— Вот уйдут они ночью по своим делам. Стою у сто, ла, что-нибудь делаю, а сама слышу каждый шорох. А время ползет медленно-медленно. Хочешь обернуться, посмотреть на часы и боишься: вдруг назначенный для возвращения час уже прошел? Стою ни жива ни мертва, не сознаю, что делаю.

— А разве Толя вам говорит, когда они ходят на операции? — не без удивления спросил я.

— Мы с ним большие друзья. Он от меня ничего не скрывает. Правда, Иван Андреевич, хорошо работает наша молодежь? Как вы считаете?

— Ребята боевые.

«Костя» гордо переглянулся с матерью и спросил:

— Скажите, а живым присваивают звание Героя Советского Союза?

— А почему же нет? — Я не понял смысла вопроса. — У нас теперь тысячи Героев Советского Союза — и командиров и бойцов. Есть даже дважды Герои.

— А мне кажется, — проговорил он опечаленно, — что звание Героя дают только погибшим.

— Почему ты так думаешь?

— Я читал о краснодонцах. Звание Героев получили только погибшие.

— Это произошло потому, что у них погиб весь основной актив.

— А сейчас можно представить к награде наших ребят?

«Костя» и его мать выжидательно смотрели на меня. Я понял, что разговор начался не случайно, и мне стало как-то не по себе. Не потому, что «Костя» не заслужил награды. Может быть, он вполне ее заслужил, но ведь и Филиппыч, и Боря Хохлов, и другие рисковали жизнью не меньше, однако им и в голову не приходило поднимать сейчас вопрос о наградах.

— Мне кажется, это нецелесообразно, — осторожно сказал я. — Представить вас к награде сейчас, когда немцы здесь, значит всех расконспирировать.

«Костя» не скрывал своего разочарования, и за столом воцарилась неловкая тишина.

Вошел плотный седой старик с радиоприемником.

— Это наш дедушка, — познакомила нас Мария Павловна.

Старик пристально посмотрел на меня, молча поставил приемник и, ничего не сказав, вышел.

— Каждого нового человека боится, — пояснила мать «Кости». — Не обижайтесь на него.

«Костя» взял приемник, и мы перешли в его комнату. Он зажег свечку, поставил радиоприемник на письменный стол, присоединил тоненький шнурок к радиопроводке немецкого офицера, жившего в смежной комнате, положил перед собой записную книжку, карандаш, надел наушники и начал настраиваться.

— Москва! — тихо сказал он. — Музыка…

У меня сердце дрогнуло: Москва… Давно ли, кажется, я лежал там в больнице, старик-колхозник утешал меня, уверяя, что глаза поправятся. Ему, небось, и в голову не приходит, что в эту минуту мы сидим здесь, в городе, занятом немцами, и слушаем радио по немецкой проводке, и каждое слово Москвы для нас — праздник.

Через несколько минут «Костя» стал записывать сводку. Приемник работал беззвучно, и ночная тишина нарушалась лишь легким потрескиванием свечи.

— Ну, что нового? — спросил я, когда «Костя» снял наушники.

— Наши продолжают наступать на реках Сож, Днепр, Березина и Припять. Занято много населенных пунктов. Уничтожено сто четыре танка и сбито сорок семь самолетов, а о нашем фронте ничего нет. Забыли о нас.

— Тут немцы крепко заперты — никуда не денутся.

Снова пришел дед и забрал приемник. Мария Павловна постелила мне на диване, и я лег спать.

Утром я вызвал к себе «Павлика». Ниже среднего роста, коренастый, с загорелым смышленым лицом, он мало говорил, внимательно слушал и произвел на меня впечатление положительного и серьезного человека. У «Павлика» была справка о том, что он учится на курсах чабанов. С этой справкой он мог беспрепятственно ходить в деревню, где якобы проживал, и возвращаться обратно в город.

Я рассказал ему об обязанностях связного, об опасностях, с которыми ему придется столкнуться, и особо предупредил о соблюдении строжайшей тайны в любых условиях.

Он понимающе кивнул.

— Ночью в степи и в лесу сумеешь ориентироваться?

— Думаю, смогу. Окрестности Симферополя я хорошо знаю.

— Доверяю тебе ответственное и опасное дело, — повторил я.

— Можете положиться.

От «Кости» я предполагал при помощи Ольги перебраться к Наумовой, но сразу мне это осуществить не удалось. Подскребов все еще был в городе. У Гриши набралась большая партия подпольщиков «Серго», которых нужно было немедленно спасать от гестапо.

