В каютах тихо. Иллюминаторы закрыты наглухо, на них дополнительно задернуты синие занавески.

Команда на теплоходе совсем маленькая. К тому же она больше чем наполовину поредела. Молодые матросы, набранные с речных пароходов, не выдержали шторма. Их свалила противная морская болезнь. Слег и кок и его помощник. Команда живет на сухом пайке.

В каюте номер девять теперь живут шесть человек, шесть комсомольцев: два рулевых, два моториста и два палубных матроса.

Один рулевой, Юсуп Шалаев, стоит на вахте. Его давно надо сменить, но некому.

Второй рулевой, Антон Сахно, лежит на койке, страдальчески закрывая глаза при каждом крене корабля. Густые светлые волосы мокры от холодного пота, прилипли ко лбу, мешают смотреть. Но у него нет сил поправить их.

Над Антоном Сахно словно в люльке качается в своей верхней кровати Геннадий Серов.

— А ты что валяешься, — досадливо говорит ему Сергей Алферов, — или хочешь, чтобы и тебя укачало?

— Устал я.

— Все устали, — уже мягче говорит Сергей. Геннадий свешивает через заградительный щиток черную голову. Похудевший, с заостренным подбородком и синими полукружиями под глазами, он сейчас похож на мальчика лет шестнадцати. По-детски красные губы растянуты в легкой горькой улыбке. Он очень огорчен тем, что его первая морская навигация оказалась такой тяжелой.

Чуть приподнявшись на локтях, он еще больше свесил голову и поглядел на притихшего Антона Сахно.

— Мне все хочется уснуть. Уснуть, а потом проснуться. И всего этого уже нет: ни ветра, ни серых туч. И море спокойно, и солнце — сколько хочешь солнца! Я по солнцу больше всего скучаю.

Антон заворочался в кровати, открыл глаза и болезненно поморщился.

Сидевший у стола Сергей Алферов поднялся во весь рост. Его рыжекудрая голова оказалась выше кровати Геннадия. Густые белесые брови нахмурились.

— Ленивая твоя философия, мечтатель. Спи уж, не тревожь душу, — и легонько толкнул Геннадия в плечо.

Затем как-то очень легко согнулся, будто сложился вдвое и присел на край кровати Антона. Крупной ладонью сдвинул ему волосы со лба.

— Ты потерпи, теперь немного осталось. Вот скоро дойдем до острова. Если шторм не утихнет — отстоимся там.

— Ладно, до острова потерплю, — стараясь говорить твердо, ответил Антон Сахно. — А больше не вытерплю, слягу, наверно.

— А больше и не надо, остров-то скоро.

Белая дверь каюты раскрыта настежь и закреплена на длинных железных растяжках. Сделано это на случай аварии, при которой закрытые двери могут заклиниться: тогда людям не выбраться из кают.

В раскрытые двери проникает свежий холодный воздух, только чуть облегчая страдания больных.

Устало горбясь и наклонив непокрытую голову, в каюту бесшумно вошел старший помощник. Жесткие черные волосы аккуратно зачесаны назад, будто он собрался куда-то на праздник.

— Ну, как поживаете, самые стойкие на корабле? — спрашивает он и садится на койке у самой двери.

— Не очень стойкие. Вот сдаю, — хрипло ответил Антон Сахно, приподнимая от подушки тяжелую голову. Лицо у него исхудало, удлинилось и позеленело.

— Это зря, товарищ Сахно, — заметил старпом и забарабанил по острым коленям длинными подвижными пальцами.

— Сейчас нельзя больше никому сдавать. Сам понимаешь, по три вахты люди стоят. Крепись!

Старший помощник заходил в каюту каждый день, чтобы поддержать своими разговорами команду. Узкие черные глаза его под широкими якутскими бровями смотрели устало. Казалось, они потеряли прежнюю зоркость и сейчас видят не все. Но сам он держался прямо, говорил громко, будто не было усталости от многочасовой вахты на месте ослабевших рулевых.

— А сколько прошли сегодня? Далеко до острова? — спросил Антон.

Ему хочется говорить, хочется превозмочь свою слабость.

— Остров недалеко, но мы не пойдем к нему.

— Как не пойдем? — удивился Сергей. — Надо где-то отстояться!

Он раздраженно поднялся и перешел на свою койку, в дальний угол каюты.

Все настороженно повернулись к помощнику капитана, думая, что он шутит.

