У войны разные завершения. И далеко не всегда — полное уничтожение «иного» (замысел может быть изменен, если «иной», враг сам стал угрозой гибели агрессора). Войны ХХ века — тому свидетельство. Поэтому война может быть и жестоким путем к новому равновесию, со-жительству «иных», который достижим при условии баланса сил либо найденной альтернативы этому уничтожению. То есть, в общем — тоже специфический, жестокий путь к общему.

В самой войне как особенном состоянии отношений «вражества» много особенностей. Демонстрация технологий, форм организации, использование знаний и обмен опытом (к сожалению, уничтожение — это тоже опыт конкуренции, конкуренции за жизнь). В истории войн множество примеров, как оружие одних толкало технический прогресс других семимильными шагами (английский лук и кризис европейского рыцарства, толчок развития огнестрельного оружия или, например, высокоточное ПВО и роботизированные беспилотники).

Я не претендую на вселенские обобщения всех войн во все времена. Но вот у войн Новейшего (и нашего в том числе) времени есть одна важная особенность — они, независимо от локализации (то есть, кто с кем и где), с неизбежностью приобретают международное и даже глобальное значение.

Каждый раз, столкнувшись с очередным военным конфликтом, объединенный торговлей, дипломатией и большой политикой, мир Новейшего времени стремится «переварить» конфликт с позиций общих угроз, общей безопасности и общего будущего.

Мы сейчас так устроены, что без-умие и эгоизм любого враждующего может нести не только локальную, но и глобальную опасность. У самого захудалого милитарного образования может возникнуть возможность уничтожить объект (например, атомную станцию), и это принесет разрушения и смерть в масштабе, несопоставимом с конфликтом. Не говорю уже о других подобных примерах.

Но не только вооруженный конфликт и война находятся сейчас в фокусе и под пристальным вниманием всего мира Новейшего времени. И сам его результат важен, поскольку от того, кто окажется сильнее, зависит — будут ли появляться новые, такие же или еще более серьезные угрозы глобальному миру, или нет. В этом — и ответ на вопрос, почему «всем миром» боролись с иракским тираном или исламскими террористами. Цена жизни глобального мира слишком высока, чтобы рисковать равнодушием.

Вооруженный конфликт в Украине — это больше чем борьба за власть или контроль над территориями. И если причина конфликта — контр-революция, «воплощаемая» через вооруженное противостояние, то характер и последствия украинской трагедии приобретают новые черты и характеристики.

Во-первых, геополитический и геоэкономический контекст начавшегося вооруженного конфликта. Конфликт между Украиной и Россией на территории и с участием украинских политэкономических игроков по факту оказался игрой даже не с «нулевой суммой», а с огромным «минусом» для обеих сторон. Бегство капиталов, сокращение внешней торговли, потеря доверия внешних партнеров — лишь поверхностные последствия. Кто там теперь вспоминает расчеты о выгодах Таможенного союза или ЕС…

Но есть и другие, куда более фундаментальные сдвиги. Рост евро-пессимизма в ЕС и выборы в европарламент, в ходе которых резко укрепились позиции евроскептиков. Рост популярности идеи Евроа-тлантического сообщества и нового укрепления НАТО. «Выдавливание» России из глобальных клубов, сворачивание высокотехнологического сотрудничества и ее вынужденный форсаж сближения с Китаем. Который, кстати, не прочь мирным путем получить новое жизненное пространство в виде Востока и Севера РФ. А что будет через 10 лет… так никто ведь не отрицает стратегического партнерства США и Китая.

Украина сохраняет особые отношения с ЕС (ассоциированное членство, зона свободной торговли), но учитывая ее внутреннее положение, виток новой деиндустриализации и угроза «размягчения» государственности (или даже трансформации в «две Украины») превращает Украину в периферийную центрально-европейскую зону с маловлиятельной субъектностью. Серую зону между РФ и ЕС.

Черноморский регион теряет шанс на консолидацию как крупный субрегиональный партнер ЕС.

