И наконец, Сид Фалько — худощавый, серьезный и, вероятно, самый молодой из всех сидящих за столом. Он и к покеру относился с убийственной серьезностью и всю свою игру строил на математических расчетах, играл строго по инструкции, что значит — очень консервативно, без воображения; выигрывал он понемногу, но регулярно. Обычно два-три раза за вечер он пытался блефовать, ведь в инструкции говорится, что время от времени следует делать это, чтобы держать других игроков в напряжении, но все его попытки оказывались прозрачными, как вощеная бумага. Блефовать было для него настолько неестественно, что он и вел себя при этом по-дурацки, как свихнувшийся робот в научно-фантастическом рассказе. Прикуривал сигарету, все время как-то странно дергаясь, или начинал рассказывать анекдот высоким тонким голосом, или принимался сверять свои часы с часами всех остальных. Так что его блефы обычно проваливались.

Текущая раздача наконец закончилась, и когда Фред Стел ответил на последнюю ставку Лео Моргентаузера, все поняли, что он в конце концов прикупил-таки себе свой стрэйт. И разумеется, все, за исключением Фреда, давно уже знали, что у Лео был флеш.

Лео начал проделывать номера из репертуара актерской студии: хмуро посмотрел на свои закрытые карты, на открытые карты Фреда, на фишки перед собой, на банк, на противоположную стену и, наконец, вздыхая и покачивая головой, поднял ставку.

А Фред поднял еще. Потому, что он дурак в игре, потому, что его стрэйт ему пришел и он не мог поверить, что этот стрэйт был проигрышем, и потому, что игра недавно началась и пока еще он не успел много проиграть.

И тогда Лео вскричал: «Ха!» — и с великолепным размахом и зловещей победной улыбкой поднял Фреда в ответ.

На Фреда было жалко смотреть. Он уже понял, что его провели, но Лео немного переигрывал, и поэтому Фред не вышел. У него оставалась еще последняя слабая надежда, что Лео пытается провернуть двойной обратный блеф, хотя, разумеется, на самом деле этого не было. Так что в конце концов Фреду пришлось платить.

Лео показал ему флеш и забрал банк.

Фред даже не потрудился показать стрэйт. Он просто сложил свои карты и оттолкнул их в сторону.

Следующим сдавал Лео. Только что выиграв, он, конечно, раздал опять на семикарточный штуд. Мне достались четверка и девятка, а потом валет, все три разных мастей, и я вышел. Оставшееся время, пока шла игра, я наблюдал за Сидом Фалько. У него были две дамы, и он разыгрывал свою партию тщательно и методично. Единственным соперником его был Джерри Аллен. У Джерри, судя по его виду, были короли.

Итак, Сид Фалько — гангстер. Или работает на гангстеров. Или на кого-то, связанного с гангстерами. Или еще что-нибудь в этом роде. Я все старался понять, не выглядит ли он как-то иначе теперь, когда я знаю о нем то, что я знаю?

Нет. Он ничуть не изменился, оставшись тем же самым парнем, который, как мы думали, работает агентом компании по оптовой продаже алкогольных напитков.

Ну что ж, возможно, так оно и есть. Разве нельзя заниматься совершенно легальным делом и в то же время быть непосредственно связанным с мафией? Так работают бармены, к примеру, и разносчики безалкогольных напитков, и операторы музыкальных и торговых автоматов, и оптовые продавцы спиртного, и Бог знает кто еще. Так что Сид Фалько вполне мог иметь вроде бы честную работу и тем не менее быть гангстером.

Но почему он не выглядел как-то иначе в этот вечер? Быть может, зловеще или таинственно? Хоть как-то. Но не выглядел.

Я подумал, что произойдет, если я сейчас наклонюсь к нему поближе, как будто заинтересовался снятой картой (она ведь все равно уже вне игры) и шепну ему на ухо: «Соломон Наполи». И все. А потом сяду на место и как ни в чем не бывало посмотрю на других играющих.

Я поразмыслил, взглянул на профиль Сида и решил не пробовать. Несмотря на то что он не выглядел как-то особенно. Нет, неверно, как раз поэтому. Внешне он был совсем обычным, и это пугало сильнее всего. То, чего вообще нельзя увидеть, в действительности может оказаться чем угодно. Мне не хотелось знать, чем именно. Поэтому я не лез не в свое дело и Силу ничего не шептал.