Об острове мечтал каждый. Там можно отдохнуть, съехать на берег, пройтись по твердой земле. И вот теперь снова без надежды качаться на волнах, в полной власти моря.

Старпом Кривошеий повернул голову на звук голоса Сергея, но усталые глаза нашли его не сразу.

— Люди не выдержат, совсем слягут, — глухо сказал Антон.

Люди были измучены штормом, изнурены вахтами— это мог сказать каждый.

— На-до вы-дер-жать, — непривычно, делая ударение на каждом слоге, ответил Кривошеий. — Остров не имеет закрытой бухты. Стоять вблизи берега на рейде сейчас опасно. В шторм добрый капитан уводит судно дальше от земли, туда, где глубже.

Он немного помолчал и, улыбнувшись, добавил:

— Но есть и хорошие вести: барометр пошел вверх. Большая волна сильно тряхнула корабль, все по инерции качнулись вперед.

— Барометр пошел вверх, а нас бросает вниз, — невесело пошутил Сергей.

Удар повторился. Он показался сильнее первого. Задвигались на полке загороженные решеткой книги, зазвенел пробкой стоящий в деревянном гнезде графин.

Все насторожились, но больше таких ударов не последовало.

И Геннадию вдруг до боли захотелось, чтобы ветер сейчас утих и он увидел бы в высоком небе не черный полог туч, а крупные северные звезды — путевые огни моряков Арктики.

Третий год плавает в Арктике Саша Торопов. От Чукотки до мыса Челюскина у него много друзей. Он хорошо знает свое дело, спокоен, нетороплив. И ребята правы: стал важничать. Теперь он редкий гость в матросском кубрике и каютах; свободное время от работы и чтения проводит только среди командиров.

Он любит порой слушать голоса своих знакомых по эфиру. Сейчас ночь, работы у радистов меньше. Он включился на волну шхуны «Заря». С кем и о чем говорит Зоя Карпова? Один, второй поворот рычагов настройки, и вдруг словно бичом в душу:

«SOS! SOS! Я шхуна «Заря»! Я шхуна «Заря»!..»

Казалось, наушники железными клещами сжали мозг. Потом куда-то исчезли и качка, и грохочущий ветер над палубой. Только притихший эфир распахнулся перед ним, и там во все стороны огненные сигналы: «SOS! SOS!»

Первый раз в жизни он слышит этот сигнал. И первый раз за все плавания так встревожен. К нему, ко всем, кого знает, ко всем, кто близко, обращается Зоя Карпова: «SOS! SOS!»

Рвануть сейчас дверь, пробежать по каютам и крикнуть: «Вставайте! Все по местам! Тонет шхуна «Заря»!»

Но этого он не сделает. Саша Торопов радист первого класса. Он прежде должен услышать причины и размеры бедствия, координаты судна.

И только когда все было тщательно записано, он кинулся в капитанскую рубку.

Стоявший вахту Кривошеий взял из трясущихся рук радиста бланки, торопливо пробежал их глазами, потом схватил радиста за руку и вместе с ним побежал к капитану.

Капитан созвал командный состав не у себя в каюте, как бывало, а в рубке. Пришли все три помощника капитана, рослый, похожий на капитана старший механик с двумя помощниками.

— Кажется, все, — подойдя к капитану, сказал старший механик.

— Еще нет доктора, — глухо отозвался капитан, неотрывно смотревший в морс.

Снова стало тихо. Теперь все молча смотрели на крутые волны, катившиеся навстречу кораблю. Корабль вздрагивая и, гудя железными бортами, подымался и давил волны. Только их вершины обрушивались на шпиленок, на якорную цепь, оставляя в звеньях цепи завитушки пены. Вода быстро уходила за борт до новой волны.

Из рубки казалось, что теплоход, как острый черный клин, входил в узкую щель между низким серым небом п морем.

Вошел доктор, плотно закрыл за собой дверь и платком стер водяные брызги на плоском голом темени.

Капитан круто повернулся к командирам и, сразу охватив всех собравшихся единым взглядом, сказал:

— Кому неизвестно, повторяю: южнее острова Малого Астахова, в тридцати милях от берега, терпит бедствие шхуна «Заря». Она попала в полосу сильного волнения, и ее разбило о грунт. У нас тяжелое положение, вы это знаете. Прошу высказаться по существу. Коротко, в двух словах.