Крик кормчего с передней ладьи прервал Васильковы мысли. Только теперь обратил он внимание на доносившийся издалека шум. Будто кто-то из огромного ковша лил воду на воду.

Воины на скамьях засуетились, загомонили разом:

- К порогам подошли!

- Теперь гляди в оба!

Ладейщики спустили паруса, гридни взялись за весла, хором выдохнули:

- Эх да, разом!

Норовистым конём рванулась ладья, а гридни снова погрузили весла в воду и погнали однодревки к берегу. Тем часом ладейщики готовили катки-брёвна. Вот ладьи ткнулись в мель, остановились. Гридни повскакивали, не раздеваясь, один за другим попрыгали в воду. Василько перелез через борт. Мелко, по пояс. Под ногами дно песчанистое, твёрдое. Ладейщики кинули канат гридням, ухватившись, выволокли однодревки на берег…

Выставив дозоры, воины и ладейщики, подкладывая под днища катки, потащили ладьи сушей. Продвигались медленно, делая частые привалы.

Привязав к копьям корзно, Василько и Савва молча несли Путяту. Он очнулся, открыл глаза, позвал:

- Василько!

- Что, отец!

Они опустили старика наземь, склонились над ним.

- Чую шум людской, - хрипло, с трудом произнёс Путята. - Словно торжище на Почайне волнуется…

- Пороги то, отец.

- Днепр?.. Подними меня повыше, Василько… Вот так… Хочу Киев увидеть… Нет, не вижу… А ты, Днепр, разве не признаешь своего перевозчика? Это же я, Путята, брат Чудина…

К вечеру дед Путята умер… Хоронили его не по языческому обряду, не на костре сожгли. Мечами вырыли гридни могилу, завернули тело в корзно, опустили в яму. Накрыли Путяту щитом, рядом меч положили. Первым горсть земли кинул Василько.

До утра не смыкали очей воины, поминали старого десятника.

В полдень, едва ладейщики и гридни сели передохнуть, прибежал дозорный, издалека крикнул:

- Печенеги! - и тут же упал, сражённый стрелой. Из-за бугра вынесся верховой, осадил коня, завизжал дико.

Вскочили гридни, заметались.

- В ладьи! - подал голос Василько.

И едва успели воины укрыться за высокими бортами однодревок, как из степи, с трёх сторон, высыпали конные печенеги.

- Гляди, да, никак, хан Булан! - вскрикнул удивлённо Василько. - Эва, когда сыскался. Слышь-ка, Савва?

- Это который?

- А вон погляди, на копье конский хвост заместо стяга болтается, вишь? Так под ним.

- Который на белом коне?

__ Ну да! Давно не объявлялись они с Боняком. Со времени, как хазарам спину показали…

Часть печенегов тем временем спешилась, и рои стрел полетел на ладьи. Стрелы со стуком впивались в дерево. Зазевавшийся гридин упал замертво. Натянув тетиву, Василько выждал момент, пустил стрелу. Успел разглядеть, как гарцевавший рядом с Буланом печенег сполз с седла.

Стреляя раз за разом, печенеги приблизились к ладьям. Уже не один гридин лежал, сражённый печенежской стрелой, и не мало печенегов валялось в степи, когда солнце подходило к закату. Высунулся Василько из-за борта, оглядел степь. Нет, не уменьшается печенегов. Много их привёл с собой хан Булан. Видно, знал, что хорошая добыча ждёт его. Задумался Василько. Самим не отбиться от орды, надобно за подмогой кого-то слать. А успеет ли? Всё одно попытаться своих уведомить надобно. Кто реку переплывёт? Глаза остановились на Савве. Мелькнула мысль: «Он у моря жил…»

Позвал:

- Савва!

Тот подполз, присел на корточках.

- Слышь, Савва, худо дело…

- Худо.

- Ты плавать горазд?

- Умею.

- Тогда запоминай. Как стемнеет, переплыви реку и тем берегом поспешай в верх течения. Где-то там должны стоять дозоры киевского князя. Оповести их, пусть торопятся на подмогу. Да гляди, остерегайся печенежина. Только и надежда на тя, Савва…

Во гневе Булан не знает пощады. Уже вдругорядь солнце отгуляло над степью, а русы всё отбиваются. Булан знает, что их осталось совсем мало, но они не сдадутся. Гикая и крича, орда валом подкатывается к ладьям и, встретив дружный отпор, каждый раз поворачивает коней. Плеть Булана ходит по спинам сотников и десятников. Хан обзывает нукеров самыми обидными словами, но эта брань не заговаривает воинов от стрел русов, и Булан решает дать нукерам передышку до ночи.

