Как будто в ответ на мои мысли поступило донесение вахтенного офицера Пэта Гарнера. Он доложил, что разворачивает корабль, так как предполагает, что над нами чистая вода. «Предполагает» — как это странно звучит. Прошлым летом чистая вода либо определенно была, либо ее определенно не было. Взглянув на регистрирующий прибор эхоледомера, я понял, что всех смущает. Час за часом перья прибора вычерчивали сплошной ледяной потолок — миля за милей тянулись толстые льды и торосы, свешивающиеся вниз в виде сталактитов. Но вот перья неожиданно подскочили вверх и начали чертить длинную ровную линию. Но линия была не такая тонкая и четкая, как прошлым летом, когда прибор отмечал над нами чистую воду: слабый намек на то, что поверхность воды чем-то покрыта. Давал ли прибор ошибочные показания, или над нами был тонкий лед?

Мы описали циркуляцию и остановились под этим подозрительным местом. На экране телевизора все было сплошь серо Перископ тоже не помогал: я видел только слабый зеленовато-голубой свет По тому, что я видел, нельзя было с уверенностью сказать, что над нами чистая вода, но надо было учитывать, что даже в девять часов утра солнце едва поднималось над горизонтом. В этих широтах это соответствовало занимающейся заре.

Я приказал Гаю всплывать на глубину тридцать метров, чтобы тщательно исследовать обстановку. Он осторожно начал продувать балластные цистерны, и лодка стала медленно всплывать. Напрасно я отыскивал нагромождения льда с характерными для краев полыньи очертаниями. Кругом, на сколько мог видеть глаз, был слабый зеленовато-голубой свет.

— Кажется, мы находимся под огромным замерзшим разводьем, — объявил я. — Не думаю, чтобы лед здесь был толстый, если через него сверху проходит свет.

Я повернулся к Элу Келлну, который стоял около эхоледомера:

— Какой, по-вашему, толщины этот лед?

— Точно сказать невозможно, — ответил он. — Мы пользуемся слишком мелким масштабом.

— Ну а как вы думаете? — спросил я.

— Лед, по-моему, тоньше одного метра, — сказал он, — но возможно, что его толщина всего десять-двенадцать сантиметров.

Я надеялся избежать всяких случайностей, отыскивая все-таки чистую воду, в которой мы могли легко повторить всплытие уже испытанным методом прошлого года. Но в поисках лучшего можно было потерять и эту возможность.

Я принял решение.

— По местам стоять, пробивать лед! — скомандовал я. — Начинайте всплывать, — приказал я Гаю.

Помещения лодки заполнились шумом работающих помп, и «Скейт» начал медленно всплывать из темных глубин океана.

— Включить прожектора! — приказал я. — Поднять перископ!

С огорчением я убедился, что свет прожекторов мало помогает. Они светили, как фары автомобиля в тумане. Нас окружала плотная желтая мгла. Но даже в этой густой мгле можно было заметить наших друзей по прошлогоднему плаванию — медуз. Их нежные, отливающие всеми цветами радуги щупальца лениво шевелились, когда мы проплывали мимо. В любой части океана, даже здесь, в его самом темном и холодном углу, существует жизнь.

Наконец я выключил прожектора. Мы были уже так близко к поверхности льда, что перископ для безопасности нужно было опустить. Теперь я совсем ничего не видел. Попытка осмотреться с помощью телевизора также не дала никаких результатов.

Тогда мы решили направить телевизионную камеру на ту часть корабля, которая раньше других должна была получить удар при всплытии, — на надстройку.

— Включить прожектор на мостике, — приказал я.

В верхней части экрана появился таинственный, как привидение, пучок света. Высоко наверху можно было видеть неясный диск в том месте, где прожектор освещал лед. По мере того как мы поднимались выше, пучок света становился тоньше и ярче. Каждый из нас инстинктивно приготовился к удару.

Внезапно произошло что-то странное, напоминающее быструю остановку лифта на полном ходу. Меня как будто всего вывернуло. Никакого звука от удара мы не слышали, но вместе с тем пропало и ощущение движения. Только на телевизионном экране световой диск, отражающийся на льду, стал расти и пучок лучей становился длиннее — мы падали вниз!

