— Мисс Бленкинсоп немножко любит командовать, правда? — сказала Эвис. — Она вечно хочет все делать по-своему.

— Ну а Дафна из таких, что вечно станут уступать, — сказала мисс Гранди, которая и сама не раз оказывалась в схожей ситуации. — Оно и удобнее.

— По крайней мере, Дафна обрела самостоятельность, — сказала Эвис. — Ей так необходимо было почувствовать себя независимой, выбраться из ректорского дома.

— Возможно, жизнь с ректором в этом огромном доме действительно не была пределом ее мечтаний, — сказала Магдален, в качестве новенькой отважившаяся на обобщающее замечание, — и возможно, я не знаю каких-то обстоятельств, но что же теперь он, то есть ректор, будет делать, если она уехала?

— Сегодня, например, он придет к нам на завтрак, как мы условились, — сказала мисс Ли. — Всего лишь завтрак голодающих, понимаю, и все же для него одной заботой меньше.

— Это послание в приходском журнале… — сказала Магдален, — неужели кто-нибудь…

Но тут появился Том в сопровождении Эммы и «этого человека из лесной сторожки».

— Двое мужчин, — шепнула матери Эвис. — Если бы знать заранее, мы бы уговорили Мартина прийти… Господи боже! — Последнее относилось к доктору Геллибранду и его жене Кристабел, с чьим приходом завтрак, грозивший вылиться в заурядное собрание местных дам, превращался в событие светской хроники: старший доктор, ректор, заезжий ученый…

— Мартина не будет? — спросил у Эвис доктор Геллибранд.

— Нет. Ему сегодня надо быть в клинике перинатальной патологии, а перед этим я всегда стараюсь его посытнее накормить, вот я и оставила ему жаркое в духовке.

— А мне, по мнению Кристабел, завтрак голодающих не повредит, — сказал доктор Геллибранд. — Как вы управляетесь без вашей сестры? — обратился он к Тому.

— Спасибо, вполне сносно, — сказал Том и добавил заученно:

— Все проявили ко мне такое участие. — Он чувствовал, что должен это сказать, даже если бы ничего подобного и не наблюдалось. Просьба его, помещенная в приходском журнале, до сих пор ни на кого не оказала действия.

— Полагаю, — словоохотливо продолжал доктор Геллибранд, — для вас не редкость завтрак, состоящий из хлеба с сыром. Но ведь мы платим за это, правда? — возгласил он затем несколько громче, чем следовало. — Кидаем монетку в кискино брюшко?

— Миска возле двери, — сказала мисс Ли голосом гораздо более тихим. — Обычно мы устанавливаем взнос в двадцать пять пенсов, что покрывает расходы и оставляет кое-что на наше общее дело.

— Двадцать пять пенсов, — удивился главный доктор. — То есть, по-старому, пять кругленьких, не так ли? За ломтик непропеченного хлеба и кусочек мышиной приманки не сказать чтоб дешево!

— Никто и не ждал настоящего завтрака, — резко возразила Кристабел. — А вечером ты сытно пообедаешь, — ввернула она, словно уговаривая ребенка.

— Ты обязана участвовать во всех здешних мероприятиях? — спросил Эмму Грэм. Они встали поодаль от других, и когда все, получив по ломтику хлеба и кружке слабого кофе, удалились в сад, где принялись стоя или сидя их поглощать, Грэм с Эммой тоже вышли в сад, отойдя подальше.

— Не обязана, — ответила Эмма, — но без меня не обходится. — Когда Грэм согласился сопровождать ее сюда, она сначала удивилась, но потом поняла, что он видит в этом повод «продемонстрировать себя обществу» и дать всем понять, что нет ничего предосудительного ни в его лесном затворничестве, ни в общении с Эммой. Поэтому и «амурный эпизод на траве», как про себя называла его Эмма, не возымел продолжения, что не смущало, а скорее раздражало ее — напрасно он так осторожничает, — как раздражало ее и отношение Грэма к ее знакомству с Клодией и их завтраку в греческом ресторанчике. Казалось, что его больше занимало ресторанное меню, чем возможность выяснить, о чем они тогда говорили, или определить, что связывает их троих. А услыхав про путаницу с зонтами, он всерьез вызвался съездить в Излингтон с зонтиком Клодии и обменять его там на Эммин.

— А можно человеку еще ломтик хлеба? — капризно спрашивал голос доктора Геллибранда. — Я есть хочу. Между прочим, Адам Принс сюда и носа не кажет.

