Так и не придя ни к какому определенному решению, мы вынуждены были сложить карту, так как Джонс начал накрывать стол для завтрака. Во время завтрака в кают-компанию вошел радист и передал мне только что полученную с «Альфы» радиограмму:

Из затруднения нам помогли выйти сообразительные сотрудники станции. Если мы услышим на достаточном расстоянии шум работающего подвесного мотора, то полынью найти будет нетрудно.

— Позовите сюда на минутку Клейнлейна, — приказал я радисту.

Через несколько минут я уже спрашивал нашего старшего специалиста-акустика Клейнлейна, на каком расстоянии подо льдом он надеется услышать шум работающего подвесного мотора. На лице Клейнлейна появилась радостная улыбка: он сразу догадался, почему я его. спрашиваю об этом:

— В надводном положении мы не услышим его совершенно, — ответил он, — а если погрузимся, то услышим на расстоянии около пяти миль.

После завтрака я поднялся на мостик подышать свежим воздухом. Доктор Лафон, Уолт Уитмен и несколько человек из экипажа прогуливались по льду и рассматривали окружающую местность. Уитмен и Лафон, как всегда, брали пробы воды и льда.

Вскоре Уитмен и Лафон возвратились на лодку. Они, как обычно, оживленно беседовали. Я сразу же приказал матросам перебросить на лед меня. Мне хотелось несколько размяться и побродить по льдине в одиночестве.

Дойдя до небольшого хребта из торосистых льдов, я без особого труда перебрался на его другую сторону. Полынья и стоящий в ней подводный корабль сразу же скрылись за вершинами льдин, и мертвая тишина бесконечного ледяного поля стала еще более угнетающей. На «Скейте» установлено не менее сотни небольших моторов, воздуходувок, вентиляторов, генераторов и других механизмов. Мы настолько привыкли к их постоянному гулу, что почти не замечаем его, так же как люди не замечают тиканья часов в своей комнате. Здесь же, вдалеке от «Скейта», не было этого привычного гула. Стояла поистине мертвая тишина.

Вокруг не было никаких признаков жизни. Повсюду только белый снег, зеленовато-голубые пятна воды и изредка темно-зеленые глыбы и торосы, возвышающиеся над ледяными полями, как скалы среди лугов Новой Англии.

Вода в надледных водоемах настолько прозрачна, что через нее, как через воздух, видно гладкое зеленовато-голубое ледяное дно. Обычно лед покрыт неровным слоем сверкающего белизной снега, но там, где он растаял, обнаруживается нежный аквамарин ледяных полей. Я почему-то невольно подумал о том, что находится под этой безграничной и спокойной поверхностью. Несколько десятков сантиметров прозрачной воды, затем несколько метров льда, а потом тысячи метров холодной океанской воды и… настолько далекое от нас дно, что человек, возможно, никогда не познает его истинную природу. Толщина ледяного покрова океана по отношению к его глубине настолько мала, что лед можно сравнить со слоем пыли на поверхности воды в огромной бочке.

Отойдя еще дальше от «Скейта», я приблизился к возвышавшемуся в виде холма беспорядочному нагромождению отдельных ледяных глыб, выброшенных наверх огромным давлением при подвижке полярных паковых льдов. Одни из них напоминали своей формой нос корабля, другие походили на пирамиды древнего Вавилона. Взобравшись на вершину ледяного холма, я увидел темное пятно нашего корабля. Резко выделяющийся на фоне белого ледяного поля силуэт «Скейта» выглядел одиноко и совсем не гармонировал с окружающим ландшафтом.

Идти было очень трудно. Ноги вязли в снежной каше. Несмотря на то что я прошел всего несколько сотен метров, моя одежда взмокла от пота. Когда я останавливался, чтобы осмотреться или отдохнуть, холодный воздух моментально проникал до самых костей и вызывал неприятный озноб. Как же летом 1881 года Де-Лонг и его спутники с «Жаннетты» могли идти по такому льду да еще тащить за собой три шлюпки?! Как же они, должно быть, измучились, пробиваясь через снежные болота по такой слякоти?! Каждый новый ледяной торос на пути — огромное препятствие; каждая лужа растаявшего снега — большой крюк в сторону; всегда мокрые, голодные?

