Врата закрылись. Перед Маттео простиралась бескрайняя равнина, поросшая черной травой, похожая на поля, которые тосканские крестьяне поджигают по весне, чтобы удобрить почву. До самого горизонта виднелась лишь эта черная высохшая трава, хрустящая под ногами. Равнина была залита бледным светом, как в ясную ночь, но только на небе не было ни луны, ни звезд, откуда брался этот свет, оставалось непонятным.

Рядом с Маттео держалась тень дона Мадзеротти. Тень была точь-в-точь как живой священник — того же роста, телосложения, даже черты лица те же, — но только бесплотная. Тело осталось за вратами, а тень шла туда, куда положено идти душам мертвецов. И Маттео последовал за ней. Она покажет ему дорогу и приведет в самую сердцевину загробного царства.

Они двинулись в путь. И вскоре услышали далекий рокот, похожий на шум водопада. Маттео шел с опаской, стараясь ступать как можно тише и недоверчиво оглядываясь вокруг. Боялся, что окружающая его смерть вдруг проникнет и в него или появятся отвратительные обитатели ада, которые расцарапают ему лицо, а то и вообще отнимут жизнь.

А шум тем временем все нарастал. Они подошли к берегу огромной реки. Маттео остановился и стал глядеть на воды, ревущие перед ним. Они были черными, как густая смола, их покрывала серая пена, которая, забурлив то здесь то там, взлетала вверх высокими фонтанами.

— Что это? — спросил Маттео.

— Река Слез, — ответила тень падре бесцветным голосом. — Это казнь душ. Их швыряет в разные стороны, и они стенают.

Маттео вгляделся внимательнее. Действительно, теперь он видел в воде множество теней, которые барахтались, как утопающие, тщетно стараясь бороться с течением. Поначалу он их даже не заметил, они слились с водой, но сейчас стал различать и понял, что они совсем заполонили реку — тысячи теней вперемешку, и река швыряет их в разные стороны, сметая все на своем пути.

— Что мне делать? — с ужасом спросил Маттео.

И в ответ услышал именно то, чего так боялся:

— Перейти реку.

Маттео не двинулся с места, и тогда тень добавила:

— Не бойся, тебе река ничего не сделает.

Они подошли еще ближе, к самой воде. И падре молча вошел в нее. Маттео услышал, как его тень испустила долгий стон. Он попытался проследить за ней глазами, — она казалась щепкой, попавшей в бушующее море, которую волны то уносят с собой, то выплевывают обратно на берег, — но очень скоро потерял ее из виду. Ее отнесло слишком далеко. Маттео еще немного подождал, затем решился и медленно вошел в реку. Он был совершенно ошеломлен. Он погрузился в воду по грудь, черную свирепую воду, которая то и дело пузырилась, словно клокоча от ярости. Вокруг — тени, тысячи теней, уносимых потоком. Именно они подпрыгивали вверх — издали он этого не понял. Они же кружились в водоворотах и стенали. Теперь, когда он попал в самую их гущу, он понимал, как они страдают. Слышал их крики, мольбы, жалобы. Спускаясь по Реке Слез, души мертвых как бы вновь путешествовали по своей жизни, но не той, что прожили когда-то, а по искаженной злой волей реки. Река была к ним безжалостна, швыряла о скалы, накрывала с головой, и их земная жизнь представлялась им такой, что они впадали в тоску и смятение. Не то чтобы она казалась им замечательной или чудовищной, но отягощенной тысячью компромиссов и пакостей. И души стенали, представляя себе все это. Те благородные поступки, о которых они помнили, оказывались малодушными. То, чем они гордились, оборачивалось убожеством. Вся их жизнь окрашивалась в серый цвет. Река обрекла их на муку. Река ничего не выдумывала, но лишь расставляла другие акценты. Тот, кто помедлил секунду, прежде чем вступить в борьбу, превращался в труса. Тот, кто позволил себе помечтать о жене друга, видел себя похотливым животным. Река уродовала их жизнь, чтобы они больше не жалели о ней. То, что они любили в ней, выглядело достойным презрения. То, о чем вспоминали с радостью — постыдным. Все хорошее — омерзительным. Выходя из реки, измочаленные водой души уже не хотели возвращаться к жизни. Они покорно шли туда, куда вела их смерть, медленным шагом, опустив глаза.