Тем временем Сид со своими дамами продвигался вперед осторожно, но ровно. В конце концов против него не осталось никого, кроме Джерри — возможно, с королями. Сид сравнял, и Джерри пришлось остаться и заставить Сида показать карты, что Сид и сделал. Джерри издал свой смущенный смешок и оглянулся на сидящих за столом, словно проверяя, заметил ли кто-нибудь его неудачу. Мы все уже знали эту его манеру, поэтому смотрели в другую сторону.

Следующим сдавал Фред. Опять штуд семью картами. Фред все-таки полный дурак в карточных делах, проигрывая, он все время возвращается к одной и той же игре. На этот раз мне достались тройка и валет в закрытых и семерка в открытых, опять трех разных мастей. Я вышел, естественно, и задумался, не была ли моя удача с Пурпурной Пекунией чисто случайным попаданием. Карты стоили мне по четвертаку за раздачу.

На этот раз банк взял Джерри. У него был стрэйт со старшей восьмеркой, который, по всей видимости, сложился на седьмой карте, против несыгравших открытых тузов Дуга Холлмана. Дуг выпустил тучу сигарного дыма, но ничего не сказал.

Сид был следующим на раздаче. Он перешел на штуд пятью картами и сдал мне валета и девятку наверху. Я взял еще валета в пару первому на четвертой карте, и моим соперником в конце концов остался один Фред. Два других валета вышли, это Фред должен был заметить. Самая крупная карта, которую он показывал, была десятка, так что у меня имелся шанс, и я, естественно, сделал максимальную ставку — два доллара. Когда он поднял на два доллара в ответ, я хотел было проделать один из трюков Лео, но потом решил: черт с ним, и просто добавил еще на два бакса выше. Фред закрыл, и я показал ему моего второго валета.

— Я не думал,— сказал он и показал мне свою вторую десятку.

— А я думал,— ответил я, что, возможно, было жестоко.

И вот когда я взял свой первый банк за вечер, я сказал:

— Ребята, вы слышали, что случилось с Томми Маккеем в понедельник?

Фред, Дуг и Лео знали Томми, а Сид и Джерри слышали про него от нас.

— Я пытался ему дозвониться,— вспомнил Дуг.

— Он умер.

Никто из них не знал об этом. Поэтому я стал рассказывать, и, разумеется, карты больше не раздавали, пока я не закончил. Однако, когда я сообщил им, что у Томми есть сестра, очень хорошенькая, и она прилетела из Лас-Вегаса и собирается прийти сюда чуть позже, все остальные детали рассказа как-то неожиданно померкли. Сначала были вопросы о Томми, потом о парне, который посоветовал мне поставить на эту лошадь, но под конец расспрашивали только про Эбби.

— Вы ее увидите,— повторял я.— Она будет здесь около половины десятого.

Потом Дуг Холлман, которому я был должен, сказал что-то насчет того, что я теперь купаюсь в деньгах, а я ответил, что пока еще нет: ведь Томми умер, и я до сих пор не мог получить свой выигрыш, но завтра же я все разузнаю. Он кивнул, но немного помрачнел. Джерри, которому я тоже был должен, тоже помрачнел.

Наконец мы вернулись к игре, и в течение следующих двух часов дела у меня шли прилично. Дугу Холлману приходили карты почти такие же дешевые, как и его сигары; Фред Стел и Джерри слишком много рисковали и слишком подолгу оставались в игре; а Сид, в общем, топтался на месте. Это означало, что все деньги выигрывали Лео и я, и большая часть доставалась мне. К тому времени, когда, без четверти десять, позвонили в дверь, я выиграл почти сорок баксов, что было, конечно, замечательно, тем более — всего за два часа.

В тот момент, когда раздался звонок, я как раз не был в игре. Я отодвинул стул и встал.

— Это Эбби пришла.

Выйдя из гостиной в прихожую, я распахнул дверь и действительно увидел Эбби все в той же оранжевой шубе и черных сапогах.

— Привет,— сказал я.

Она вошла, улыбнулась, переводя дух, и жестом показала, что еще не может говорить.