Литмир - Электронная Библиотека
A
A

ведь это все от них морока,

и если я умру до срока,

простите всех моих друзей...

Три года прошло, но до сих пор в каждом из нас, кто знал Саню Орлова, неизбывно ощущение потери.

Потери Друга.

— Да, жили мы тогда, конечно... — вздохнул Сорокин.

— А Леха Титов — тот в шкафу спал. А что? Шкаф самодельный, просторный, он ватников набросает на дно, дверцу изнутри запрет: «Поехали!» Отдельное купе, «эсве». Да-а... В ту пору мы с ним на кривежке работали... Да, всегда мы тогда бывали вместе. Это после уже началось: кабинеты, квартиры, будни по будням, праздники по праздникам, ужины по вечерам — в такие дни на кухне, по воскресеньям в комнате... Наверное, никого из наших в Вартовске уже не осталось, — сказал Сорокин.

— Мало кто. Леха Титов начальником УБР. Толя Сивак у него в замах...

— Сивак, пожалуй, поболее других подзастрял, — сказал Сорокин. — То-то я гляжу, он во всех газетах выступает — то объединение учит работать, то главк...

— Не без того, — согласился Макарцев. — Обидно ему стало, что, можно сказать, ветеран, первопроходец, а все то в замах, то в помах... Вот он и пишет.

— Напрасно вы это, мужики, — вмешался я. — Зря вы, по-моему, на Сивака навалились.

— Ты его знаешь, Яклич? — спросил Сорокин.

— В глаза никогда не видел. Но еще четыре года назад, когда только-только Нижневартовское объединение создавалось, читал его статьи в местном «Ленинском знамени». Толковые, дельные статьи. Если б то, о чем Сивак тогда еще писал, объединение приняло в расчет, не сидело бы оно сейчас с мытой шеей.

— Помню эти статьи, — задумчиво произнес Макарцев. — И историю создания объединения в Вартовске хорошо себе представляю...

— Мы с тобой как-то об этом уже говорили.

— Угу.

— Да, в Вартовске дела сейчас не ахти, — сказал Сорокин.

— И потом вот еще что, мужики. Сами вы толковали — прежде всего ты, Сергеич, — что, мол, каждый должен проявить себя так, как он может, и там, где он может. И Сивак, наверное, мог бы побольше выложиться, если б была у него такая возможность.

— Характер у него...

— А у тебя, Сергеич?

Свет погас. Кажется, на этот раз навсегда.

— Ну, Нягань!.. — проворчал Сорокин. — А знаешь ли ты, Сергеич, что такое Нягань?

— Знаю.

— Нет, не знаешь. Нягань — это такой город, где владельцы двухэтажных коттеджей с камином, погребом, теплицей и баней скитаются по однокомнатным квартирам своих сослуживцев, используя служебное положение в личных целях.

— Ладно, — сказал Макарцев. — Пора спать.

— А завтра? — спросил Сорокин. — Как мы завтра, мужики? Комиссия у меня в двенадцать. А у тебя что, Яклич?

— С утра — поссовет. Потом объединение. Ну и УБР, конечно.

— А у тебя, Виктор?

— Посмотрим, — сказал Макарцев. — Война план подскажет.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. УРОКИ

Внизу была майская холодная земля — бурые пятна болот, унылые леса, в тени деревьев лежал снег, однако летели мы к югу, пусть всего километров на пятьдесят, и все же к югу, и то ли мне почудилось, то ли на самом деле было так: минут через десять леса стали гуще и веселее, желтые полоски дорог делали заброшенное пространство обжитым, сопряженным с иными просторами, а фонари буровых вышек были похожи на маяки, выверяющие маршрут всех странствующих и путешествующих.

— Сто первая! — прокричал бортмеханик, когда вертолет стал жаться к земле, близясь к площадке, сложенной из могучих бревен.

Из балков, разбросанных поодаль, уже бежала к площадке пестрая орава с пузатыми рюкзаками и яркими спортивными сумками на длинных ремнях. Знакомая картина: на северных буровых, когда неделями ждешь оказию, невольно бросаешься, подхватив свое барахло, на звук каждого вертолета — в чаще всего напрасно.

— Ханты? — дружно выдохнули мужики, сгрудившись у трапа.

