— Давайте сначала избавимся от блох, ладно? — предложил он. Патронажная сестра, участковый фельдшер, представитель общественности, кто-нибудь из любителей творить добрые дела, даже его собственная жена Эвис — их всех можно позвать на помощь, да и записка о разрешении на покупку соответствующего инсектицида в порошке — вот и все, что требуется.

— Следующий, пожалуйста, — пригласил он, довольный в душе тем, что так легко отделался от мисс Ликериш.

Очередные три пациента были самыми обычными и сравнительно приятными: юноша с лицом в угрях, молодая замужняя женщина, интересующаяся предупреждением беременности, и пожилой мужчина, которому следовало измерить кровяное давление. Четвертой в кабинет вошла, виновато улыбаясь, словно заранее знала, что попусту занимает его время, сестра священника Дафна.

— Доброе утро, мисс Дэгнелл, — постарался как можно веселее улыбнуться он, — как вам живется-можется? — Глупо выдавать такие пошлые фразы, тут же укорил он себя. — Садитесь, побеседуем, — продолжал он. Доктору не меньше, чем пациентке, требовалось расслабиться, хотя он помнил, что в приемной его ждет еще немало народу.

Дафна, по правде говоря, сама не знала, что с ней. Она пребывала в угнетенном состоянии, или «в депрессии», ей хотелось уехать из поселка, убежать от сырой весны Уэст-Оксфордшира, пожить в побеленном известкой домике на берегу Эгейского моря.

— У них там такие же дома, как у нас? — спросил Мартин, оттягивая время. Почему, черт побери, она не обратилась к доктору Геллибранду? Она ведь, наверное, была его пациенткой задолго до того, как он, Мартин, начал здесь свою практику. Он не мог знать, что Дафна намеренно пришла к нему, потому что заранее знала, что скажет ей доктор Геллибранд. («Мы все немного не в себе, зима была долгой, поэтому вполне естественно, что вы плохо себя чувствуете. Идите и купите себе новую шляпку, дорогуша», — его панацея от всех женских недомоганий, хотя женщины уже много лет не носят шляп. Такой старомодный совет и никаких таблеток.) От Мартина Шрабсоула она ожидала большего.

— Я не могу оставить брата, вот в чем беда, — сказала она.

— Вам не нравится ваш дом? — Если так, то это забавно, потому что красивый старый дом из серого камня был единственным домом в поселке, на который они с женой заглядывались. «Вот дом, в котором я хотела бы жить», — говорила Эвис.

— Он такой большой и нескладный, — мрачно ответила Дафна. — Вы себе не представляете, как трудно его натопить.

Эвис заметила, что в ректорском доме нет даже радиаторов, которые включались бы на ночь, вспомнил Мартин, а всего лишь несколько керосиновых обогревателей, причем довольно маломощных. Интересно, имеют ли они право на дополнительные средства для отопления? Вероятно, нет, потому что ни Том, ни Дафна еще не достигли пенсионного возраста. Достаточно ли теплые платья носит мисс Дэгнелл? Не в слишком ли легкой она блузке для такого прохладного весеннего дня?

— Я бы рекомендовал вам носить шерстяное белье, — улыбнулся он, надеясь вывести ее из мрачного состояния!

— Не напоминайте мне про шерсть, — откликнулась она. — Мой брат, как вам известно, увлекается местной историей и недавно обнаружил, что в восьмидесятых годах семнадцатого столетия людей было приказано класть в гроб обязательно обряженными в шерсть.

— Вы всегда жили вместе с братом? — поинтересовался Мартин.

— О нет, только после смерти его жены, хотя с тех пор прошло уже немало лет. Я взялась вести его хозяйство — это было единственное, самое малое, по мнению наших знакомых, чем я могла ему помочь.

— А чем вы занимались до этого?

— Я работала, не бог весть кем разумеется, была на побегушках в туристическом агентстве. И снимала квартиру вместе с приятельницей.

