И тогда, в полутемном зале, Маттео вдруг заговорил. Нет, он ничуть не возмутился предложением профессора и не собирался поднимать его на смех. Вместо того чтобы печально улыбнуться и откланяться или просто предложить профессору помолчать, ну в крайнем случае устало и недоуменно пожать плечами, он спросил, сам того не ожидая:

— Но как я туда попаду?

Словно то, что предлагал профессор, представлялось ему вполне возможным и все это можно было рассматривать всерьез, а единственная трудность — как это все осуществить.

Профессор посмотрел на него так, будто ожидал этого вопроса. Он сразу встал и пошел к своему столику за старым кожаным саквояжем. Открыл его прямо на глазах у своих нетерпеливых слушателей и вытряхнул оттуда груду пожелтевших от времени бумаг, исписанных бисерным почерком. Точно выпавшие листки из дневника безумца. Десять лет лихорадочной работы в полутемных библиотеках Юга Италии. Профессор педантично разложил перед присутствующими всю эту невообразимую мешанину испещренных записями листков, разорванных бумажек, карт с пометками. Глаза у него горели, как у человека, собирающегося раскрыть свои сокровенные тайны.

— Знаю, о чем вы думаете… правда, правда… все, кому я рассказывал про свои открытия, реагировали так же, я к этому привык, — лукаво сказал профессор. — Вы считаете, что я безумен. И несу бред. Некоторые говорили мне это прямо в лицо. Но вы ошибаетесь… Я ничего не придумал. Ни словечка. Я все это выудил из книг. Люди больше ни во что не верят. И, чтобы не огорчаться, называют это прогрессом. Древние оставили нам много разных свидетельств. Карты. Тексты. Предметы. Изображения. Ученые изучают их, переводят, анализируют, комментируют, но на самом деле относятся к ним с пренебрежением. Никто в них все равно не верит.

Маттео и Гарибальдо опустили глаза. Они испугались, что профессор сейчас будет изображать из себя гонимого за правду и распространяться на эту тему. Должно быть, профессор почувствовал их настрой, поэтому сразу умолк, обвел присутствующих долгим взглядом, а когда заговорил вновь, перешел прямо к делу:

— Существует много проходов в ад…

Сидящие за столом прислушались повнимательнее.

— Они существовали всегда, — продолжал профессор. — Особенно здесь, у нас, на Юге Италии. В античные времена все знали это, и никому это не казалось странным. Посмотрите. Вот карта. Времен Великой Греции. Озеро Аверно, в нескольких километрах от Неаполя, помечено как врата ада. На протяжении веков птицы, которые пролетали над ним, умирали, задохнувшись ядовитыми испарениями. Озеро было вратами, потом смерть, по-видимому, решила закрыть их и открыть вход в другом месте. То же самое относится к Сольфатара. Я съездил туда. Там по-прежнему сильно пахнет серой, а желтая почва воняет, как тухлые яйца, и у вас першит в горле — несомненный признак того, что некогда это был вход в потусторонний мир. Существовали и другие. Я составил полный их список. Аббатство Калена. Катакомбы Палермо, до того как сицилийцы упрятали туда множество скелетов в партикулярном платье. Таинственные подземелья Мальты. Сасси в Матере. И это далеко не все. Я потратил два года, чтобы составить карту преисподней. Она у меня с собой. Смотрите.

Друзья с изумлением склонились над листком бумаги, который выложил перед ними профессор. Там была изображена карта Юга Италии, названия некоторых мест обведены черными кружочками.

— Что это? — спросил Маттео, ткнув пальцем в черный кружочек возле порта в Неаполе.

— Врата ада, — сдержанно произнес профессор.

— Здесь? В Неаполе?

— Да, — ответил Проволоне. — Вот эти нам подходят лучше всего. Их никто не знает. Вполне возможно, что они открыты. А все другие наверняка давно уже замурованы.

— И все же… — только и смог сказать Гарибальдо, подняв от карты глаза, полные страха. Похоже, он уже начал побаиваться профессора с его безумствами.

