(Подбирает несколько стрел.)

(Собирает все рассыпанные стрелы и протягивает их Протое.)

Протоя

Пентесилея

(Падает и умирает.)

Протоя (подхватывает царицу)

Мероя

Протоя

(Опускает ее на землю.)

Верховная жрица

Протоя

Занавес

Перевод с немецкого Н. Рыковой.

Император.

Гебгардт, архиепископ Вормский.

Фридрих Веттер, граф фом Штраль.

Графиня Елена, его мать.

Элеонора, ее племянница.

Рыцарь Фламберг, вассал графа.

Готшальк, его слуга.

Бригитта, домоправительница графского замка.

Кунигунда фон Турнек.

Розалия, ее камеристка.

Теобальд Фридеборн, оружейник из Гейльброна[121].

Кетхен, его дочь.

Готфрид Фридеборн, ее жених.

Максимилиан, бургграф Фрейбургский.

Георг фон Вальдштеттен, его друг.

Рыцарь Шауерман; Рыцарь Вецлаф — его вассалы.

Рейнграф фом Штейн, жених Кунигунды.

Фридрих фон Гернштадт, Эгингардт фон дер Варт — его друзья

Граф Отто фон дер Флюэ, Венцель фон Нахтхейм, Ганс фон Беренклау — советники императора и судьи Тайного суда.

Якоб Пех, хозяин гостиницы.

Три господина фон Турнек.

Старые тетки Кунигунды.

Мальчик — угольщик.

Ночной сторож.

Рыцари, герольд, два угольщика, слуги гонцы, стражники, народ.

Действие происходит в Швабии.

Подземная пещера со знаками Тайного суда[122], освещенная одним светильником.

Граф Отто фон дер Флюэ — председатель, Венцель фон Нахтхейм, Ганс фон Беренклау — члены суда, графы, рыцари, дворяне — все в масках, стражники с факелами. Теобальд Фридеборн, бюргер из Гейльброна, истец и граф фом Штраль, ответчик, стоят перед барьером.

Граф Отто (вставая). Мы, судьи высокого Тайного суда, мы, земные вершители божеского правосудия, мы, провозвестники крылатой рати, которой господь повелевает у себя в облаках, мы, открывающие злодеяние даже там, в глубинах души человеческой, где оно таится, подобно саламандре, ускользая от руки суда мирского, — мы призываем тебя, Теобальд Фридеборн, достопочтенный и славный оружейник из Гейльброна, изложить твою жалобу на Фридриха, графа Веттера фом Штраль. Ибо, согласно требованию твоему, он явился по первому зову Священного суда, когда герольд наш трижды ударил рукоятью меча правосудия в ворота его замка, явился и спрашивает, чего ты хочешь. (Садится.)

Теобальд Фридеборн. Вельможные господа, облеченные покровом священной тайны! Если бы тот, на кого я принес жалобу, вооружался у меня, скажем, в серебро с головы до ног или в вороненую сталь с золотыми набедренниками, пряжками и кольцами и на мою просьбу: «Платите, господин», — от-ветил: «Теобальд, что ты от меня хочешь? Я же тебе ничего не должен»; или если бы он перед лицом властей оклеветал змеиным языком мою честь; или, напав на меня во мраке ночного леса, покушался мечом или кинжалом на мою жизнь — то, бог мне свидетель, я думаю, что не стал бы жаловаться на него. За мои пятьдесят три года испытал я столько неправды, что против ее жала душа у меня теперь словно в броне. И вот кую оружие тем, кого разве комарик укусит, а скорпиону, что меня жалит, только говорю: «А ну тебя», — и даю ему уползти. Фридрих, граф Веттер фом Штраль обольстил мою дочь, мою Катарину. Возьмите его, земные вершители божеского правосудия, и передайте закованным в броню стражам адских врат, что потрясают своими докрасна раскаленными копьями. Я обвиняю его в гнусном колдовстве, во всех ухищрениях черной ночи и в побратимстве с самим Сатаной!

