Дуглас, поглощенный своими заботами, услыхал отголоски дебатов и выступил в защиту президента Гранта. Его сотрудники глядели на него в изумлении.

— Да как вы можете, Дуглас! — восклицали они. — Разве вы не видите, что это означает? И как вы решаетесь выступать против Самнера? Ведь это же самый отважный друг негров в конгрессе!

— Я не против Чарльза Самнера! Наш сенатор рассматривает предполагаемую аннексию как угрозу уничтожения негритянского государства, вот почему он так рьяно выступает против этого. Но даже великие и славные люди способны ошибаться!

Джордж Даунинг, пристально глядя на честное взволнованное лицо Дугласа, подумал: «Вот именно!»

Чарльз Самнер лежал на диване в библиотеке своего большого дома на Лафайет-сквер, слушая Дугласа с закрытыми глазами. Силы Самнера иссякали. Каждое из этих колоссальных усилий подтачивало его жизнь. Самнер был одним из немногих людей своего времени, понимавших, что союз и теперь еще может потерпеть поражение. В последний период деятельности Линкольна он был ближайшим его соратником и прилагал все усилия, чтобы выполнить заветы своего любимого главнокомандующего. Он слушал Дугласа, тоже знавшего и любившего Линкольна, и недовольно хмурился. Потом нетерпеливо сел, сбросив с себя легкий плед.

— Полноте, Дуглас, вы витаете в облаках! — сказал он, насмешливо фыркнув. — У вас в ушах все еще звучит сладкая песня эмансипации, заглушая все остальное. Боюсь, что вам предстоит мрачное пробуждение. — Его глаза потемнели. — И долго ждать не придется!

Уже через несколько дней Дуглас, приглашенный в Белый дом, ощутил и сам холодок предчувствия. Президент ошарашил его прямым вопросом.

— Ну, что теперь вы думаете о вашем дружке Самнере?

— Я считаю, мистер президент, — ответил Дуглас, осторожно подбирая слова, — что сенатор Самнер честный и доблестный государственный деятель. Он выступает против присоединения Саито-Доминго, полагая, что защищает этим, как и всегда, борьбу цветной расы. — Дуглас заметил, что краска медленно заливает лицо президента, и договорил ровным голосом: — Но вместе с тем я считаю, что на сей раз сенатор Самнер ошибается.

— Вы действительно так считаете? — в голосе президента слышалось удивление.

— Да, сэр. Если Санто-Доминго станет штатом Американского союза, я не вижу в этом больше бесчестия, чем если Канзас, или Небраска, или любая иная территория становится штатом. Это лишь означает, что часть приобретает силу целого.

Президент уселся поудобнее, на губах его заиграла улыбка. Дуглас наклонился к нему.

— А вы, мистер президент, что вы думаете о сенаторе Самнере?

Ответ президента был лаконичен:

— Я думаю, что он сумасшедший!

Комиссия, посланная президентом Грантом на Караибские острова, была одной из многих. Государственный секретарь Сьюард ездил сам в Гаити весной 1865 года. А в 1867 году он послал туда своего сына — помощника государственного секретаря. Назначение Фредерика Дугласа в комиссию Гранта являлось красивым жестом.

Военный корабль, на борту которого находилась сотня солдат морской пехоты и пятьсот матросов, под развевающимся американским флагом вошел в залив Самона, доставив туда пассажиров: Фредерика Дугласа вместе с конфиденциальной разведывательной комиссией. Комиссию сопровождал репортер нью-йоркской газеты «Уорлд», который создал немало шума вокруг «сердечных отношений» Дугласа с остальными членами комиссии, а также того, что Дуглас занимал почетное место за столом капитана. Вообще путешествие прошло великолепно.

Пробыв тридцать шесть часов в порту, комиссия приготовилась покинуть его, сделав вывод, что весь народ Санто-Доминго «единодушно» стоит за присоединение к Соединенным Штатам. Дуглас ничего не слыхал ни о повстанческой борьбе, происходящей в горах, ни о враждующих фракциях, каждая из которых торговалась с Америкой, ожидая ее помощи, ни о тех долларах, которыми золотил себе сюда дорогу Нью-Йорк.

И все-таки, несмотря на труды этой комиссии, Горас Грили и Чарльз Самнер провалили законопроект о присоединении. Для некоторых кругов это явилось горьким разочарованием, но все же далеко не окончательным ударом.