Он не закончил фразу, и никто так никогда и не узнал, что же он хотел сказать. Его прервал дон Мадзеротти, который вдруг выпрямился и приосанился. Присутствующие вздрогнули от неожиданности. Пока профессор говорил, священник сидел молча, прикрыв глаза и слегка откинувшись на спинку стула, поэтому все решили, что алкоголь вкупе с возрастом сделали свое дело и старик попросту заснул. Они ошиблись. Дон Мадзеротти не упустил ни слова из рассказа. И теперь сидел вот так, в безмолвном оцепенении, только потому, что рассказ поверг его в глубокое смятение. С каждым словом ученого священник убеждался, что всю жизнь ждал этого момента. С некоторых пор он стал скептически относиться к христианской иконографии и утратил веру в трехчастное деление потустороннего мира. Он перестал говорить своей пастве о рае и чистилище, и сердце его наполнилось тоскливой усталостью. А рассказ профессора вдруг возродил в нем веру. Теперь он, выпрямившись на своем стуле, сидел с непроницаемым лицом и воинственным видом. И когда заговорил, присутствующим стало не по себе:

— Я стар, вот уже несколько лет болен раком, мой кал окрашен кровью. Не сегодня-завтра я сдохну прямо в этой церкви, которую превратил в крепость, потому что псам из Ватикана не нравятся манеры моих прихожан. Я не хочу ждать, когда болезнь прикончит меня. Я спущусь в преисподнюю. По крайней мере, это имеет какой-то смысл. Ведь кто-то должен пойти на разведку.

— Мы пойдем вместе, — сказал Маттео.

Маттео все вспоминал, что сказала ему Джулиана: «Верни мне сына, а если не можешь, отомсти за него». Он сразу стал думать о мести как о единственно возможной, но сегодня, в компании этих странных людей, ему показалось, что и второй вариант тоже не исключен. «Верни мне Пиппо», — сказала она. Вот это он и сделает. Спустится в ад. Найдет там Пиппо и вернет его. Или по крайней мере попросит у него прощения и прижмет к себе.

— Если идти, — сказал дон Мадзеротти, вновь наполнив свой стакан, — то сегодня же ночью. Я весь сгнил изнутри и не знаю, доживу ли до завтра. А сейчас я еще и выпил. Не удивлюсь, если мои сосуды начнут лопаться один за другим. Сегодня ночью или никогда.

— А мы? — спросила Грейс с явным беспокойством.

— Вы проводите нас до входа и будете ждать там, — ответил священник.

— Совершенно незачем спускаться всем, — добавил профессор, который понимал, что Грейс разрывается между чувством солидарности и жутким страхом. — Да и вообще, вполне вероятно, что нас никуда не пустят.

— Как это? — спросил Гарибальдо, заинтригованный таким поворотом дела.

— Если в нас слишком много жизни, врата не откроются. Только если мы почти мертвы, мы сможем пройти.

— Пусть будет так, — сказал Гарибальдо, который твердо решил для себя, что он не пойдет. — Мы подождем вас у входа, пока вы не подниметесь обратно. Но сначала я сварю вам кофе…

И он побежал за стойку.

Приятели вновь уселись за стол и запаслись терпением. Они слышали, как Гарибальдо открывает стеклянные банки, выдвигает ящики столов, включает кофемолку, мелет, смешивает. Он колдовал, как алхимик, который вот-вот откроет тайну философского камня, но уже через десять минут вернулся с маленьким круглым подносом в руках, на котором стояли две кофейные чашечки. Странный исходил от них аромат — сочетание сладковатого ликера и горечи. Жасмин, мирт, лимон — все было в том кофе, приправленном дымком. Маттео заглянул в чашку: кофе был красного цвета.

— Кофе для смерти, — сказал Гарибальдо торжественно. — Пусть оно сохранит вам бодрость, пока вы спускаетесь в преисподнюю.

Оба выпили кофе залпом. Легкое опьянение, притупившее чувства Маттео и туманящее разум, сразу прошло. Мощное тепло заструилось по его телу.

— Если я выживу после этого кофе, — сказал старик-священник, переводя дух, — значит, черви до меня еще не добрались.

Друзья встали. У Маттео была ясная голова. Он чувствовал прилив сил. И был преисполнен решимости. Свежий ночной ветерок, бьющий в виски, окончательно отрезвил его. Ничто не могло бы заставить его отказаться от своей затеи. Пусть их компания выглядит гротескно, пусть нелеп и сам профессор, который развернул перед собой карту, чтобы не заблудиться в переулках. Ветер дул с моря, он нес влагу, оседавшую на коже.