Граф Отто. Мастер Теобальд из Гейльброна! Взвесь хорошенько свои слова. Ты утверждаешь, будто граф фом Штраль, которого мы знаем давно с самой лучшей стороны, обольстил твою дочь. Но в колдовстве-то ты его обвиняешь, надеюсь, не за то, что он отвел от тебя сердце твоей дочери? А уж не за то ли, что юную девицу с живым воображением он привлек к себе простым вопросом, кто она такая? Или только румянцем своих щек, зардевших ей из-под его шлема, или каким-нибудь иным ухищрением, что в ходу на любой ярмарке в ясный день?

Теобальд. Это верно, господа, не видел я, чтобы он ночью бродил по болотам или в камышах, куда редко ступает человеческая нога, да водился там с болотными огнями. Не приходилось мне видеть, чтобы он, стоя с волшебным жезлом на вершинах гор, обмерял незримое воздушное царство[123] или в глубоких пещерах, куда не заглянет ни единый луч света, простершись во прахе земном, шептал колдовские заклинания. Не видел я рядом с ним тех, кого назвал его побратимами, — Сатану и его воинство, рогатое, хвостатое и когтистое, как оно нарисовано в гейльбронской церкви над алтарем. Но если вы дозволите мне говорить, то, я думаю, от одного лишь рассказа моего о том, что произошло, вы все вскочите с места, завопите: «Нас тринадцать, четырнадцатый черт», — броситесь к дверям и разбежитесь кто куда на триста шагов в окружности по всему лесу, что растет вокруг этой пещеры, теряя на бегу свои атласные мантии и оперенные шляпы.

Граф Отто. Ну ладно, говори, старый бешеный сутяга!

Теобальд. Прежде всего надобно вам знать, господа, что в минувшую пасху моей Кетхен исполнилось пятнадцать лет. Здорова она телом и душою, как могли быть первые люди, когда они только появились на земле, не дитя, а истинная радость господня, что тихим вечером моей жизни возникла из пустыни, словно прямо восходящая к небу благовонная струйка дыма мирты и можжевельника! Существа нежнее, милее, чище и не помыслить вам, хотя б вы и вознеслись на крыльях воображения к милым ясноглазым ангелочкам, что высовываются сквозь облака из-под рук и ног господа бога. Как пойдет она по улице в своем городском наряде — на головке соломенная шляпа блестит желтым лаком, грудь охватывает душегрейка черного бархата, на шее серебряная цепочка, — так изо всех окон и слышится шепот: «Кетхен из Гейльброна! Кетхен из Гейльброна!» Господа, словно небо Швабии лобзаньем своим обрюхатило землю, что под ним лежит, и от этого она родилась. Родичи, такие дальние, что родством не считались уже три поколения, на крестинах да на свадьбах называли ее милой сестричкой. Вся округа, где мы живем, собиралась на ее именины, люди так и теснились да наперебой друг перед другом старались получше одарить ее. Кто ее хоть раз увидел и получил от нее, мимоходом, ласковый привет, тот потом целую неделю поминал ее в своих молитвах, словно благодаря ей сам стал лучше. Дедушка так любил ее, свою золотую внучку, что, обойдя меня, отказал ей свое именье, и она теперь самостоятельна — одна из богатейших горожанок. Пятеро молодых людей — всё сыновья достойнейших граждан — уже сватались к ней, чуть не до смерти пораженные ее прелестью. Рыцари, проезжавшие через город, просто плакали, что она не дворянская дочь: была б она дворяночкой, так они уже разорили бы весь Восток и сложили к ее ногам жемчуг и самоцветы, принесенные на плечах маврами. Но и ее душу и мою небо охранило от гордыни, и когда Готфрид Фридеборн, молодой земледелец, чья земля граничит с ее землей, попросил ее в жены и на мой вопрос: «Катарина, согласна ты?» — она ответила: «Отец, пусть будет по твоей воле», — я и сказал: «Да благословит вас господь», — и до слез обрадовался и решил— в будущую пасху пускай венчаются. Вот какая она была, господа, пока этот ее не похитил.