А Россия. Милитарист Путин оказался выгоден многим: вовне — новая страшилка для ре-консолидации Запада, ослабление совокупного модернизационного «фонда» из-за бегства капиталов и огромных затрат на ВПК и войну, внутри — Милитарный бюджет и заказы на ВПК, прикуп бюрократии, чтобы подчинялась, дорогой найм медиа-класса. Главное — вовремя остановить риски настоящей, нешуточной войны. В Кремле ведь тоже не фанатики.

Многое здесь уже достигнуто. И майские инициативы со стороны мировых лидеров (ООН, G7, США, ЕС) начать мириться — логичны, потому что мир сдвинулся. А Россия Путина, решая внутренние проблемы за счет украинской трагедии, «прощелкала» геополитическую ловушку новых трансформаций. Выдавливание Путиным «сквозь зубы» и нескрываемое раздражение после встреч в Нормандии — показательнее того, что он собственно говорил. Проиграл, казалось бы, выигрывая.

Во-вторых, цивилизационная составляющая. Я не о Европе и «цивилизационном выборе». О другом. Игра на внутренних противоречиях в украинской политике и в социуме имеет не только текущее, но и глубинное, цивилизационное измерение. Только не стоит тешить себя иллюзиями, что здесь столкнулись «русский» и «украинский» миры. Скорее, задержавшийся в трансформациях, даже замороженный советский цивилизационный уклад с его «свободой порядка», памятью ХХ века и поверхностным мультикультурализмом, столкнулся с романтико-утопическим, еще складывающимся, младоевропейским украинским укладом периода независимости.

И там, и там — сыро и догматично.

Но энергия дальнейших перемен столкнулась с инерцией консервативной стабильности, «свобода порядка» — со «свободой самоорганизации», а историческая память советской цивилизации — с такой же еще молодой памятью «украинской европейской державности». Слепой с глухим… Это стереотипы поведения, экономическая организация труда, ментальные установки, символы и герои. Поэтому Восток Украины не понял Майдан (во всяком случае, долго не понимал). А идеологи Майдана — менторски учили жизни Донбасс и Крым. Диалог без обратной связи превратился в диалог конфликтов, в итоге диалог с помощью оружия. Вооружали те, кто пытался сохранить свое, свой уклад и свою власть. Контр-революционеры, подменившие энергию перемен энергией реванша и передела.

В-третьих, интернационализация и профессионализация участников конфликта. История еще рассудит, сколько и кого было по разные стороны этой внутренней войны. Агентура Кремля, компрадорская купленная элита Киева, Крыма и Донбасса, «дикие гуси» всех мастей, с одной стороны. Агентура спецслужб США и ЕС, дипломатическая и финансовая поддержка Нового режима, консультационная и другая военная помощь, и пр. — с другой.

Возня и постоянная перегруппировка, заигрывание с бывшими врагами и прикуп олигархии, территориальный передел на вотчины и «княжества», милитаризация активистов за счет многочисленных «самооборон», «правого сектора», территориальных батальонов и пр. — это уже правящая элита внутри.

Украинская война по факту все больше напоминает героизированную испанскую гражданскую войну 1936-39 годов. Ну кому там было дело до испанских сел и крестьян. Сам Хемингуэй воевал… Только тогда мало кто замечал, что великие державы шаг за шагом «сталкивали лбами» бывший СССР и Германию — за счет маневров флотов в Средиземном море, срыва договоров и гарантий, визуализации поддержки — советской, с одной стороны, германской — с другой. В полшаге остановились. Что было дальше, напоминать не стоит — 1938, 1 сентября 1939 года… Аналогии хромают, и не в них дело. Но стоит помнить, что интернационализация — не столько в составе участников, сколько в значении. А профессионализация — это когда изначальный конфликт теряет смысл (в нашем случае — желание реванша и плата за поддержку сбежавшего Старого режима), и ход событий приобретает совсем другой смысл — каждый участник видит свой интерес и свою возможность, а потенциальные жертвы вынуждены хвататься за соломинку жизни, даже если приходится платить цену в виде новой государственности (Крым и крымчане уже, Донбасс — на распутье).