Полет был долгим. Наконец мы приземлились и меня пересадили на самолет, который летел так долго, что я засыпал и просыпался, засыпал и просыпался четыре раза подряд. Я все вспоминал запах духов и смеялся; резина на ободке защитных очков, а потом и бумажная маска намокли от пота и слез.

Самолет приземлился, и мы стали спускаться по трапу вниз к тверди земной и жаркому солнцу. Меня затолкали в какой-то автобус, потом вытащили, и я оказался среди других пленных. Нас втаскивали и вытаскивали из машин. Мы натыкались друг на друга, как слепые мышки в старом мультике. Кто-то завел мне руки за спину, закрепил наручники на опоясывающей меня цепи и заставил встать на колени на покрытую галькой землю. Я слегка откинулся и стал ждать. Если они хотят убить меня, то я как раз в нужном положении, чтобы получить пулю в затылок. Но я достаточно хорошо знаю армию США. Они не стали бы столько возиться со мной, чтобы потом просто взять и убить. По крайней мере это произошло бы не так. И все равно я вздрогнул, когда кто-то дотронулся до моей бритой головы.

Но с меня лишь сняли наушники.

— Имя? — спросил мужчина, говоривший с сильным южным акцентом.

— Курт Куртовик.

— Национальность?

Я ничего не сказал. Я не знал, где я и кто меня допрашивает.

— Встать! Пошевеливайся!

Я попытался выполнить приказ, но единственный способ встать, когда ты скован по рукам и ногам, это сделать рывок назад, удержать равновесие и лишь потом выпрямить на ноги. Галька заскользила у меня под ногами, и я упал на землю. Очки сползли, и я увидел оранжевые комбинезоны двух других пленников, стоящих на коленях неподалеку от меня, и ноги конвоиров в армейских сапогах. Это было первое впечатление от тюрьмы, которая должна была стать моим домом.

— Помочь? — прозвучал все тот же голос с южным акцентом.

Чьи-то руки схватили меня, подняли и потащили вперед. Благодаря зазору между лицом и маской я видел проволочную изгородь, стальные столбы и клетки с дверцами, похожие на собачьи вольеры. Я не мог понять, что это такое. Дверь открылась. Собак внутри не было. Там оказался я. Цепи сняли, и я получил возможность двигаться. Очки тоже сняли, и я снова видел. Конвоиры закрыли дверь.

Клеток было много. Я видел по крайней мере десять, они стояли плотно, по пять штук в два ряда. За ними был еще один ряд, а потом — еще. Стен нигде не было. Все вокруг было из проволоки, поэтому, оглянувшись по сторонам, можно было увидеть все, что происходило вокруг. Как в собачьем питомнике.

Но, мой Бог, какой здесь был воздух! День клонился к закату, и дул прохладный ветер. Морской бриз. Я стащил оранжевый комбинезон, обнажив руки и плечи, чтобы почувствовать воздух обнаженной кожей. Я сел на прохладный цемент в дальнем углу своей клетки и схватился пальцами за проволочную сетку над головой. Как хорошо, что можно было потянуться. Как хорошо снова дышать свежим воздухом и оказаться под открытым небом. Неожиданно жизнь стала возвращаться ко мне, хотя я уже не осмеливался думать о том, что когда-нибудь это случится. Мой разум стал постепенно сбрасывать паутину снов, словно выбираясь из кокона наружу.

По дорожке перед клетками чинно вышагивал офицер. Полковник морской пехоты, который выглядел так, словно большую часть времени проводил в тренажерном зале. Он осматривал клетки, словно изучая вражеские войска. Кое-кто из людей за проволокой разглядывали его, другие, напротив, не обращали никакого внимания. Никто не кричал. Никто не тряс проволоку. Создавалось впечатление, что пленные только что проснулись после долгого сна и еще не поняли, могут ли они двигаться и говорить. В воздухе слышались лишь крики чаек, летавших у нас над головами, далекий шум самолета да шуршание гравия под ботинками полковника. Я сидел в дальнем углу клетки.

— Вы находитесь на военно-морской базе США в Гуантанамо на Кубе, — начал полковник. — Вы оказались здесь, потому что состояли в сговоре с террористическими организациями, которые нападали на граждан Америки. США находятся теперь в состоянии войны, и вас будут держать здесь до ее окончания. С вами будут обращаться по-человечески, но вас будут допрашивать, и мы рассчитываем на ваше сотрудничество. Через несколько минут вам выдадут все необходимое. Капитан Джексон расскажет о распорядке дня в лагере.

