Но еще большая метаморфоза произошла с заявленной целью. Национальный проект постепенно видоизменился: из проекта развития он преобразился (метаморфоза) в «проект возвращения». По своему содержанию европейский выбор для украинской нации все больше напоминал эсхатологическое «движение к истокам», в результате которого украинцы вольются в еще одну (!) «семью» (Европы, европейских наций, европейцев — как угодно).

Круг замкнулся: предназначение общества — пройти «сквозь» национальный украинский проект и влиться в другой проект — европейский, произвел эффект ментального замыкания. Общественное сознание оказалось «закупорено» бессмысленными ориентирами и установками, которые напрочь отбили мотивы к развитию, зато усилили мотивацию ожидания и потребления.

Результат такой метаморфозы: «национальное иждивенчество», ожидание чуда и внешней защиты — и все это на фоне критической социальной картины, экономического застоя и политического бессилия.

Спросите, какое это имеет отношение к безопасности? Прямое — общество в таком состоянии действительно может выживать только при условии внешней поддержки, «зонтика» извне. Внутренних мотивов и внутренних ресурсов для ее обеспечения — критический минимум, да и тот связан преимущественно с ресурсом государственной машины и грубой эксплуатацией старых материальных активов (промышленность, земля, инфраструктура). Поэтому будет таким «костылем развития» Евросоюз, Североатлантический альянс либо другая система поддержка — не суть важно. «Костыли» для развития, цель которого — влиться в иной социальный проект — они и в Африке костыли.

И все же, решение проблемы безопасности требуется уже сегодня. Собственно, кому сейчас интересны общие рассуждения, если в Гаагском суде — дело об отторжении острова Змеиный, в Киеве и Москве — споры вокруг судьбы Севастополя и режимности пребывания ЧФ России, а в стране распространяются паспорта и «карты» как минимум трех соседних государств.

Выбор международной системы безопасности сейчас осуществляется преимущественно на двух основаниях — военно-технологическом (по критерию — лучше и эффективнее) и идеологическом (ценности и политические принципы).

Казалось бы, все верно. Если бы не одно «но». Сам этот выбор происходит в ситуации, когда радикально изменяется миропорядок, частью которого являются и системы безопасности.

Миропорядок изменяется институционально. Все менее влиятельны национальные государства. Национальные правительства становятся лишь одним из нескольких игроков на площадке миропорядка, наряду с глобалистскими организациями, у которых есть право на частичное распоряжение национальными суверенитетами, крупными космоэкономическими и транснациональными корпорациями, которые имеют под контролем целые сегменты национальных экономик, сетевыми организациями и объединениями на религиозной, военной и прочей основе.

Миропорядок изменяется идеологически. Эпоха «двух систем» и «третьего мира» ушла в прошлое, а с ней — и идеологические стереотипы об общих ценностях и общих врагах. Инновационные центры с политикой «технологического империализма», индустриальные пояса и сырьевые периферии — вот новый ландшафт, который оформляется в условиях глобального кризиса финансового капитализма. На осколках былой идеологической эпохи вдруг выяснилось, что «блатной капитализм» — это экономика США (Пол Кругман), олигархия, имитирующая демократию, — это Запад (Эм. Тодд), а самый эффективный капиталистический уклад — в Китае (…))). Украинцы «проспали» и «европейские ВЕХИ», которые были реализованы в резонансных статьях и заявлениях ведущих интеллектуалов Европы (Юрген Хабермас, Жак Деррида…) после трагичных событий 11 сентября и войн в Ираке и Афганистане, где были сформулированы основные вызовы перед европейской цивилизацией и аргументирована необходимость нового глобального права и новой глобальной реформы мироустройства.

Мир изменяется технологически. Территориальные войны, нефтяные конфликты и газовые диктатуры, цепляясь за настоящее, все же уходят в прошлое. Глобальный кризис, начавшийся с финансовых рынков, подталкивает к новой инновационной революции — в сфере энергетики, биологии, нанотехнологий, коммуникаций, транспорте, и соответственно — к новому витку НТП.

Мир изменяется цивилизационно. Историко-культурные типы-цивилизации сближаются с неимоверной скоростью. Самобытность из судьбы превращается в выбор из многообразного единства. Ноосферическое сознание, планетарное информационное пространство, «наука без границ» и глобальная культура «фьюжн-эклектики» стоят на пороге недавно такого актуального Пост-модерна, с его хай-тек с одной стороны, и «отрицающими новое бытие» межцивилизационными конфликтами, с другой. Буддисты в Европе и клубы Бритни Спирс в Китае, неофашисты в России и «интернет-государства», тотальное увлечение «тайными обществами» и миллионные тиражи книг о тайных знаниях

— такой цивилизационный коктейль разрушает всякие ментальные границы и запретительные барьеры. Но Новый Модерн куда более циничен, а его унификация — разнообразна по форме, но пугающе однобока и бездуховна — внутри. Зиновьевское «сверхобщество» — словно новое издание «казарменного социализма», только более изворотливого и интеллектуально неуловимого. Глобальные опыты с вирусоносителями, культурные провокации в масштабах целых народов, социоцид в упаковке просвещенного геополитического патроната и миротворчества «сильных» по отношению к «слабым», минимизация частной жизни и тотальная информационная открытость индивида, виртуальное искусство и «вещи одного дня», «визовые зоны» и контролируемая миграция

— это тоже черты Нового Модерна.

На руинах старых смыслов и стереотипов все инициативы, которые опираются на уходящий миропорядок, живут недолго — да и то лишь в медиа-пространстве.

Возвращаясь к собственно безопасности. Известные нам по опыту прошлого системы безопасности как часть миропорядка всегда отражали характер межгосударственных отношений и основываются на господствующем технологическом укладе. Такими были альянсы европейских империй ХІХ-ХХ веков — Священный союз, Тройственный союз, АНТАНТА, где политические коммуникации и использование неповоротливых регулярных армий в территориальных войнах составляли механизм сотрудничества.

Блоки, построенные на идеологической основе — НАТО и ОВД, отражали более развитый уклад и военную организацию — совместные вооруженные силы под единым командованием, с использованием высокотехнологичных коммуникаций, с подразделениями быстрого развертывания и возможностью ведения боевых действий в любой точке планеты.

В новом пост-идеологическом мире — Новом Модерне — уходят в прошлое масштабные территориальные войны. Попытка захвата Ираком территории Кувейта — наверное, последний конфликт за последние 20 лет уходящей старой эпохи, неудачная попытка территориальных аннексий.

Новые конфликты носят точечный «молекулярный» характер. Это преимущественно гражданские войны на этнической, религиозной, регионально-земельной почве с высокой степенью вовлечения «внешних сил».

Все большую роль играют непрямые методы ведения войны, с применением нетипичных видов оружия — информационного, геотектонического и прочих, и с вовлечением в конфликт специализированных военных корпораций на контрактной основе, под видом, например, охранных структур.

Появление в Ираке сотен наемников, заменяющих собой войска США, — один из показательных примеров, как организовываются войны и управляются зоны конфликтов в современных условиях. Война НАТО против талибов в Афганистане и военная операция стран ЕС против сомалийских пиратов — тоже новая реальность в системе обеспечения глобальной безопасности. Кроме того, новым вызовом миропорядку стало и то, что передовые военные технологии и оружие массового поражения оказываются во владении и управлении не только национальных правительств, но и негосударственных организаций.