— Прекрати.

— Ты знаешь, что для этих людей значит джихад, Гриффин?

— Священная война. Рай.

— Скорее, слава, — пояснил я. — Потому что невероятно, чтобы умные люди действительно верили, что, попав в загробный мир, они окажутся в окружении девственниц. А если это и случится, то для них это будет чем-то вроде премии. Но они знают и верят, что их имена окажутся в центре внимания — здесь, на этой земле, и прямо сейчас. Граунд зеро… его устроили не во славу Бога. Это своеобразный Голливуд. Десять заповедей встретились с Днем независимости. Мне доводилось испытывать нечто подобное. Я это хорошо понимаю. И тебе следует это понять.

— Мы гораздо умнее, чем ты думаешь, — сухо откликнулся Гриффин.

— Правда? Спроси у тех несчастных, которые погибли в Торговом центре, так ли уж вы умны!

— Иди ты… — прошипел Гриффин.

— Неужели? В течение трех лет вы захватывали людей по всему миру и ничего не знали о нападении?

— Я не собираюсь слушать твой идиотский треп, — возмутился Гриффин. — Мы знаем, что происходит.

— Скажи мне одну вещь, Гриффин. У каждой разведслужбы на Ближнем Востоке в тех лагерях были свои шпионы. У всех — у египтян, иорданцев, алжирцев, израильтян, британцев, французов, возможно, у русских и даже у вашей конторы. Так? — Это было всего лишь предположение, но на самом деле все это было совершенно очевидно. Гриффин лишь окинул меня отсутствующим взглядом, словно проверяя на благонадежность. — Готов поспорить, что половина телохранителей Усамы бен Ладена работала на «дружественные» разведки. Но вы и понятия не имели о том, что произошло десять дней назад.

— А ты, долбаный умник, значит, знал?

— Я знаю только одно. Когда вербовщик вроде Абу Сейфа замечает маленькую акулу среди рыбешек — а для этого нужно обладать определенным умом и хорошим чутьем, — то такого новобранца готовят по особой программе. Акулам обеспечивается особый уход, особая кормежка, они становятся частью другой пищевой цепи. Возможно, их вообще не отправляют в лагеря. А может, и нет. Кто руководит ими? Мы должны найти человека, который контролирует акул, который знает, где они плавают, и сам иногда плавает с ними. И я уверен, что сейчас он не пьет чай с Усамой. Потому что эти акулы уже в Америке. Они уже в Европе. Они — «кроты». Они ничего не делают, пока не получат сигнал. Сейчас они затаились и ждут, чтобы запустить вторую волну террора, а потом и третью, и четвертую. А пока они продолжают вести самую обычную жизнь, например в…

— В Канзасе, — закончил Гриффин.

— Возможно, — согласился я. — Или в Лэнгли. — Я выпрямился и хорошенько потянулся. — Хочешь получить жесткий диск? Тогда найди банкомат.

— Расскажи мне о себе, — попросил я.

— Что ты хочешь знать? — отозвался Гриффин.

— Правду.

Мы почти вышли из парка и направились шагом в сторону коттеджей и маленьких отелей. Помню, там была статуя генерала на коне.

— Мне тридцать шесть лет, — начал Гриффин.

— Понятно.

— Я родился близ Джексона, в штате Миссисипи.

— Понятно.

— В нашей семье, — продолжал Гриффин, — было много детей и не очень много денег.

— И много мусульман?

— Нет. Все были последователями африканской методической епископальной церкви.

— А что случилось с тобой?

— Я искал себя. И не мог найти. Остальное ты знаешь. После школы рейнджеров — работа в разведслужбе. Теперь это. Параллельно я получил ученую степень как специалист по Ближнему Востоку в Университете Джорджа Вашингтона.

— У тебя есть жена? Дети?

— Два маленьких мальчика. Они живут с матерью.

— Ты любишь их?

— Да, черт возьми!

— Можно сказать, что эти мерзавцы охотятся за американскими детьми.

— Чушь.

— Почитай их призывы к войне. Почитай, что они говорят о детях, замученных в Палестине или в Ираке. И знаешь что? Детей мучают в Палестине и Ираке. А они во всем обвиняют нас. Им будет несложно сменить принцип действий с «око за око» на «невиновность за невиновность».

— У тебя есть еще какие-нибудь доказательства?

