Наверху заскрипели ступеньки. Детский голос окликнул:

— Папа, что там? Ой!

— Иди спать, Эллен! Вам лучше, мистер Дуглас? — Гидеон Питс озабоченно нагнулся к ночному посетителю.

Дуглас присел и потрогал свой лоб. Рука стала липкой. Он смотрел по сторонам и, вдруг поняв, что опасности больше нет, улыбнулся.

— Да, благодарю вас!

— Лежите спокойно, мистер Дуглас. Вы ранены. Жена сейчас принесет теплой воды.

— Спасибо за вашу доброту, сэр. — Дуглас начинал приходить, в себя. — Меня подстрелили.

— А-ах!

Оба подняли головы. Перегнувшись через перила, на них глядела испуганными голубыми глазами маленькая девочка в длинной, до пят, ночной сорочке.

— Эллен, — строго сказал отец, — кому я велел идти спать!

— Но, папа, я ведь тоже могу помочь! Бедненький, он ранен!

— Да нет, детка, это пустяки! — Дуглас улыбнулся ребенку.

Вернулась миссис Питс, неся таз с водой и полотенце. Она обмыла кровь, и Гидеон Питс, осмотрев Дугласа, заявил, что это только царапина. Пока очи возились с ним и делали ему перевязку, Дуглас рассказал, что произошло. Потом хозяйка убежала приготовить комнату для гостя.

— Мы почтем за честь, если вы согласитесь переночевать у нас, — заявил Питс.

Дугласу ничего не оставалось, как принять это приглашение.

— А поутру я отвезу вас в город, — заверил его хозяин. Он помог гостю подняться наверх в комнату и уложил его на широкую старинную кровать, украшенную по бокам высокими столбиками.

Утром вся семья была в сборе, чтобы проститься с Дугласом. Миссис Питс заставила его перекусить перед дорогой.

Захватив в руки вожжи, Дуглас уселся в бричку рядом с Гидеоном Питсом.

— Пожалуй, мне лучше проводить вас до самого места, — сказал тот. — Ведь кто знает, может быть, эти бандиты подкарауливают вас где-нибудь у дороги.

Стояло погожее, благоуханное майское утро. Фруктовый сад Питса был в цвету. Все дышало весенней благодатью. Дуглас улыбнулся маленькой Эллен, стоявшей на крыльце, и девочка помахала ему рукой.

— До свидания, мистер Дуглас! Непременно приезжайте к нам опять!

Прощаясь с великим Фредериком Дугласом, она и сама чувствовала себя важной персоной.

Когда на следующий день приехал Джон Браун, Дуглас ходил с забинтованной головой.

— Капитан Джон Браун, — возвестил Чарльз, вводя гостя в дом.

Анна Дуглас вышла из кухни и приветливо поздоровалась.

— Мы как раз садимся завтракать, капитан Браун. Милости просим к столу.

Маленькая Анни подала на стол еще одну порцию, застенчиво улыбаясь старику. Он погладил ее по шелковистым волосам.

— Потом поедем с тобой кататься, — пообещал он, и глазенки девочки заблестели.

— На вас напали, да? — воскликнул Джон Браун, когда появился Дуглас с забинтованной головой.

— Ничего, к счастью, это только царапина. — Дугласу не хотелось вспоминать о происшествии. — Лучше, дорогой друг, расскажите о себе. Ведь вас, наверное, привело сюда важное дело.

— Пусть он раньше поест! — взмолилась Анна.

После завтрака Дуглас прочел письмо из Канзаса.

— Может быть, сам господь бог посылает меня в Канзас, — произнес с большим чувством Браун. —

Может быть, путь мой в Виргинию лежит через Канзас. Не правда ли, а?

Дуглас покачал головой.

— Право, не знаю. — Минутку он помедлил, потом сказал, оживившись — Завтра я еду на съезд в Сиракузы. Давайте отправимся вместе. Покажите это письмо всем аболиционистам. Ведь вам понадобятся деньги. Наш долг — помочь Канзасу.

Через несколько дней Джон Браун писал домой:

«Дорогие мои жена и дети!

Я приехал сюда в первый день съезда и слава богу, что приехал, ибо здесь я встретил радушнейший прием, не ошибусь, если это скажу. Почти все, за исключением нескольких друзей (да и те ведь из искренних побуждений), горячо одобряют мое намерение вооружить моих сыновей и остальных друзей в Канзасе. Сегодня я получил пожертвований более чем на 60 долларов: 20 — от Джеррита Смита, 5 — от одного старого английского офицера и разные мелкие суммы от других людей, отданные ими с таким искренним, горячим чувством, что это было для меня дороже денег. Я показал им оба письма нашего Джона, и Джеррит Смит прочитал их вслух столь проникновенно, что вызвал слезы у большинства присутствующих на этой многолюдной сессии. За всю свою жизнь я, кажется, не был на более интересном съезде, и у меня прибавилось очень много честных и отзывчивых друзей».

