— Надо… лезть… вверх, — говорит он, дрожа от холода.

Бадма глядит туда, но почти ничего не видит. В грохоте ветра и моря ему слышится шум уходящего поезда, на который он не попал и теперь никогда не попадет. Глаза застилают слезы.

— Нас оттуда ветром сдует.

— А здесь замерзнем! — крикнул Чимит. Он больше ни о чем не спрашивал. Обвязал веревкой Бадму. Передним концом с трубой крепко обвязал себя, второй конец отдал Матвею.

Они поползли вверх, действуя локтями и коленями. Вверху сильно загрохотало. В стороне почти рядом прокатились сорванные ветром камни. Выше ветер дул еще сильнее.

— Прижимайся плотней! — не останавливаясь и не поворачиваясь, приказал Чимит.

Выл ветер, темнело небо. То здесь, то там, скатываясь, стучали сорванные сверху мелкие камни. Карабкались, не останавливаясь, молча, сдирая на коленях и локтях кожу и не замечая этого!

Чимит остановился, Бадма и Матвей не на шутку встревожились. Подтянулись к нему, легли рядом.

— Что такое?

— Слышите?

В неистовом вое и грохоте ветра послышались тягучие, успокаивающие звуки. Шумела тайга.

Прибрежный лес стонал от ветра своими вершинами, но только наверху. Внизу было тихо и, как ребятам казалось, теплее.

— Ну, пошли, — сказал Чимит. — Только держитесь ближе. Если всем в одно место глядеть, дорога виднее будет. Пошли!

— А не заблудимся? — Бадма взял его за руку.

— Я эти места знаю.

Чимит соврал. И Бадма ему не поверил. Но твердость в его голосе успокоила Бадму.

Однако Чимиту хорошо было известно, что в лесу легко заблудиться даже днем. А про ночь и говорить нечего. Надо быть особенно внимательным.

Выбранное направление нужно чем-то проверять. А чем? В небе ни луны, ни звезд. Стволы деревьев еле видны.

На душе у Чимита неспокойно. Он пошел тише. Бадма держится за его локоть, Матвей — за край рубахи.

Иногда то один, то другой тихо предупреждают: справа пень, слева валежина. И все обходят высокий пень или разом осторожно перелезают через ствол бурелома.

Говорили мало и тихо. Кто знает, что делается кругом? Может, где-то рядом притаился зверь?

Напрягая зрение, Чимит отыскивал впереди себя осины и шел на них. Крупные серые стволы осин заметнее в темноте.

Они подошли к толстой, в два обхвата, осине и, прижавшись к ее шершавому стволу, отдыхали. Дерево гудело от напряжения. Вдруг вверху громко затрещало. Казалось, что дерево раздиралось надвое. Ребята бросились в стороны.

С треском сорвался сук и упал там, где только что стояли ребята.

Чимит вспомнил, что хрупкие осины больше всех деревьев страдают от штормов, и стал придерживаться хвойных деревьев.

Прошло с полчаса. Чимит остановился.

Деревья шумели тише. Матвей почувствовал, как проходит его настороженность. Бадма чувствовал себя совсем хорошо.

Только одному Чимиту не нравился этот утихающий шум деревьев.

И хотя ему не хотелось расстраивать товарищей, он сказал не то, что они ждали.

— Мы очень далеко забрались в тайгу. Тут, видно, ложбина. Оттого и ветер тише.

На этот раз Чимит повел ребят, круто забирая влево, чтобы подойти ближе к берегу.

Шли молча, громко дыша и оглядываясь по сторонам. Ветер не усиливался. Но Чимит не менял направления. Он знал, что там море.

Лес зашумел громче.

Впереди блеснули огоньки, вдруг погасли и снова зажглись.

Оторопевшие мальчики застыли на месте. Огоньки поплыли в темноте и вдруг устремились прямо на ребят. Мальчики бросились в разные стороны.

Чимит поднялся с земли, ощупал себя. Нигде ничего не больно. Пошарил кругом руками: пусто.

— Бадма! — позвал он тихо. — А Бадма!

— Тут я, — глухо отозвался Бадма и завозился, подымаясь на ноги.

— А Матвей жив?

— И я жив. Кто это?

Матвей запомнил, как два светящихся глаза поднялись над ним и исчезли вверху. И вдруг громко и радостно, словно нашел что-то очень нужное, крикнул:

— Ребята! Это сова!