— Надеюсь, что я ошибаюсь. А вот и банкомат. Мы хотим получить наличными. Можешь достать оттуда деньги прямо сейчас. По крайней мере ту сумму, которую он тебе позволит взять в качестве кредита. Мне бы хотелось вечером положить в карман пятьдесят тысяч долларов, и тогда ты получишь жесткий диск от компьютера Абу Сейфа.

— Да брось ты! — сказал Гриффин. — Ты и так получаешь жалованье. А премий тебе не полагается. И мы не платим убийцам за украденные вещи.

— Кажется, я предупреждал тебя, Гриффин… как и ты меня… я ни на кого больше не работаю. Не хочешь платить мне сейчас? Твое дело. Я позвоню тебе завтра в полдень.

Я вернулся в парк и побежал по узкой аллее, усаженной цветами, через широкий зеленый луг, затем — между деревьями в сторону гостиницы на Оксфорд-стрит, где я провел две последние ночи. Самое время было принять душ и собрать вещи.

Эскалаторы навели меня на мысль о войнах, которые произошли еще до моего рождения. Я нигде не видел такой глубокой подземки, как в Лондоне: движущиеся лестницы были настолько длинными, что терялось ощущение поверхности земли. Повсюду отвлекающие внимание постеры с рекламой мюзиклов и нижнего белья. Но когда наверху сходишь с эскалатора, то словно попадаешь в другой мир. И я вдруг понял истории, которые читал об англичанах, находивших убежище в подземке во время блицкрига. Ни одна сброшенная с самолета бомба не может разрушить эту созданную человеческими руками пещеру. Но сейчас был конец сентября 2001 года и люди вокруг меня были охвачены страхом. Они боялись, что смерть может прорваться в туннель и оказаться рядом с ними, что она может раствориться в окружающем воздухе, которым они дышат, что она прогремит взрывом в поезде рядом с ними. Когда мы на пару минут остановились в туннеле между станциями, все замолчали. Единственный доносившийся до меня звук исходил из наушников человека с плейером.

Насколько я мог видеть, в газетах, разложенных на стойках на станции «Педдингтон», не упоминалось о смерти Абу Сейфа. В заголовках по-прежнему указывалось количество жертв, погибших или пропавших без вести во Всемирном торговом центре. Казалось, никто не мог в это поверить. Возможно, около шести тысяч погибших. Может, и меньше. Но не двадцать тысяч, как считалось первоначально. И не десять тысяч. Восемь или шесть тысяч. Как будто меньшее количество может избавить людей от страха. Я взял номер «Нью-Йорк таймс» и читал на станции, пока ждал поезда. В подвале первой полосы была напечатана статья о людях, которые зарабатывали деньги, спекулируя на продаже авиабилетов и страховок незадолго до 11 сентября. Но кто это сделал? Или кто мог это сделать? Я никогда не встречал моджахедов, которые были бы настолько умны. По крайней мере в этом отношении.

— Простите, вы ведь американец, не так ли? — Голос принадлежал человеку с длинными, совершенно седыми волосами и такой же седой, коротко стриженной бородой. Он был одного со мной роста, но по-стариковски сутул. У него были темно-карие глаза с желтым ободком и тусклая, бледная, словно обескровленная кожа. Казалось, что он провел в этом туннеле всю свою жизнь. Его спортивная куртка и штаны были сильно помяты. Шарф на шее потемнел от грязи. И от него пахло пылью. Но он улыбался. — Американец?

— Да, — ответил я.

— Ужасно, — сказал он, кивая на заголовок. — Кошмар. Но вы это переживете. Господь, благослови Америку! Я всегда так говорил. — Старик поднес руку к голове, словно отдавал салют. — Господь, благослови вас, — повторил он, уходя.

Я хотел найти место одновременно уединенное и расположенное под открытым небом, хотел, чтобы оно хорошо просматривалось и легко можно было объяснить, как туда проехать. И мне хотелось, чтобы место это находилось не в Лондоне. Но в Англии я был лишь однажды, на учениях, которые проходил еще рейнджером вместе с солдатами специальной аэрослужбы где-то среди покрытых лесом холмов около Херфорда. Мы прилетели и улетели, и нам даже не поставили отметок в паспортах. Мои знания об Англии исчерпывались тем, что я читал о войнах, в которых она участвовала, еще я почерпнул кое-что за последние два дня в интернет-кафе в Сохо.