— Мистер Принс работает, — внушительно сказала мисс Ли, — и он очень извинялся, что не сможет быть. Он должен обследовать ряд ресторанов в Скалистом краю — для него это такое утомительное путешествие.

К Эмме и Грэму подошел Том.

— Вам удобно в этой сторожке? — спросил он. — По-моему, она давно уже пустовала.

— Мисс Верикер всегда хотела там поселиться, — сказала мисс Ли. — Сколько раз, бывало, она говорила, что мечтает об этом. Она ведь так любила здешний лес.

— А теперь живет в Лондоне с племянником и его женой, — сказала мисс Гранди, — мало напоминает лес, согласитесь…

— Вот и Дафна живет в Бирмингеме, а всю жизнь мечтала о Греции, — сказал Том.

— Ну, мы не можем рассчитывать получить все, чего хотим, — веско заявила мисс Ли. — Мы знаем, жизнь не так проста. — Все невольно повернулись к Тому, словно надеялись услышать от него подтверждение словам мисс Ли. Почему считается, будто у священника всегда должно быть в запасе нечто благостное и умиротворяющее? Старомодное представление.

— Я бы съел еще кусочек хлебца, — раздумчиво заметил доктор Геллибранд. — В прежние времена мы не устраивали таких завтраков. А разве туземцы тогда не голодали?

Теперь все взгляды обратились к Грэму, который, что ни говори, побывал в Африке. Кому же, как не ему, знать ответ!

— Тогда мы больше заботились о своих соотечественниках. Вот в чем дело, — сказала мисс Ли. — А теперь все иначе.

— Да уж, нечего сказать! — воскликнул доктор Геллибранд. — В прежние времена, подумать только, пациенты со всей округи приходили к врачу пешком, и это считалось естественным, а ведь что может быть полезнее пешеходной прогулки. А теперь все приезжают на своих автомобилях, а не на своих, так на чьих-нибудь еще. Люди желают, чтобы их везли, даже дети перестали бегать в школу, а сидят себе развалясь в автобусах, в то время как двухмильная прогулка принесла бы им неоценимую пользу.

— По-моему, на дорогах сейчас такое движение, что ходить пешком детям было бы опасно, — осторожно заметила Эмма.

— Одни надписи на этих автобусах чего стоят, — продолжал доктор Геллибранд. — «Поддержите учителей», «Внесите свой вклад в дорожный ремонт», «Охраняйте природу», «Экономьте воду», — могу назвать десятки подобных!

— Интересно, какую бы надпись выбрала мисс Верикер для своего автомобиля, — тихонько вставила Эмма.

Расслышал это только Том.

— В прежние времена, — сказал он, — женщины машин не водили. Помнится, первый автомобиль в этих краях приобрел сэр Джайлс.

— Сэр Джайлс де Тэнкервилл? — осведомилась Эмма.

— Да, друг Эдуарда Седьмого, — сказала мисс Ли, — я, конечно, не была знакома с ним лично… как, впрочем, и с Эдуардом Седьмым, — со смехом добавила она.

— Интересно, не помнят ли мисс Ликериш этот первый автомобиль, — задумчиво заметил Том. — Надо бы у нее разузнать, хотя обычно ее воспоминания так далеко не простираются. — Коллекция фотографий, которую она ему однажды продемонстрировала и где самым эффектным снимком было изображение сидящего за столом гуся, также, помнится, разочаровала его.

Более интересных тем для обсуждения не предвиделось, есть было нечего, и собравшиеся стали расходиться. У двери Эмма заметила грубую керамическую миску для сбора денег, ту же, что стояла на этом самом месте во время достопамятного утреннего кофе. Эмма подумала, не заплатит ли Грэм за нее двадцать пять пенсов, но по всей вероятности, он не желал ради нее поступиться и подобной малостью. Интересно, вызвал бы такой его шаг пересуды в поселке?

Том, проследив, как после громогласных уверений в том, что «работа не ждет», они отбыли вместе, понуро побрел домой. В этот день ему надо было посетить больницу — занятие не из самых его любимых, да и толку в нем не так уж много, тем не менее посещение больницы входит в его обязанности, а есть в этом толк или нет, кто знает… Как бы там ни было, он чувствовал голод, что, собственно, и требовалось, и зависть к Мартину Шрабсоулу, которому перед его клиникой перинатальной патологии предстояло еще съесть жаркое.