Третий отряд Северного соединения, располагавшийся около посадочной площадки транспортных самолетов, охранял и обслуживал аэродром.

К 27 декабря в отряде скопилось до ста человек раненых, больных и женщин с детьми, ожидавших отправки на Большую землю.

Погода стояла холодная, сырая. Падал снег. Грязная талая вода заливала подстилки тяжело раненых.

Многие из них мерзли уже по нескольку дней. С наступлением темноты они при помощи бойцов перебирались на аэродром и под открытым небом до утра ждали самолетов. Заслышав знакомый гул, партизаны разводили большие костры, но из-за плохой видимости летчики не замечали опознавательных знаков. Сделав несколько кругов над лесом, самолеты улетали.

Под утро раненых и больных снова переносили в лагерь до следующей ночи.

Пятнадцатые сутки ждала отправки симферопольская подпольщица Екатерина Лазоркина с четырнадцатилетним сыном Виктором.

В октябре 1943 года, в связи с угрозой ареста, она вместе с мужем Алексеем и сыном Виктором была переправлена из Симферополя в лес. Алексей стал бойцом, Екатерина — кухаркой, а Виктор — связным штаба отряда.

Алексей Лазоркин — родной брат Марии Лазоркиной, которая связывала меня с «Серго».

В начале декабря Екатерина заболела и получила разрешение эвакуироваться с сыном на Большую землю.

За весь декабрь на партизанский аэродром смогли приземлиться только два «Дугласа». С первым самолетом отправили лишь тяжело раненых. Второй «Дуглас» из-за плохой видимости налетел на скалу, разбился и требовал серьезного ремонта.

27 декабря, утром, когда раненые и больные еще не успели отдохнуть и обогреться после ночного путешествия на аэродром, недалеко от них вдруг затрещали автоматы и пулеметы, загремели орудийные выстрелы, над лесом появились вражеские самолеты.

Командир отряда приказал всем, кто должен был быть отправлен на Большую землю, спуститься вниз. Раненые, больные, женщины с детьми перебрались в ближайшую балку и спрятались под деревьями.

Стрельба усиливалась. Завязался бой. Противнику кое-где удалось сбить партизанские заставы и углубиться в лес по направлению к аэродрому. Командир отряда дал второй приказ: раненым и больным немедленно уходить на Яманташ.

Надо было пройти пять километров под разрывами снарядов по грязи и снегу, по крутым горным тропам. Способные передвигаться шли сами, других вели под руки, некоторых несли на плащ-палатках.

На горе Яманташ находился штаб Северного соединения. В пещерах и под скалами размещался гражданский лагерь. Там же приютились и люди, прибывшие с аэродрома, замерзшие, измученные тяжелой дорогой. Вместе с ранеными устроилась под скалой и Екатерина с сыном.

Бой затих. На следующий день на партизанских заставах было спокойно. В гражданском лагере разрешили со всеми предосторожностями развести костры. Народ обогрелся и повеселел.

«Значит, враг откатился», слышались уверенные голоса.

Давно облетели листья — друзья партизан. Оголенный лес давал возможность теперь врагу с самолетов легко обнаруживать партизанские стоянки и в особенности гражданские лагери и скот. Но люди, пришедшие сюда под защиту партизан, знали, что в отрядах их мужья, отцы и братья заботятся о них, оберегают от врага, и это успокаивало и ободряло их. Шалаши замаскированы листьями. Под скалами, в углублениях, горят костры. Вокруг огня на корточках сидят женщины, дети, раненые, греются, просушивают одежду, обувь, пекут картошку, лепешки, в котелках варят кашу, галушки, кипятят воду в ведрах и завтракают.

Появление партизан из отрядов, пришедших повидаться с родными и перекусить, приковывает внимание всех. Их засыпают вопросами: «Ну как? Что там? Кого ранило? Кто убит? Где находится враг?»

Люди серьезны, насторожены. В любой момент над лагерем может появиться вражеский самолет, сбросить бомбы и застрочить из пулемета. Нужно быть наготове, чтобы успеть во-время затушить костры и укрыться.

В лагере много детишек, но не слышно звонкого детского смеха. Дети не по возрасту серьезны и молчаливы. Перед глазами этих малышей мелькают ужасные картины расправы карателей в селах, бомбежки, пожары.