Вполне возможно, лесбийские наклонности, рассуждал Мартин, мысля общепринятыми современными понятиями. Если она раньше снимала квартиру на паях с приятельницей, то подобная мысль имеет право на существование. Однако сейчас Дафна уже в преклонных летах. Он бросил взгляд на ее обветренное лицо и неряшливую гриву седых волос. Ей, наверное, могла бы помочь новая прическа — Мартин был куда более современным, нежели доктор Геллибранд с его новой шляпкой, — но предложить этого не осмелился.

— Давайте-ка померяем ваше давление, — сказал он, прибегая к более традиционному методу лечения. Рука у нее была худой, кожа сухая, то ли от избытка греческого солнца, то ли от приближения старости. — Неплохо бы чуть-чуть прибавить в весе, — посоветовал он. — Как у вас с аппетитом?

Когда Дафна выходила из кабинета, держа в руке клочок бумаги — рецепт на какое-то лекарство, ей, по крайней мере, казалось, что визит к «новому доктору», как называли Мартина в поселке, оправдал себя. Доктор выслушал ее, был полон участия, и она уже чувствовала себя лучше. Куда лучше, чем если бы пошла к доктору Геллибранду — тот даже не удосужился бы измерить у нее давление.

Второй кабинет был по размерам больше того, где вел прием Мартин Шрабсоул, но доктор Геллибранд все еще с тоской вспоминал прежние дни, когда осматривал больных в более уютной обстановке собственного дома. Сейчас он с удовольствием подтвердил беременность молодой деревенской женщины, которой наверняка было суждено стать матерью многочисленного здорового потомства. Она была небольшого роста, коренастой, с толстыми ляжками, открытыми постороннему взору короткой юбкой, давно вышедшей из моды. Удивительно уместным был тот факт, что доктору Геллибранду, которому было уже далеко за шестьдесят, приходилось иметь дело с молодежью, в то время как Мартин с его интересом к гериатрии, занимался людьми пожилыми. Доктор Геллибранд не очень жаловал стариков, он предпочитал наблюдать за зарождением и течением жизни. Он был рад избавиться от некоторых пациентов-стариков — Мартин с его молодой, веселой физиономией принесет им только пользу. Ибо доктор Геллибранд, хотя в поселке его любили и уважали, выглядел человеком довольно мрачным — про него часто говорили, что он больше похож на священника, чем сам ректор, но этому не стоило удивляться, ибо он был сыном священника, а его младший брат — викарием в одном из лондонских приходов.

После ухода молодой беременной женщины наступила передышка, и сестра, ведавшая приемом посетителей, принесла кофе. Забыв про своих пациентов, доктор Геллибранд принялся думать о визите, который нанес брату в минувший уик-энд. «Перемена обстановки — уже отдых», — любил говорить он и нередко так и поступал, извлекая пользу из разлуки со своей женой Кристабел, большой охотницей командовать. Приход, где служил викарием его брат, был бедным и захудалым, и состоял, по его мнению, не совсем справедливому, целиком из «иммигрантов, живущих в трущобах», но церковь, хотя и не из особенно преуспевающих, произвела на него большое впечатление, вызвав даже чувство зависти, когда он присутствовал на целом «шоу», в которое его брат Гарри превратил торжественную мессу. Оно напомнило ему времена пятидесятилетней давности, когда он сам носился с мыслью принять духовный сан. Он видел себя отправляющим службу во время различных религиозных праздников, читающим блестящие проповеди и возглавляющим пышные процессии, но тут же припомнил все прочие обязанности, соблюдать которые надлежало приходскому священнику, в том числе и потребление бесчисленного количества чашек сладкого чая с печеньем, о чем никогда не переставал напоминать ему брат. Затем, может быть потому, что при крещении его назвали Льюком, он видел себя известным хирургом, с успехом выполняющим самые сложные операции, вроде тех, за которыми мы теперь можем наблюдать на телевизионных экранах в посвященных медицине американских программах. А кончилось все тем, что он стал практикующим врачом, столь любимым всеми терапевтом, старым семейным доктором, скорее героем «Записной книжки доктора Финлея», нежели участником более занимательных сериалов…

В дверях стояла сестра. Не задремал ли доктор над своим кофе? Очередной пациент ждет, а он почему-то не нажимает кнопку.