Обложившись подушками, Булан говорит окружившим его сотникам:

- Мы не оставим в живых ни одного руса… У нас не будет к ним жалости… На ладьях драгоценности, и мы завладеем ими, хотя бы пришлось оставить здесь половину орды… Так велел нам мой брат, великий хан Боняк!

Речь Булана отрывиста, и сотники знают, он не терпит возражений.

- Когда затихнет степь и сон сморит русов, печенеги неслышно подкрадутся к ладьям. Подобно волку, изготовившемуся к прыжку, они выждут, пока погаснет последняя звезда и утренняя заря съест ночь. Тогда мои нукеры бросятся на русов и саблями порубят их.

Сотники почтительно склонили головы…

Василько не спал. Сквозь рокот бегущей по камням воды ухо ловило ржание печенежских коней, голоса.

«Нет, неспроста успокоились печенеги к вечеру. Что замыслили они? - думал Василько. - И Саввы нет с подмогой. Да и не изловили ли его печенеги?»

Вспомнились проводы из Тмуторокани, боярыня Евпраксия. Плакала, когда прознала про его отъезд. С ключницей прислала ему на дорогу съестного, отговорить пробовала, да у Василька решение твёрдое. Не мог он бросить старого Путяту.

Лежавший рядом с Васильком гридин подал голос:

- Прижали нас, что скажешь. А кажись, самое опасное миновали - и на те.

Василько без него знал, что впереди только один перекат, остальные позади. Но что от этого? Попробуй протащи ладьи оставшиеся несколько сот шагов под вражьими стрелами.

И Василько ничего не отвечает гридину.

Скоро рассвет. Что принесёт он с собой?

- Чу! Слышишь? - шепчет гридин и настороженно приподнимает голову. - Словно ползёт кто!

Высунувшись из-за борта, Василько всматривается в темень. Ничего не видно. Может, гридину почудилось? Но нет. Вот теперь и Василько услышал шорох. Едва различимый, он раздавался неподалёку.

«Печенеги крадутся», - обожгла мысль, и Василько крикнул, чтоб услышали на тех, двух передних однодревках:

- Бодрствуй! Печенеги рядом!

Едва гридни подхватились, едва за мечи взялись, как орда с воем бросилась на приступ, полезла через борта. Пошла на ладьях злая сеча. В потёмках не видно, где кто.

- Держись кучно! - подал голос Василько.

Сбились гридни полукругом, рубятся. Звон мечей и сабель перемешивается с выкриками, стонами раненых. Тяжело гридням, неравны силы. Не успели отбиться от первых недругов, как другие наседают.

Вот уж и небо посерело. Теперь видно, как один за другим взбираются на ладью печенеги, а гридней всё уменьшается, слабеют их силы. Василько никак не сообразит, сколько же он врагов свалил. И кажется ему, что перед ним всё один и тот же печенег.

От крови скользко! Оступился Василько; а печенегу того и надобно, ударил он, и потемнело в глазах у гридня. Качнулся, а недруг ударил сызнова, и упал Василько.

На перекате течение стремительное. Оно не раз валило Савву с ног, волокло по камням. С трудом выбравшись на берег, он оделся, взглянул туда, где в ночной темени остались товарищи, и заторопился вверх по реке. Чем дальше удалялся Савва от порогов, тем спокойнее становилось течение, река замирала в своём движении.

Степь спала, и только изредка тишину нарушал крик ночной птицы. К рассвету над водой повис туман. Трава стала влажной, холодной. Савва бежал и шёл, не замечая устали. Иногда, потревоженный человеком, из-под ног вспархивал перепел или с писком убегал проснувшийся зверёк.

Заалел край неба, и всё вокруг ожило, зазвенело на разные голоса. Вот Сварог[123] выгнал сына Дажбога[124] из хлева, и он огненным шаром выкатился над степью. Уплыл туман, оставив на траве крупные капли росы, да кое-где, зацепившись за прибрежные кустарники, он оставался ещё висеть рваными клочьями. До боли в глазах Савва всматривался вдаль, надеясь разглядеть сторожевой дозор, но степь была безлюдна…