У одного из костров Екатерина увидела девочку лет четырех и спросила, где ее мама.

— Нету. Немцы убили, — серьезно ответила девочка.

— А папа?

— Не знаю, на войне.

— С кем же ты тут?

Девочка посмотрела на нее недоумевающе:

— Со своими. Наши все тут.

Сутки прошли спокойно, но чуть забрезжил рассвет, прогремели артиллерийские залпы. Снаряды рвались уже на самой горе Яманташ.

Сосредоточив на опушках леса большие силы, немцы начали непрерывный артиллерийский и минометный обстрел леса со всех сторон. Одновременно до сорока штурмовых и бомбардировочных самолетов закружились над головами партизан. Сотни бомб и снарядов обрушились на оборонительные рубежи отрядов, на гражданские лагери и скот. От разрывов снарядов, мин и авиабомб в лесу стоял непрекращавшийся вой и шум. Расщеплялись на куски и валились с грохотом вековые деревья.

Героически дрались партизаны, отражая одну за другой атаки врага.

Автоматы накалялись от непрерывной стрельбы и замолкали только со смертью бойца.

Временами немцам удавалось выбивать отряды с занимаемой позиции, но решительными контратаками партизаны снова восстанавливали положение.

Не раз отдельные группы партизан оказывались в полном окружении врага, но, действуя смело, презирая смерть, бойцы выходили из мертвого кольца.

Но силы были слишком неравные. Отряды понесли большие потери. Много партизан пало смертью храбрых, много было раненых. Пополнения ждать было неоткуда, потому что все отряды соединения в это время вели бои с противником на других участках.

На горе Яманташ, куда рвались враги, находилось командование соединения. Сюда сошлись люди из всех гражданских лагерей — около четырех тысяч человек. Здесь же было и более трехсот человек раненых. Противнику удалось занять все леса Зуйского района, кольцо окружения Яманташа суживалось.

В ночь со 2 на 3 января началась эвакуация гражданского населения и раненых с горы Яманташ в Васильковскую балку, за восемь километров. Необходимо было в течение одной ночи переправить и укрыть на новом месте тысячи беспомощных людей.

Среди раненых были и члены молодежного комитета — Женя Семняков и Лида Трофименко, отправленные нами в лес после провала Бориса Хохлова.

Раненный в ногу разрывной пулей, Женя Семняков не мог передвигаться без посторонней помощи. Лида была ранена легко. На подъемах она вела его под руку; вниз по склону, превозмогая страшную боль, он сползал на четвереньках. Продвигались они очень медленно.

Боясь, что они не успеют добраться до рассвета, Семняков попросил Лиду достать лошадь. Лида нашла ее только к утру, когда снова начался обстрел. Женю с большим трудом посадили верхом. Лошадь попалась буйная, спуск был крутой. Лошадь вырвала повод из рук Лиды и сбросила Женю. Он свалился на раненую ногу и потерял сознание от боли.

Придя в себя, Женя сказал Лиде:

— Я уморил тебя, но ничего не поделаешь. На лошади я больше не поеду. Я пойду. Мне нужны костыли. Сруби две рогатины.

— Чем же я срублю? У меня ничего нет.

Лида бралась то за одно, то за другое деревцо, но у нее нехватало сил их сломить.

Орудийная канонада усилилась и приближалась. Снаряды рвались уже совсем близко. Опять налетели самолеты. К счастью, показался отряд пятой бригады, прикрывавший отход с горы Яманташ.

Лида бросилась к партизанам. Один из бойцов передал товарищу лошадь с грузом и подошел к Жене.

Но Женя уже не мог двигаться. Они положили его на плащ-палатку и поволокли по грязи.

Спустились к реке Бурульча, остановились отдохнуть. Все были в грязи.

— Ну и намучили вы мне ногу! — сказал Женя. — Помогите встать. Нужно хорошенько помыться.

Лиде показалось диким его желание.

— Ничего! — приподнимаясь, усмехнулся Женя. — Если нам придется умирать, по крайней мере умрем чистыми. А если попадем в лапы гадов, пусть увидят, что партизаны при любых условиях остаются людьми.