— Граф Ф.! — сказала маркиза, подняв глаза, причем лицо ее от неожиданности покрылось румянцем. Граф улыбнулся и некоторое время оставался неподвижно у входа; затем, чтобы не испугать ее, подсел к ней со скромным, но настойчивым видом, и, раньше чем она могла опомниться и принять какое-либо решение в этом странном своем положении, он нежно обнял рукою ее стан.

— Откуда вы, граф? Возможно ли? — спросила маркиза и застенчиво потупила глаза.

— Из М., — ответил граф и тихо прижал ее к себе, — через заднюю калитку, которая была не заперта. Я понадеялся на то, что вы меня простите, и вошел.

— Разве вам не рассказали в М.? — спросила она, все еще неподвижная в его объятиях.

— Все, дорогая! — отвечал граф. — Но, будучи убежден в вашей невинности…

— Как! — воскликнула маркиза, вставая и высвобождаясь от него. — И вы все же пришли?

— Да, наперекор всему свету, — продолжал он, удерживая ее, — наперекор вашей семье и даже наперекор вам, очаровательное существо! — добавил он, запечатлев пламенный поцелуй на ее груди.

— Прочь! — воскликнула маркиза.

— Уверенный в тебе, Джульетта, — сказал он, — так, словно я всеведущ, словно моя душа живет в твоей груди…

Маркиза воскликнула:

— Оставьте меня!

— Я пришел, — договорил он, не выпуская ее, — повторить мое предложение и получить из ваших рук жребий блаженства, если вы готовы внять моей мольбе.

— Оставьте меня сейчас же! — воскликнула маркиза. — Я вам приказываю! — Она с силой вырвалась из его объятий и убежала.

— Любимая! Дивная! — шептал он, поднявшись и следуя за ней.

— Вы слышите? — воскликнула маркиза и, увернувшись, ускользнула от него.

— Одно лишь шепотом произнесенное слово! — сказал граф и быстро схватил ее гладкую, ускользавшую от него руку.

— Я ничего не хочу знать! — возразила маркиза, с силой оттолкнула его в грудь, взбежала на крыльцо и скрылась.

Он уже почти достиг крыльца, дабы во что бы то ни стало заставить ее выслушать его, когда перед ним захлопнулась дверь и, при его приближении, загремел задвигаемый с взволнованной поспешностью засов. Несколько мгновений он стоял в нерешительности, обдумывая, что ему делать при создавшемся положении: ему приходило в голову влезть в находившееся сбоку открытое окно и добиться намеченной цели; но как ни тягостно было для него во многих отношениях обратиться вспять, в данном случае это казалось неизбежным, и, глубоко досадуя на себя, что он выпустил ее из объятий, он уныло сошел с крыльца и, покинув сад, направился к своим лошадям. Он почувствовал, что попытка откровенно объясниться с нею потерпела окончательно неудачу, и поехал шагом назад, в М., обдумывая то письмо, которое теперь вынужден был написать. Вечером, когда он в отвратительном состоянии духа пришел в ресторан, он встретился там с лесничим, который тут же спросил, удалось ли ему успешно выполнить задуманное им дело в В. Граф коротко ответил «нет» и был настроен отделаться резкой фразой от своего собеседника, но, выполняя долг вежливости, он через несколько мгновений добавил, что решил обратиться к маркизе письменно и вскоре рассчитывает выяснить свое положение. Лесничий сказал, что с сожалением видит, как страсть графа к маркизе лишает его рассудка, а между тем он должен его уверить, что она собирается сделать иной выбор. Он позвонил, потребовал последнюю газету и передал графу листок, в котором было напечатано объявление с вызовом отца ее будущего ребенка. Граф пробежал глазами объявление, причем кровь бросилась ему в лицо. Противоречивые чувства волновали его. Лесничий спросил, думает ли он, что лицо, которое маркиза разыскивает, найдется. «Несомненно!» — отвечал граф, всем своим существом погрузившись в листок и жадно вникая в его внутренний смысл. Затем, отойдя к окну и сложив газету, он сказал: «Ну, вот и прекрасно! Теперь я знаю, что мне делать!» — обернулся, любезно спросил лесничего, скоро ли они опять увидятся, и, простившись с ним, вышел, совершенно примирившись со своей судьбою.

