— Зачем арестовывать? Начальник хочет видеть тебя.

— А на что я ему понадобился?

— Не знаю. Он сам хочет говорить с тобой.

— Ну что ж, я не прочь… Да неприятное что-нибудь?

— Не думаю. Впрочем, вот увидим… едем вместе.

И они отправились вместе и были немедленно приняты Ушаковым.

— У меня есть к вам предложение, — сказал генерал-аншеф Жемчугову: — Вы желаете поехать в Дрезден?

У Митьки сердце екнуло. Он сразу почувствовал, что эта поездка должна иметь серьезное политическое значение и что судьба помимо его воли впутывает его в такие исторические события, развитию которых в известную сторону он хотел способствовать.

— Если нужно и если эта поездка сопряжена с известными опасностями, я тогда, конечно, не могу отказываться! — ответил он.

— Надо ехать, во-первых, почти без отдыха, чтобы быть на месте как можно скорее!

— А во-вторых, — подсказал Митька, — это нужно сделать так, чтобы никто не знал, что я еду курьером и везу с собой письма.

— Я вижу, что не ошибся, остановившись на вас; вы понимаете дело и без всяких указаний!

— Ну еще бы, генерал! Не хватало, чтобы я даже этого не сообразил! Поехать я, конечно, поеду с удовольствием, но только попрошу у вас на всякий случай два бланка с подписью герцога-регента, если мне придется обратиться к властям или вообще прибегнуть к авторитету власти!

— Хорошо! Для властей вам будет выдан открытый лист, и вы получите два бланка с подписью герцога.

Обещать такие бланки Ушакову ничего не стоило, потому что они имелись у него в запасе всегда.

— Кому будет адресовано письмо?

— Писем будет три: одно официальное и два конфиденциальных, графу Линару и графу Брюлю!

— Понимаю, все будет сделано!

— Помните, Жемчугов, что вы должны работать исключительно в интересах его высочества герцога Бирона.

— Регента Российской империи! — досказал Митька. — О да, я не забуду этого.

— Ну счастливого пути! Когда вы думаете выехать?

— Как только получу на дорогу деньги.

— Я вам передам их сию же минуту вместе с письмами.

— А через час я выеду из Петербурга на переменных лошадях.

— Ну идите домой и готовьтесь, а вслед за вами Шешковский привезет вам открытый лист, письма, деньги и документы.

— Ты знаешь, — встретил Гремин Митьку, когда тот вернулся домой, — пан Венюжинский…

— Ну? — на ходу спросил Жемчугов, направляясь в свою комнату.

— Представь себе, сбежал!

— Да что ты говоришь!

— В самом деле, пропал почти вслед за тобой.

— Ах, чтоб ему пусто было! Ужасно неприятно, если он меня выследил и узнал, где живет француженка!

— Ну так что же? Так он немцу доносить не пойдет, раз ему «дурака» написал.

— Да вообще этот господин Станислав не очень будет кстати во время моего отсутствия.

— Какого отсутствия?

— Мне нужно ехать… в Дрезден.

— И скоро?

— Через час!

Василий Гаврилович от удивления сел на стул и раскинул в стороны руки.

— Как через час? — воскликнул он. — Да ведь это тебе не только нельзя пирогов настряпать на дорогу, но даже ничего и собрать нельзя!

— Не до пирогов мне, брат!

— Да нет, постой! Как же так? В этакую даль, да вдруг так сел да и поехал?

— Да как же иначе-то ехать? Ведь все равно, какие длинные приготовления ни делай, а в конце концов придется сесть да и поехать.

— Как же, милый человек? И не простившись ни с кем?.. Ведь этак что же подумают? А Грунька? А француженка?

— А вот о Груньке у меня к тебе будет просьба! Ты за ней присмотри, пока меня здесь не будет, и, если что ей понадобится, сделай. Да Боже тебя сохрани кому бы то ни было говорить, куда я отправился. Скажи, что я по делам в Москву поехал и скоро вернусь назад.

— Так и Груньке сказать?

— Нет. Вот что самое лучшее: пошли сейчас колымагу за ней, пусть она приедет сюда.

— Так лучше я сам за ней съезжу!

