен. Вы напрасно не доверяете… мне.

Едва заметная заминка скользнула в его голосе, как ледышка в ручье. Не заметишь, если не захочешь.

Малич, помедлив, нехотя кивнул и зашагал к берегу, покачивая все еще висящей на черной повязке рукой. Он изменился после злополучного падения самолета. И дело было не в ранениях. Хладнокровный истукан дал трещину, а затем смерзся заново, но за недолгое время впустил внутрь своего панциря нечто ядовитое, раздирающее его изнутри. Это нечто плескалось в остановившемся взгляде блондина, рвалось на свободу.

Погибшая женщина, похоже, была очень близка Бриго Маличу. Виновника ее смерти он определил и апелляций не принимал. Хорошо еще, что железный самоконтроль держал в узде безумного зверя, поселившегося в рассудке Малича. Пока.

* * *

Водную гладь, расстилавшуюся на севере до самого горизонта, усеяли солнечные лепестки, сливавшиеся вдали в сплошное сияние. И не разглядишь, что там океан мрачнеет и прячет под безмятежной поверхностью давно затонувший континент.

— Говорят, эта земля однажды не вынесла тяжести всех творимых людьми злодеяний и…

— …и обернулась, — иронично предположил я.

— Что-то в этом роде, — смутился Эввар.

Право, нехорошо в его возрасте быть таким наивным.

— Отчего ж тогда другие острова целы и невредимы?

— Наверное, должна быть какая-то критическая масса…

— Слишком много Оборотней на квадратный шаг, — вмешался Малич, вытянувший длинные ноги к правому борту и скучающе наблюдавший за реющими над нами чайками.

Хоть дротик был брошен явно не в него, справедливый Эввар оживился, устремившись на перехват (мне мигом представилось, как ядовитая стрелка вонзается в его подставленную папку и исчезает в пухлой обложке бесследно):

— Нет, нет! Дело, несомненно, не в Оборотнях. Их преступления грандиозны, но даже им не под силу было извести целый континент. А кое-где, лишь благодаря Оборотням, земля еще принадлежит людям.

Это хорошо, что Эввар близорук и не замечает чужих взглядов. А то быть бы ему расплющенным гнетущим взором помрачневшего Малича. А так лишь меня задело по касательной.

— Одно время Пепельной грядой правил знаменитый Вирош Юг, Повелитель цунами, — беспечно разглагольствовал молодой маг. — Тот, который дал отпор Сероспруту, сохранив побережье для людей…

Неужто он пытается ободрить присутствующих побасенками о пользе проклятых Югов в исторической перспективе? Или он думает, что я не знаю, чем славен Вирош Юг еще? Так Малич сейчас напомнит. Иначе с чего бы белобрысого так свирепо перекосило?

— На отдыхе этот выродок Юг предпочитал жесткие утехи с малолетними девочками, — не обманув ожиданий, подал голос Малич. — Родители девочек так страшились этой его страсти, что своими руками убивали дочек, лишь бы те не достались монстру!

— Милосердие, порой, тоже принимает причудливые формы.

— А вы знаете, Эввар, что «милосердие» на основном языке имеет смысл совсем иной? — решил блеснуть познаниями в древней филологии солдафон Малич. А ведь и не скажешь, что он читал что-то, кроме устава караульной службы. — Для Оборотней милосердие, это то, что мило сердцу. Что радует его. Например, страдания других.

— К-конечно… — Эввара легко было сбить с толку внезапной сменой темы. Или его тоже потрясли познания Малича?

А тот не унимался:

— Про остров Углежогов что скажете? Их снадобья ценились по всему миру. А такого оружия, как там, не делали нигде. Говорили, что в каждом выкованном на острове мече живет душа воина. Как оказалось позже — чистая правда. Его жители жгли людей живьем. А пепел и уголья вовсю пользовали. И в заготовки для оружия клали, и в лечебный порошок для хворого дитяти…

— Ну… — Эввар смешался. — Всякое бывало. Люди большие выдумщики.

— Особенно, когда им Оборотни подскажут.

— Погодите, но с чего вы взяли, что к этому имеют отношение Оборотни?

— А потому что смердит от такого колдовства за версту. И рецепт этот происхождением не иначе, как из замка какого-нибудь Навя, Моргала или Юга. Что, господин Юг, скажете «нет»?

Я, не оборачиваясь, хладнокровно подтвердил:

— Верно. Правильно заклятый пепел сожженного заякорит его жизненную сущность на изнанке. И ее вполне можно подцепить и к мечу, и к лютне, и к лечебному снадобью. Запас нерастраченных жизненных сил, а иногда и умений, накопленных на изнанке, перейдут новому владельцу, — теперь я повернулся, в упор посмотрев на Малича: — При желании можно даже вдохнуть жизнь в уже умершего. Правда, это будет немного другой человек, но…

Малич побелел, как фарфор — до костистой прозрачности. И как фарфор же лицо его, ссевшись отчетливыми морщинами, словно растрескалось. Вновь проступили поджившие следы язв.

— Да как ты… — низкий, бешеный рык сочился меж посеревших губ. Таким голосом можно металл травить, как кислотой.

— Я? — деланно удивился я, не трогаясь с места и впиваясь кулаками в край борта, хотя, честно признаться, хотелось прыгнуть через него. — Я поделился исключительно теоретическими знаниями, а вы, похоже, уже попытались примерить их к каким-то своим проблемам? Как и жители острова Углежогов?

Челюсть Малича повело наискось. Даже померещилось, что фрагменты лица, разделенные морщинами, вот-вот обвалятся, обнажив оскаленный череп. С сухим шелестом выскользнул из ножен меч. Я живо прикинул, удастся ли без особого ущерба отобрать у Эввара увесистую папку. Вблизи ничего более подходящего для защиты или нападения не было. Вот разве что за борт все же сигануть…

Всполошившийся Эввар метнулся наперерез еще не начатому столкновению. Всплеснул руками, округлил глаза, захлопотал по-наседочьи:

— Право, не стоит больше про всяческие ужасы рассказывать. Лучше… Лучше о погоде! Вы только взгляните, какие облака нынче… Как бы на завтрашнем выезде под дождем не оказаться.

Ничего более нелепого этот увалень придумать не мог. Но, видно, оттого и подействовало. Малич отчетливо скрипнул зубами, с силой вогнал клинок на место и, круто развернувшись, ушел на нос судна. Каждый шаг его будто железные костыли вгонял в палубу. Измерив взглядом расстояние до сгорбившегося поодаль Малича, я решил, что уже можно отступить от борта. Полюбовался на саднящие пальцы. Из расщепленного края под ногти заползли занозы.

Я криво усмехнулся:

— И кто из нас двоих опаснее?

Эввар сокрушенно покачал головой:

— Он пережил большую потерю.

— Тогда, возможно имеет смысл подкорректировать его?

— Как, простите? — Эввар в замешательстве свел брови над переносицей. Потом обмер, часто моргая: — Но вы же не имеете ввиду… То есть, я хотел сказать, что вы не станете…