А что, если экипаж «Скейта» будет вынужден идти по льду? Мы, несомненно, окажемся в еще более трудном положении. У Де-Лонга и его спутников были собаки, меховая одежда, сани и продукты, предназначенные для арктической экспедиции. Мы ничего этого не имели, а наши знания арктических условий были самыми элементарными. Наша жизнь целиком зависела от благополучия хрупкого корпуса «Скейта», спокойно стоящего сейчас в полынье в нескольких сотнях метров от меня. Без «Скейта» мы погибнем, как рыба в знойной пустыне.

Мы — пришельцы, которые без своих машин и инструментов способны просуществовать лишь несколько часов и которые, лишившись корабля, окажутся в столь же непривычной для них обстановке, как первые люди, вышедшие из космического корабля на поверхность Луны.

Внезапно меня охватило чувство глубокого одиночества. Я поспешил назад к нашей полынье и приказал вахтенному офицеру выслать за мной резиновую шлюпку. Вскоре я был снова на борту «Скейта». Спустившись по трапу в центральный пост, я сразу попал в другой мир: тепло, светло, шумно и кругом мои товарищи. В общем, я был дома.

Пока я отсутствовал, все было подготовлено для продолжения поисков станции «Альфа». Николсон разложил карты с нанесенными на них дугами и пеленгами, которые должны были помочь нам выйти в намеченный район и свести до минимума возможные ошибки. Штурманская группа стояла по местам.

С началом заполнения балластных цистерн послышалось шипение вытесняемого за борт воздуха. Через перископ были видны клубы пара, образующегося от соприкосновения выходящего из цистерн теплого воздуха с холодным воздухом над полыньей. Сначала корпус, потом надстройка «Скейта» все глубже и глубже погружались в спокойную воду, пока она не сомкнулась над головкой перископа. Пришелец покинул свое временное пристанище.

Турбины заработали, и «Скейт» двинулся вперед. Когда лодка полностью погрузилась и из ее надстройки вышли все воздушные пузыри, чувствительность акустических приборов сразу возросла. Через несколько минут на лице Клейнлейна появилась широкая улыбка. Взяв у него наушники, я услышал легкий шум работающего вдали подвесного мотора: «пут-пут-пут-пут-пут».

Во время следования по пеленгу на станцию «Альфа» Николсон вел тщательное счисление пройденного пути. Клейнлейн время от времени выкрикивал пеленг на шум работающего подвесного мотора; казалось, что он все время находится точно на нашем курсе. Келлн внимательно наблюдал за показаниями эхоледомера, чтобы не проскочить полынью, в которой мы должны были всплыть.

«Скейт» шел в таком районе, где паковый лед, по-видимому, не подвергался сильному давлению. То и дело встречались полыньи, размер которых вполне позволял всплыть. Похоже было, что океан, доставивший нам столько хлопот, когда мы искали полынью у полюса, теперь стал добрее к нам.

Но нас теперь устраивала не всякая крупная полынья. Мы искали одну из тысячи. Шум работающего мотора становился все сильнее, но Клейнлейну было все труднее я труднее определить точное направление на него. Показания гидролокатора начали отклоняться то вправо, то влево, и лицо Николсона, прокладывающего курсы «Скейта», стало озабоченным.

Вдруг звук совершенно исчез. Поиски во всех направлениях впереди по курсу ни к чему не привели. Это говорило о том, что мы прошли дрейфующую станцию «Альфа» и стальная масса корпуса «Скейта» преграждала теперь путь звуковым волнам к приемнику гидролокатора, находящемуся в носовой части лодки. Сделав круг, мы легли на обратный курс. В наушниках Клейнлейна снова появились знакомые звуки «пут-пут-пут-пут»…

Теперь мы пошли малым ходом, чтобы засечь время и место, когда шум мотора опять исчезнет. Эл Келлн будет внимательно следить за эхоледомером: покажет ли он в этот момент участок открытой воды.

Первая попытка к успеху не привела. Шум мотора исчез, но, судя по показаниям эхоледомера, над «Скейтом» в это время был сплошной лед. Мы снова медленно развернулись (на этой скорости для поворота потребовалось около трех минут) на обратный курс и сделали еще один галс. Теперь Клейнлейн докладывал, что шум мотора слышен со всех направлений. Это указывало на то, что шлюпка находится где-то совсем близко от нас.