Полковник развернулся и ушел. Капитан Джексон отдал ему честь и проводил взглядом. Теперь мы смотрели на капитана Джексона, у которого было длинное, вытянутое злобное лицо, как у голодранцев из Джорджии, которых можно встретить на ночной стоянке грузовиков. К тому же он выглядел слишком старым для своего ранга.

«Гитмо, — подумал я. — Это же Гитмо! Чертова Куба!» Глядя через проволочные стены, я попытался определить, сколько здесь пленных. Сидел ли Нуреддин в одной из соседних клеток? Был ли здесь Абу Зубаир, точнее, то, что от него осталось? А как насчет Алшами? Похоже, его здесь не было. Он был где-то в другом месте. Но почему не здесь? В клетках, окружавших мою, были все незнакомые мне люди. Справа сидел высокий чернокожий мужчина с острым арабским носом. Он напомнил мне суданца, которого я знавал в боснийском лагере, но это был другой человек. Левый глаз у него был закрыт, а кожу вокруг него покрывали шрамы. Среди моджахедов было немало одноглазых. Они теряли зрение от осколков и при взрывах собственных же самодельных бомб. Правый глаз суданца беспрерывно двигался. Он осматривал все вокруг, но ни на чем не останавливался.

— Слушайте! — крикнул капитан Джексон.

Одноглазый суданец повернулся к нему спиной и стал мерить шагами камеру: она была два с половиной шага в длину, а в ширину — меньше двух.

Слева от меня сидел человек, который мог сойти за пакистанца или индуса. У него были очень темная кожа и черные глаза. Он сидел на корточках в углу своей клетки, как лягушка, готовая к прыжку, оставаясь совершенно неподвижным. Я посмотрел ему в глаза. Его мысли были очень далеко отсюда.

— Слушайте! — повторил капитан-голодранец, доставая из кармана небольшой блокнот на пружине. — Каждый из вас получит следующие предметы, — сказал он и начал читать: — Одежда: два тюремных комбинезона оранжевого цвета. Включая тот, который на вас. Одна пара резиновых сандалий, которые мы называем шлепанцами. Для сна: один пенопластовый матрац. Это стандартная принадлежность. Точно такими же мы пользуемся в полевых условиях, поэтому мы не принимаем жалоб по этому поводу. Одно одеяло. Так. Средства гигиены: мыло, бутылка шампуня и тюбик зубной пасты. Зубные щетки вы не получите. Будете чистить зубы пальцем.

Суданец по-прежнему мерил камеру шагами, а индус был готов совершить прыжок вдаль.

— Вам дадут два ведра, — продолжал капитан Джексон. — Одно — для воды, его будут наполнять несколько раз в день. Другое — для нечистот. Будете в него справлять нужду: его выносят два раза в день. Теперь слушайте внимательно — это очень важно. Я понимаю, что некоторые из вас используют воду, чтобы мыть задницу. Это ваше дело. Но не заставляйте меня повторять — воду из этого ведерка нельзя пить. Вам выдадут фляги, из которых можно пить. Кроме того, вам будут давать воду в бутылках и еду. И, — он заглянул в блокнот, — у вас будет достаточно воды, чтобы умыться перед молитвой, или что вы там собираетесь делать. Кстати, о молитвах. У нас на базе есть священник. Он мусульманин, и он… — капитан Джексон повернулся к сержанту и посмотрел на него, тот покачал головой, — и он будет говорить с вами позже. Сегодня или завтра. — Капитан Джексон посмотрел по сторонам, ожидая увидеть хоть какую-нибудь реакцию, но ее не последовало. Он кивнул, словно это что-то значило. — Каждый получит мочалку и два полотенца. Если хотите, можете использовать одно из них в качестве коврика для молитв. — Он снова кивнул своему блокноту. — А еще каждому выдадут Коран. Я также с радостью хочу сообщить вам, что у нас есть и Библии для тех, кто хочет открыть для себя Евангелие и Слово Божье. — Он захлопнул блокнот и убрал его в карман. — Вопросы есть? Тогда ладно. Минут через двадцать вам принесут еду.