Негритянские рабочие организовали свой Общеамериканский съезд в Вашингтоне в январе 1869 года. Съезд принял резолюцию, требующую всеобщего избирательного права, раздачи государственных земель на Юге неграм, укрепления Бюро по делам освобожденных негров, национального налога в пользу негритянских школ и проведения конгрессом политики реконструкции. В результате этого съезда зародился Национальный союз цветных рабочих с собственной еженедельной газетой.

В качестве главного редактора газеты был приглашен редактор «Полярной звезды» Фредерик Дуглас.

Дети Дугласа были теперь взрослыми. Льюис стал самостоятельным преуспевающим издателем, Розетта вышла замуж, самый младший сын преподавал в школе на восточном побережье Мэриленда.

«Бесспорно, жить в Вашингтоне интересно, — думал Дуглас. — Это центр всей деятельности, столица!» И жизнь там приблизит его к широким массам негритянского народа. Но Анне Дуглас, которой лишь теперь, впервые за тридцать лет можно было отдохнуть от тяжелого труда и вечного бремени забот, очень не хотелось уезжать из Рочестера.

Дуглас зарабатывал на жизнь, но деньги никогда не являлись главной его целью. Анна умела растянуть каждый доллар. Обремененная детьми, Анна не могла нигде служить, но частенько в ту пору брала работу на дом, подчас тайком от мужа. В те годы, когда им приходилось прятать у себя беглых рабов, Анна почти не отлучалась из дому, готовая в любую минуту накормить приезжего, подать ему смену белья, укрыть теплым одеялом. Анна собственноручно стирала рубашки мужа, сама собирала его в дорогу, когда он уезжал. Фредерику было известно лучше чем кому-либо другому, как трудилась день и ночь Анна, выполняя бесконечное число разных обязанностей. Он любил ее и нуждался в ее помощи. Но, подобно Анне, жене Джона Брауна, Анна Дуглас была женой человека, чья жизнь принадлежала истории. И вот, хотя она куда охотнее предпочла бы отдыхать под пышной сенью дерева, посаженного Дугласом много лет тому назад, или наслаждаться комфортом их просторного прохладного дома, кое-когда посудачить с соседями, а кое-когда встретиться с кем-нибудь из многих друзей, приобретенных в Рочестере, она кивнула головой.

— Если тебе лучше будет в Вашингтоне, то, конечно, поедем!

Дуглас был сейчас в самом расцвете сил. Внешне он производил внушительное впечатление. Он это сознавал и был доволен, ибо считал себя представителем всех освобожденных негров Америки. Он был всегда настороже — и в своей речи, и в манерах, и в одежде. Теперь, имея на то возможность, он одевался безупречно; по дороге в Вашингтон обычно останавливался на несколько дней в Нью-Йорке и заказывал там сразу по нескольку костюмов, не забывая пополнить свой гардероб и крахмальными сорочками. Он ожидал, что, встречая его на Пенсильвания-авеню, на Лайфайет-сквер или на территории Капитолия, люди будут спрашивать: «Кто это? Из какого иностранного посольства?» — и рано или поздно узнают, что это «Фредерик Дуглас, бывший раб!»

«Ветераны» Рочестера устроили прием в честь уезжающего Фредерика Дугласа и его семьи, проживших в этом городе целых тридцать лет. Были приглашены все старые аболиционисты, которые сумели выстоять долгую жестокую бурю. Явился даже Джеррит Смит, слабый и весь какой-то ссохшийся. Радость и грусть соседствовали на этом пиру. Но все испытывали гордость за темнокожего человека, которого Рочестер считал теперь «самым достойным своим сыном».

Отец Гидеона Питса, капитан Питер Питс, был первым поселенцем Рочестера, поэтому Гидеон Питс и его жена явились инициаторами этого вечера.

— Трудненько жилось в этой тихой долине в былые годы, — глаза Питса лукаво сверкнули. — Но уж мы им дали жару!

Дуглас делал тщетные усилия, пытаясь сообразить, где он видел это лицо, заросшее косматой бородой. И только смешок собеседника вдруг оживил в его памяти дом, укрывший его от преследователей; он вспомнил, как неистово стучал кулаками в дверь и как ему открыл человек в ночной рубашке и босиком.