— У вас в молодежной организации сорок два человека, — сказал я «Косте». — Неужели вы не можете найти для меня надежную квартиру?

— Дело-то больно ответственное, — ответил он: — а вдруг провалитесь?

— Надо сделать так, чтобы не провалиться.

— А у не членов организации вы можете поселиться?

— Почему же нет? Если это будет у надежного человека и он согласится на мою нелегальную прописку.

— Есть у нас одна хорошая знакомая. Думаю, она согласится.

— Кто она такая?

— Она работала в Наркомпросе и, кажется, член партии. Фамилия ее Лазарева, а зовут Евгенией Лазаревной.

— Почему она осталась тут?

— У нее была больная мать. Помните, я вам рассказывал о ней. Она просила переправить ее в лес, для эвакуации на Большую землю. Вы сказали, чтобы она здесь помогла нам.

— Что ж, если ты за нее ручаешься, можно с ней повидаться.

— Ручаюсь вполне.

— Она ваш дом знает?

— Ну как же! Она у нас — свой человек.

— Тогда позовите ее ко мне.

Опасаясь, что Николай может выдать меня гестаповцам, я решил изменить внешность. Сбрил бороду, подстриг усы и сразу помолодел.

Выйдя в соседнюю комнату, я с удивлением увидел на буфете брошюры с докладом товарища Сталина.

— Мария Павловна, — спросил я, — почему литература лежит так открыто?

— Не беспокойтесь, Иван Андреич, я всегда держу ее наготове. А в случае опасности сожгу в печке.

— Но сейчас плита не горит. Да и нельзя жечь такую ценность. У вас большой двор, сад с сараями. Неужели Толя не может устроить надежный тайник, чтобы никакой гестаповец не нашел?

Она спрятала литературу.

Лазарева пришла в тот же день. Интеллигентная женщина лет тридцати пяти, небольшого роста, худощавая, смуглая, она чем-то напоминала мне Лидию Николаевну Боруц. Хозяйка дома нас познакомила и оставила вдвоем.

Лазарева отвечала на вопросы подробно и толково. Я спросил, что она делает сейчас.

— К сожалению, очень мало. Я связана с «Мусей» — Александрой Андреевной Волошиновой. Она выполняет задания штаба партизан, и я помогаю ей по разведке.

— В лесу о вас знают?

— Знают. Я работаю. Я хочу работать, — настойчиво повторила Лазарева. — Я не раз с Толей говорила, но он сказал, что старухи им не нужны.

Я усмехнулся — это было очень похоже на Толю.

— Найдите для меня надежную квартиру.

Мое предложение ее не испугало, а обрадовало:

— В нашем доме есть свободная комната. Я уговорю хозяйку сдать.

Я объяснил, что комнату в городе найти нетрудно, сложность в том, что я проживаю нелегально, по фиктивным документам и должен прописаться в домовую книгу, минуя полицию.

Лазарева задумалась:

— Это хуже. Наша хозяйка настроена по-советски, очень хорошо к нам относится, но большая трусиха и на нелегальное проживание не согласится. Однако мы обязаны вас устроить. Если не удастся договориться с хозяйкой, поместим вас в другом месте. У меня много хороших знакомых. Дайте день-два сроку.

Лазарева показалась мне серьезной, исполнительной, и я доверился ей.

После обеда я приготовил почту для подпольного центра: некоторые разведданные, список провокаторов, выявленных подпольщиками, и письмо Павлу Романовичу. Я сообщил об обстановке в городе, просил прислать радиста Кущенко, портативную радиостанцию, мины и тол для диверсий, оружие и чистые бланки паспортов. Запросил, кто такая «Муся» и можно ли установить с ней связь.

У «Кости» я познакомился еще с одной патриоткой — Верой Горемыкиной. Она жила со своим отцом и шестилетним сыном в хибарке напротив и приходила к Марии Павловне помогать по хозяйству. «Костя» хранил у нее оружие.

Лазарева пришла на другой день.

— Я договорилась с хозяйкой. Сказала, что мой родственник остался без площади, и попросила ее сдать мне свободную комнату. Вход в эту комнату через нашу квартиру. Таким образом, вы будете не ее квартирантом, а моим. Я возьму у нее домовую книгу якобы для прописки вас в полиции, и вы пропишетесь. Если это вас устраивает, можете сегодня же переселиться.