Я взглянул на глубомер. Оказывается, мы прошли уже тридцатиметровую глубину и продолжали погружаться. Гай Шеффер в отчаянии откачивал из цистерн воду, чтобы остановить стремительное погружение лодки. Цистерны можно было бы и продуть, но, имея над головой ледяной потолок, об этом нечего было и думать. Мы должны были полагаться только на медленное откачивание воды помпами.

Шефферу удалось остановить погружение лодки на глубине сорок шесть метров. С помощью телевизора проверили, не повреждена ли надстройка. Видимых повреждений не было.

— Попытаемся пробить лед еще раз, — решительно сказал я. — На этот раз ударим сильнее.

Мы снова начали всплывать. Снова только шум откачивающих воду помп говорил о движении лодки. Как и при первой попытке, луч прожектора становился все уже по мере нашего приближения ко льду. Затаив дыхание, я уперся спиной в тумбу перископа и, как загипнотизированный, наблюдал за экраном телевизора.

Снова чувство тошноты при ударе, но на этот раз телевизионный экран заполнился изображением водяных брызг и кусков льда. Затем в центральном посту послышался сильный треск. Верхняя часть надстройки исчезла с экрана. Значит, мы пробились.

— Поднять перископ.

Я с нетерпением схватился за рукоятки и прильнул к окуляру.

Мне показалось, будто я смотрю на свежевыстиранную наволочку Ничего, кроме мертвой белизны. Я развернул призму в надежде увидеть что-нибудь еще. Ничего нового.

Наконец я понял, что произошло. Как только мокрый перископ попал в холодный арктический воздух, на его линзах тотчас же образовалась ледяная пленка Я отошел от бесполезного перископа и посмотрел на глубомер.

Как и прошлым летом, лодка остановилась на глубине тринадцать метров. Я пришел к выводу, что надо льдом находится лишь надстройка, в то время как весь корпус лодки под водой Поэтому телевизионная камера, вмонтированная в верхнюю палубу, была в воде и не могла нам помочь.

Несколько секунд я колебался. Что делать? Продуть цистерны, с тем чтобы всплыть, опасно, особенно если хрупкие рули окажутся под тяжелым льдом. Но другого выбора не было. Мы должны были попытаться. Ведь мы не сможем точно узнать, что нас окружает, пока я не выберусь на мостик.

— Продувайте главный балласт, Шеффер! — приказал я. — Только осторожнее.

Клапаны были осторожно открыты, и послышалось шипение поступающего в главные балластные цистерны воздуха высокого давления. Первые мгновения корабль не двигался, а потом стал медленно подниматься вверх. Мы напряженно прислушивались, стараясь различить звуки ломающегося льда и скрежет металла, но шум врывающегося в цистерны воздуха все заглушал.

Наконец корпус «Скейта» поднялся настолько, что люк, ведущий на мостик, оказался выше уровня воды Корабль не всплыл еще до нужной осадки, но был на ровном киле. Я приказал Шефферу прекратить продувание балласта.

Старшина рулевых Джон Медалья поднялся по трапу, ведущему к люку.

— Открыть люк! — приказал я.

Когда тяжелая металлическая крышка поднялась и остановилась, ударившись о стопоры, наши уши ощутили небольшое изменение давления воздуха. Медалья быстро поднялся наверх. Обычно, поднявшись на палубу, ходовой рубки, он проходил по ней к другому трапу и поднимался на мостик, но сейчас он остановился и. подбоченясь, с удивлением уставился на трап: он был завален большими кусками льда.

Я крикнул в центральный пост, чтобы на мостик послали человека с большим ломом. Там, конечно, меньше всего ожидали такого распоряжения, но через несколько минут машинист Роджер Шлиф уже долбил ледяную преграду.

Маленькое помещение ходовой рубки наполнилось кусками льда, с шумом падавшими вокруг нас. Наконец путь был расчищен, и я мог подняться на мостик.

«Скейт» всплыл в замерзшей полынье.