Переходя через реку, Маттео не смог сдержать слез. Он плакал над всеми этими людьми, чья жизнь была честной и счастливой и вдруг представилась им уродливой и мерзкой. Плакал над достойными людьми, которые уверовали в свою порочность. Плакал и над этой рекой страданий, которая отнимала у мертвецов их самые прекрасные воспоминания, чтобы превратить их в бесцветных и покорных — в тени без страстей и желаний, которые сбивались теперь в огромную безликую толпу, плакал над жестокостью смерти, которая издевается над мертвыми, чтобы утвердить свою власть над ними и чтобы в ее безграничных владениях по-прежнему царило смиренное безмолвие, а обитатели забыли о том, что такое страсть, слезы, злость, свет, и просто тупо шли, сами не зная куда, бесплотные, как полые деревья, в которых свистит ветер.

Когда Маттео наконец выбрался на берег, к нему снова присоединилась тень дона Мадзеротти. Только теперь она казалась совсем жалкой и бесконечно печальной. Река сделала свое дело, и тень тащилась, как уставший пес, не поднимая глаз от земли.

Внезапно Маттео насторожился. На них надвигался все возрастающий гул.

— Быстрее, — шепнула тень дона Мадзеротти, — спрячемся.

И повлекла Маттео подальше от реки. Они стремглав взлетели на небольшой черный холм из шлаков, пружинящих под ногами. Взобравшись наверх, Маттео приник к земле, он все боялся, что его обнаружат, и снова взглянул на реку, которую они только что перешли.

— Смотри внимательно, — прошептал дон Мадзеротти свистящим голосом, — вон тени, которые любой ценой хотят вернуться к жизни и отказываются умирать. Они мчатся как безумные, хотят на другой берег, кричат, но стражи смерти всегда на посту, они отгонят их.

Маттео в самом деле увидел стекающиеся со всех сторон тени. Они в беспорядке стремились к реке, им не терпелось войти в нее, переплыть и снова ступить на землю живых. Но высокие черные фигуры, блестящие, как кварц, не пропускали их. Тощие верзилы протягивали руки и ловили беглецов. Они хватали их, как листья, полными пригоршнями, и без труда швыряли назад.

— Есть две разновидности мертвецов, которые без конца пытаются вернуться к реке, — тихо пояснил священник. — Во-первых, тени мертворожденных младенцев. Они вообще не жили, а сразу из материнского чрева попали на иссохшие земли преисподней. Они слетаются к реке, как насекомые на свет. Они хотят пожить, хоть немного. Но стражи смерти постоянно отгоняют их.

— А другие? — спросил Матео.

— Это те, кто умер насильственной смертью, был вырван из жизни за секунду, стал жертвой несчастного случая или пал от руки убийцы в расцвете сил, в добром здравии. Это самые безумные и самые отважные. Они никак не могут смириться и предпринимают все новые и новые попытки. Они хотят любой ценой завершить то, что не успели сделать, начать жизнь с того момента, когда ее у них отняли. Они ушли из мира внезапно, не попрощавшись с теми, кого любили, и ярость будет клокотать в них всегда.

— Тогда Пиппо должен быть среди них, — сказал Маттео, и горло у него сжалось.

— Нет, — сказал дон Мадзеротти, — твой сын погиб случайно, но что он будет делать в жизни, еще не знал.

— Значит, он среди мертворожденных? — спросил Маттео.

— Тоже нет, — ответил падре.

Маттео поискал глазами, куда стражи смерти отогнали тени мертворожденных, и обнаружил их неподалеку, на вершине холма. Эти маленькие пугливые тени жались друг к другу, словно надеясь согреться. Вглядевшись в них, он понял, что глаза у них не открываются, а рты зашиты. Они ничего не видели и не могли кричать. Некоторые умерли еще в горячем материнском чреве — из-за разорвавшегося плодного пузыря, проникшего в их тельце яда или перекрученной пуповины, вызвавшей удушье. Другие успели услышать стоны материнского тела, увидеть проникший сквозь закрытые веки свет жизни. Успели закричать, задергать ручонками, потом обжегшая их жизнь внезапно решила покинуть их, и они затихли, как мертвые котята.