— Ем-Ега, — ответил бортмеханик.

— У-у... Век бы вас не видать.

И потянулись назад к балкам.

Я отправился следом. Навстречу мне вышагивал Макарцев; его зеленую «китаевскую» куртку, небрежно наброшенную на плечи, я еще сверху заметил. Было тепло и тихо.

С утра не до разговоров — похлебали чаю, торопясь и обжигаясь, да двинули каждый по своим делам, условившись встретиться — если не в обед, то в конце дня непременно.

Ночью выпал снег, но его уже расквасили тяжелые бахилы и резиновые бродни, только с крыш он еще не успел сползти, добавляя света серенькому майскому утру. Кое-где по огородам курились костры, тускло отсвечивала матовая пленка наскоро сколоченных парников, повизгивали пилы и продолжался перестук молотков. Тяжелый КамАЗ, сгрузив штабель свежеструганых досок, с трудом выбирался из тесного двора на горбатую дорогу. Я топтался по городку, пытаясь понять его планировку или хотя бы ее замысел, — так уж повелось в здешних краях, и порядок этот неискореним: северные города начинаются с того, что в прологе, который растягивается на добрые пять актов, строят несколько небольших обособленных поселочков «на всем своем» — Нягань не составляла исключения. Название еще не существующего города объединило поселки лесников, геологов, железнодорожников, буровиков, строителей автодороги, несколько коттеджей «для комсостава» да еще те панельные пятиэтажки, спрятавшиеся в лесу. Хозяевами Нягани были тридцать четыре промышленные организации и одиннадцать учреждений — почти полсотни различных контор. Особняком держалось объединение «Красноленинскнефтегаз» — два непритязательных двухэтажных строения с просторной площадкой для автомобилей; располагалось оно на въезде в поселок, и, судя по тому, как близко подступали к административному зданию металлические каркасы сооружений явно иного назначения, «мозговой трест» обосновался здесь ненадолго.

В коридорах объединения царила суматоха, в которой легко можно было бы углядеть всплеск делового энтузиазма, но что-то бестолковое и даже унизительное просматривалось в том, как не очень молодые люди одышливой трусцой перебегали из кабинета в кабинет, размахивая, словно вымпелами, бумажками разной формы и цвета. Зашел я в два кабинета, и в одном из них мне неожиданно повезло на удивительный, хотя и скоротечный разговор с заместителем генерального директора объединения по геологии Сергеем Сергеевичем Николаевым, — но об этом, пожалуй, позже.

Проваливаясь в сырой снег, распластавшийся по дну оврага, я выбрался на бетонную трассу, подкатил на попутке к маленькой избушке с флагом, где ютился поссовет: городок занимал изрядную площадь, от панельных домов в лесу до балков автодорожников, близ вертолетной площадки, или вертодрома, как его здесь окрестили, было километров десять, не меньше, однако немыслимая протяженность этой, условно говоря, главной улицы несла информацию противоположного свойства: было ясно, что жилья не хватает, школ тоже, а уж что говорить про больницы, детсады, столовые, кинотеатры?..

— За последние два с небольшим года поселок вырос по численности втрое, — сказал председатель исполкома поссовета Евгений Егорович Логачев. И добавил внушительно, чтобы я этот показатель сразу усвоил: — Вот так.

Что-то не похож ты на мэра города, Евгений Егорович, подумал я. Плечи явно не телефонной трубкой развиты, кожа лица выдублена ветрами — а это не гармонирует со строгим уютом кабинетной обстановки. Да и разговор начал без ностальгических экскурсов в прошлое («Три года назад, вот на том самом месте, где мы с вами сидим — тогда, понятно, ни стола, ни стульев, ни самого дома тут не было, — так вот, на этом самом месте медведя я уложил. Иду через ельник, только ветку от лица отвел, а он...»), без романтических воспоминаний о первых этапах местной истории («Вагоны разгружали вручную. А что? Техника тонет, так ее и этак. А мы выстроились цепочкой — и из рук в руки, трое суток не сходя с места...»). Логачев выложил на стол разбухшие тетрадки и, тыча в мятые страницы тяжелым, загрубелым пальцем, сухо перечислял:

70
{"b":"247187","o":1}