Жребий был брошен; Джон Браун отправился в Канзас.

«Вместо того чтобы прислать нам оружие и деньги, — писал его сын Джон, — он явился сам, в сопровождении своего шурина Генри Томсона и моего брата Оливера. В Айове он купил крытый фургон с лошадью и, запрятав оружие под наваленными сверху для вида землемерными приборами, переехал из Миссури в Канзас возле Уэйверли, выкопал там из могилы тело внука и провез все благополучно. Явился он к нам в поселок 6 октября 1855 года, если я не ошибаюсь».

— Вас посылало туда Общество по оказанию помощи переселенцам? — четыре года спустя спросили Джона Брауна на суде.

— Нет, сэр, — твердо ответил он. — Меня посылал Джон Браун, направленный рукою господа.

От этого поселка веяло романтикой. Индейцы, сновавшие по реке в своих стремительных челноках, видели в зарослях восточного Канзаса красивых птиц и называли это место Лебединым болотом. Отсюда по вспаханной земле, которая начиналась за темной илистой рекой, Джон Браун со своим младшим сыном Оливером проехал к «колонии Браунов».

«Мы застали наших в очень тяжелом положении, — писал он, — ни у кого из них не было еще жилища, корм для скота не был заготовлен; по утрам и вечерам они кое-как согревались у костров, и в те дни, когда разгуливалась непогода, это был их единственный источник тепла».

Итак, Джон Браун прибыл в Канзас, готовый начать борьбу за свободу. Но, едва ступив на эту землю, он понял, что его цель отличалась от цели большинства переселенцев, которые вовсе не намеревались рисковать ни своей жизнью, ни имуществом. Джон Браун выразил открытый протест против составленной прорабовладельческими элементами резолюции, лишавшей прав всех негров — не только рабов, но и свободных. Протест его, однако, поддержки не получил.

Пришло письмо с деньгами от Фредерика Дугласа. Он сообщал:

«Мы стараемся привлечь к Канзасу внимание всей страны: Чарльз Самнер с непревзойденным красноречием выступает в сенате; Генри Уорд Бичер превратил свою церковную кафедру в аукцион, на котором он призывал выкупать рабов на свободу; Джеррит Смит и Джордж Стернс пообещали на это деньги; Льюис Таппан и Гаррисон отказались от прежних разногласий. Гаррисон больше не сердится на меня за мою тактику: он видит, что мы кое-чего добиваемся. Происходит слияние партий Свободной земли, вигов, либералов и той части демократов, которая против рабства. Партия, организованная нами некоторое время тому назад в масштабах одного штата, уже выросла до размеров общенациональной… Мы приняли название «Республиканская», — так называлась — вы, наверно, помните — партия Томаса Джефферсона».

Джон Браун сложил письмо. Лицо его пылало.

— От кого это, отец? — спросил его Оуэн.

— От Дугласа. Пути господни неисповедимы! — больше он ничего не сказал, но ветер степей ощущался в его голосе.

В декабре пронесся слух, что губернатор и его прорабовладельческая клика собираются захватить Лоуренс. Услышав это, Брауны тотчас же собрались туда. Приближаясь в час заката к городу, экспедиция выглядела довольно странно: старая кляча, запряженная в ветхий фургон, и семеро крепких рослых мужчин с кирками, саблями, пистолетами и ружьями. Джон Браун взял на себя командование маленьким отрядом. Начались переговоры между губернатором Шэнноном и теми, кто возглавлял движение против рабства. Человек пятьсот волонтеров собралось защищать Лоуренс. Они трудились дни и ночи, сооружая баррикады и редуты вокруг города. В воскресенье губернатор Шэннон приехал в город для переговоров, после чего было объявлено, что стороны достигли соглашения. Хотя условия его оставались еще в тайне, Браун, ликуя, написал в Нью-Йорк, что вторжение рабовладельцев и их сторонников в Канзас отражено. Миссурийцев отправили восвояси без боя, без драк, они даже не успели поджечь ни одного новорожденного города, не разгромили ни одной типографии аболиционистов. «Для всех противников рабства главная задача в настоящее время, — писал Браун, — не отступать ни на шаг, и тогда Канзас станет свободным штатом».