Да, это была сова. Видно, ее напугал штормовой ветер, и она приютилась у самой земли.

Лишь к полуночи они выбрались из лесу. Сразу от опушки начался крутой спуск, поросший мелким кустарником. Впереди, где шумели волны, горели костры. В свете огня мелькали человеческие фигуры.

Женщины подкладывали в костры дрова. Пламя вспыхивало с новой силой. Но на огни к берегу приходили только черные, с белыми гребнями волны.

С разбегу Чимит подскочил к матери, ухватился за теплые руки, заглянул в ее встревоженные глаза.

Чимит и Бадма спали глубоким спокойным сном. Но Матвей метался в постели и невнятно разговаривал. Ему снилось, что он все еще плывет в лодке по бурному Байкалу.

Сквозь тревожный сон Матвей почувствовал, что в комнате кто-то чужой.

Мгновенно он открыл глаза. Перед ним стояла Валя Антонова.

— Вставай, моряк. Чимита и Бадму я уже подняла.

— А где они? — протирая глаза, спросил Матвей.

— Дома, одеваются. Сейчас завтракать будут. «Иди, — говорят, — к Матвею, разбуди его».

— Ты побудь немного за перегородкой, я сейчас оденусь.

Ему хотелось расспросить ее о том, что говорили о них в деревне.

Валя зашла за перегородку, Матвей оделся, убрал постель.

— Ну, посиди еще маленько, — попросил он Валю. — А я сейчас умоюсь.

— Тебя если слушаться, весь день просидишь, — засмеялась Валя, но уселась у стола.

Ей очень хотелось побольше узнать у Матвея о вчерашнем приключении. Чимит и Бадма не захотели говорить с ней. Она спросила:

— Ну как, страшно было? Я бы умерла со страху.

— Да ничего особенного. Ну, бросало крепко, на скалы несло. Чуть не утонули, а так ничего, нас же трое было. Это когда один, то страшно.

Матвей захватил мыло, зубной порошок, полотенце и вышел на улицу. Вале пришлось долго ждать.

— Торопись, — сказала Валя, когда он вернулся. — Скоро собрание. Созывают всех ребят. Все из-за вас.

— Ругать, наверно, хотят?

— Будут, однако… немножко.

Матвей задумался: на собрание не придет ни один настоящий рыбак. Только женщины огородной и животноводческой бригад.

— Тебе хорошо говорить, нас целым колхозом ругать будут.

— Какой там колхоз, все уехали. И ста человек не наберется. Пошли!

В правлении колхоза негде было повернуться. Матвей хотел протиснуться вперед, чтобы найти друзей, но Валя потянула его за руку, и они стали у двери.

Собрание открыла заместитель председателя правления Наталья Цыреновна. Она повела речь о доярках, пастухах, огородницах. Называла имена, говорила, как много у них работы и как трудно им порой управляться с делом, присматривать за домом.

Она кинула взгляд на первые скамьи левого ряда. Успокоившийся было Матвей насторожился.

— Авдотья Лозинина у нас лучшая доярка, — продолжала она. — У нее вчера был очень трудный день. Ей бы хорошо отдохнуть. А чем порадовал ее сын Матвей? Вместе с Чимитом и Бадмой он ушел на лодке в море. Там они попали в шторм и чуть не погибли.

Снова посмотрела в угол левого ряда. Матвей понял: Чимит и Бадма сидят там.

Голос Натальи Цыреновны стал жестким.

— Чимит, выйди к столу! — приказала она.

В комнате стало тихо. Так тихо, что в самых задних рядах слышно было, как робко скрипнула под Чимитом скамья.

Чимнт подошел к столу, повернувшись к собранию, потупился.

Матвей рванулся вперед, работая локтями, стал пробираться к столу.

— Чимит не виноват! — крикнул он. — Это я и Бадма виноваты. Нам захотелось к нашим рыбакам. Мы уговорили его.

Подошел и встал с ними рядом похудевший за эту ночь толстяк Бадма.

— Нет, все равно я виноват, — чуть придерживая локоть Матвея, выступил вперед Чимит. — А мы дело думали сделать. Мы не хотели, чтобы так вышло.

Потом высказывались колхозницы. Говорили они долго и сурово. Упрекали ребят в озорстве и непослушании.