Тем временем в доме коменданта происходили бурные сцены. Полковница была крайне раздражена пагубной вспыльчивостью мужа и собственной слабостью, с которой подчинилась ему в минуту варварского изгнания дочери из дома. Она, когда грянул выстрел в спальне коменданта и оттуда выбежала дочь, потеряла сознание; правда, она скоро пришла в себя; но в минуту ее пробуждения комендант сказал лишь, бросая разряженный пистолет на стол, как он жалеет, что напрасно ее напугал. Затем, когда речь зашла об отобрании детей, она отважилась робко заметить, что на такой шаг они не имеют никакого права; еще слабым после обморока и трогательным голосом она просила избегать резких и насильственных действий в их доме; но комендант ей ничего не ответил и только с бешенством, обратившись к лесничему, крикнул: «Иди и добудь их мне!» Когда пришло второе письмо графа Ф., комендант велел отослать его маркизе в В., которая, по словам посланного, отложила его в сторону, сказав: «Хорошо». Полковница, для которой все в этих событиях представлялось непонятным, особенно же готовность маркизы вступить в новый брак с человеком, совершенно для нее безразличным, тщетно пыталась навести разговор на этот предмет. Комендант всякий раз высказывал просьбу, скорее напоминавшую приказание, чтобы она молчала; при этом, сняв однажды со стены еще остававшийся портрет маркизы, он заявил, что желал бы окончательно стереть в душе память о ней, у него-де больше нет дочери. Тут появилось в газетах странное объявление маркизы. Крайне пораженная им, полковница пошла с газетой, которую ей принесли от коменданта, к нему в комнату и, найдя его работающим за столом, спросила, что он, в конце концов, об этом думает. Комендант, продолжая писать, отвечал:

— О! она невинна!

— Как? — воскликнула в крайнем изумлении госпожа Г. — Невинна?

— С нею это случилось во сне, — сказал комендант, не подымая головы.

— Во сне? — воскликнула госпожа Г. — И такое чудовищное событие могло…

— Дура! — крикнул комендант, бросил бумагу в кучу и вышел из комнаты.

В один из ближайших дней, сидя с мужем за утренним завтраком и просматривая свежий и еще влажный из-под печати номер газеты, полковница прочитала нижеследующий ответ:

«Если маркиза д'О. соблаговолит прибыть в дом ее отца, господина Г., 3-го… в 11 часов утра, то человек, которого она разыскивает, падет там к ее ногам».

Полковница, — не успела она прочитать и половину этой неслыханной заметки, — потеряла способность к речи; она пробежала конец и передала газету коменданту. Полковник три раза перечитал объявление, как бы не веря своим глазам.

— Скажи ради бога, Лоренцо, — воскликнула полковница, — что ты об этом думаешь?

— Негодяйка! — ответил, вставая со стула, комендант. — О, коварная лицемерка! Десятикратное бесстыдство суки, соединенное с десятикратной хитростью лисицы, все еще не сравняются с нею, а какой вид! Какие глаза! Чище глаз херувима! — Так он вопил и не мог успокоиться.

— Но если это хитрость, то скажи, ради бога, какую цель может она при этом преследовать? — спросила жена.

— Какую цель? Она хочет насильно навязать нам свой обман, — отвечал полковник. — Они уже наизусть выучили басню, которую оба — он и она — намерены нам здесь преподнести третьего в одиннадцать часов утра. А я на это должен сказать: дорогая дочка, а я-то этого не знал, кто бы мог подумать, прости меня, прими мое благословение и будь снова ко мне ласкова. Нет, пуля тому, кто переступит мой порог третьего утром! Впрочем, приличнее приказать лакеям выгнать его из дома.

Вторично перечитав объявление, госпожа Г. сказала, что, если уж верить в одну из двух непостижимых вещей, она охотнее поверит в неслыханную игру случая, чем в такую низость ее доселе безупречной дочери. Но не успела она договорить, как комендант закричал:

— Сделай одолжение, замолчи! — и вышел из комнаты. — Мне невыносимо даже слышать об этом!

Несколько дней спустя комендант получил по поводу этой газетной заметки письмо от маркизы, в котором она почтительно и трогательно писала, что, будучи лишена милости появиться в отцовском доме, она просит направить к ней в В. того, кто придет третьего числа утром. Полковница как раз находилась в комнате, когда комендант получил это письмо; и так как она прочла на его лице выражение смущения и недоумения (ибо если здесь был обман со стороны маркизы, то какой мотив мог он теперь приписать ей, раз она, по-видимому, вовсе и не рассчитывала на его прощение), то, ободренная этим, она решилась предложить план действия, с которым давно уже носилась, тая его в своем сердце, терзаемом сомнением. В то время как полковник ничего не выражающим взглядом все еще смотрел на письмо, она сказала, что ей пришла в голову одна мысль: не разрешит ли он ей съездить на день, на два в В. Если маркиза действительно знает того человека, который ответил ей через газету, как совершенно незнакомый, то она сумеет поставить дочь в такое положение, в котором та невольно себя выдаст, будь она даже самой завзятой обманщицей. Комендант, разорвав внезапным резким движением письмо, ответил: ей известно, что он не хочет иметь никакого дела с дочерью, и он запрещает жене вступать с нею в какие-либо сношения. Он запечатал разорванные лоскутки письма в конверт, надписал адрес маркизы и отдал посланному вместо ответа.