— Ну и великолепно.

Гремин поскакал за Грунькой, а Жемчугов стал делать приготовления к отъезду.

Сундук у него был крепкий и надежный. Он уложил в него все, что было нужно, и послал дворецкого Григория за ямской тройкой, приказав, чтобы выдали ее по открытому листу, который он немедленно предъявит, если вздумают сделать какую-нибудь задержку. Но задержки никакой не сделали, и Григорий вернулся на тройке.

Гремин привез Груньку, которая стала просить, чтобы Митька взял ее с собой.

— Ты с ума сошла? — спросил он ее. — А старик-то?

— Какой старик?

— Ну Миних разумеется! Кто же будет его обрабатывать? Помни: ты мне тут для дела нужна!

— А если так, — с гордостью произнесла Грунька, польщенная такой уверенностью в ней Митьки, — то я не я буду, а к твоему возвращению мой старик Миних твоего герцога Бирона — фьють! — и она сделала такое выразительное телодвижение, что Жемчугов от души расхохотался.

— Уж будто и «фьють»? — усомнился он. — Не много ли ты на себя берешь?

— Много? Ты думаешь, много? Ну увидим! А пока прощай, Митька! Смотри, ты у меня там насчет полек поосторожнее: я ведь бельма-то тебе выцарапаю!

Они обнялись и поцеловались.

Все фразы, которыми они обменялись, прощаясь, были произнесены ими отрывочным шепотом и так быстро, что они только одни, хорошо знавшие друг друга, могли уловить смысл этих фраз.

Впрочем, они были в комнате одни, и подслушивать их разговор было некому.

Вскоре приехал Шешковский, которого только и ждал Митька, вручил ему все, что нужно, и Жемчугов укатил под звуки бубенцов и звонкого ямского колокольчика.

Грунька возвратилась к Селине де Пюжи очень возбужденная, но совершенно не грустная. Митька сказал, куда и зачем он едет, и позволил сообщить об этом Селине в расчете, что та из собственной выгоды будет молчать, да кроме того, ей некому будет рассказывать, потому что она никого не знала в Петербурге. Грунька понимала всю важность поездки Жемчугова, а увидев француженку, первым делом заявила ей:

— Он сейчас уехал в Дрезден, за графом.

— Нет, не может быть!.. Ты шутишь! — вырвалось у француженки, но она сейчас же почувствовала, что известие слишком сенсационно, чтобы воспринять его так просто, и поэтому поспешила встать в позу, широко раскинула руки, всплеснула ими и сказала: — О-о-о! — потом она засмеялась, затем кинулась целовать и обнимать Груньку. — Ты знаешь Грунья, ты мне — такой друг!.. Да, да, такой друг, что если твой красавец-сержант привезет в Петербург графа Линара — а он привезет его, потому что твой красавец-сержант — настоящий мужчина и делает все, что желает, — так если он привезет графа Линара, я, знаешь, что сделаю? Я отдам все, что у меня есть, твоей госпоже за то, чтобы она отпустила тебя и чтобы ты стала вольной, как все люди!

Француженка быстро рассчитала, что если граф Линар вернется и вновь увидит ее в Петербурге, то снова будет обольщен ее прелестями, а тогда и она сможет позволить себе какой угодно расход.

Идея выкупить Груньку так ей понравилась, что она сейчас же стала мечтать об этом вслух, и в мечтах у нее дело уже оборачивалось так, что она освобождала Груньку из крепости к приезду Жемчугова и, когда тот привозил ей Линара, выводила к нему свободную Груньку, патетически произнося:

— Вы мне вернули мое счастье, а я вас награждаю за это вашим счастьем! Возьмите и любите ее!

Грунька ее не слушала, потому что не могла думать о себе, всеми своими мыслями занятая Митькой.

— Вот что! — сказала она. — А ведь если он не найдет его в Дрездене, то поедет искать его дальше!

— И он его найдет! — с жаром воскликнула Селина.

В давние времена на берегу реки Эльбы из построенных славянскими рыбаками нескольких хижин образовалось селение, затем оно мало-помалу выросло в настоящий город, имя которого, Дрезден, впервые упоминается в летописях в 1206 году.