Клятва мне очень понравилась — все, что нужно, и ничего лишнего. Я решил в будущем оформить по ней все патриотические группы. Толя — «Костя», как я его теперь назвал — был очень этим польщен.
Я спросил, как в молодежной организации оформляли принятие клятвы.
— Уж будьте покойны, — гордо сказал «Костя», — сделано как надо. Каждый подписался своим именем и фамилией.
— Как фамилией? — удивился я. — Это же недопустимо! Надо подписываться только кличками. Ты подумай, если эти документы попадут в гестапо…
Я объяснил «Косте», что все подпольщики должны иметь клички. Неосторожно упомянутая, тем более написанная фамилия, да еще на таком документе, может привести к провалу одного, а то и всех членов организации.
— Да что вы так боитесь гестапо? Клятвы спрятаны в надежном месте, зачем они в гестапо попадут? — «Костя» улыбнулся чуть-чуть насмешливо. — Мы работаем самостоятельно не первый день…
Он любил слово «самостоятельно». Почти каждый мой совет «Костя» воспринимал как попытку посягнуть на эту «самостоятельность», и мне всякий раз приходилось объяснять ему, как нужно правильно понимать эту самостоятельность в условиях подполья.
— Скажи, «Костя», из боеприпасов, которые мы принесли с Гришей Гузием, сколько получила комсомольская организация?
— Восемь мин, двадцать гранат и пятнадцать шашек тола.
— Восемь мин из десяти. Разве тебе не ясно, какое значение придает вашей работе подпольный центр?
— И две-то напрасно оставили. Все равно другие группы ничего не сделают, только болтают, а мы уже показали себя.
Он явно опасался, как бы другие патриотические группы не наделали немцам больше вреда, чем комсомольская организация, и не затмили ее славу.
Толя был смелый, инициативный парень, но он болел чрезмерным честолюбием и самонадеянностью, которые меня очень тревожили. Неприятно было слышать, когда в разговорах со мной он всячески старался умалить роль и заслуги Бориса Хохлова в создании комсомольской организации.
Толя, единственный ребенок в семье и большой баловень матери, когда-то был активным пионером, но, увлекшись физкультурой, оторвался от пионерской организации. В комсомол он вступил лишь перед войной и не прошел настоящей школы комсомольской работы, которая делает комсомольцев дисциплинированными, сознательными помощниками партии.
Со всем этим я не мог не считаться и, не желая переходить на тон приказа, терпеливо старался помочь Толе осознать всю глубину и сложность доверенной ему работы.
Перед нашим подпольем стояли три основные задачи: шире развернуть политическую работу среди населения, организовать крупные диверсии и сообщать штабу партизан разведданные.
Мне нужно было подобрать двух помощников: одного по военно-диверсионной, второго по агитационно-массовой работе, и назначить ответственных связных. Требовался постоянный паспортист для подделки документов.
Борю Хохлова я этим загружать не хотел. Нужны были конспиративные квартиры для свиданий с руководителями подпольных групп и для укрытия на случай провала. Нужно было подготовить помещение для радиостанции и тайник для оружия и боеприпасов, которые нам будет пересылать подпольный центр.
Части Красной Армии действовали уже на Перекопском перешейке и на Керченском полуострове. Поэтому в первую очередь мы должны были развернуть диверсии на железной дороге, по которой немцы непрерывно перебрасывали на фронт войска, технику и боеприпасы.
Я надеялся, что «Серго» поможет мне в организации партийного подполья. Но «Серго» не являлся. Пришлось действовать одному.
Филиппыч, будучи хорошим сапожником, имел много заказчиков. Это было для нас и выгодно и опасно. Выгодно потому, что под видом заказчиков к Филиппычу приходили связные подпольного центра, руководители подпольных групп и подпольщики, которыми он непосредственно руководил. Опасно потому, что среди клиентов было немало немцев и румын. Мария Михайловна то и дело предупреждала меня:
— Не выходите из кладовки!
Это означало, что у Филиппыча — нежелательный «заказчик», которому мне лучше лишний раз не попадаться на глаза.
Филиппыч знал адреса всех руководителей патриотических групп, приходивших к нему в дом для свиданий с Гришей. Он со всеми был знаком и пользовался среди них большим уважением и доверием.
Мне не хотелось, чтобы подпольщики сразу узнали, где я живу, и потому я решил в воскресный день сам побывать у них, ознакомиться с их бытом и поговорить о делах.
Филиппыч предупредил меня, что мы пойдем из дому после двенадцати дня. В это время немцев почти не видно на улицах — с двенадцати до двух у них обед. При переходе из Старого города в Новый через речку Салгир он повел меня не по мосту, а по доске, специально проложенной подпольщиками в безлюдном месте. Филиппыч нес в сетке сапоги, а я плелся сзади со старым мешком на плече.
— Если немцы остановят меня и начнут проверять документы, — предупредил он, — я их задержу, а вы, не торопясь, идите себе мимо.
Путешествие наше прошло благополучно: я повидал всех, кто мне был нужен.
У «Штепселя» — Василия Никаноровича Брезицкого, скрывшего от немцев свою профессию шофера-механика и работавшего дворником — к этому времени было тринадцать патриотов. У старика, рабочего хлебозавода «Дяди Юры» — Павла Павловича Топалова, — одиннадцать человек. У Васи-сапожника — семь кустарей-сапожников, а у часовщика «Вали» — Василия Лабенох — девять человек.
Патриотические группы «Вали», Васи-сапожника и Филиппыча вели агитационную работу среди населения, распространяли литературу и собирали разведданные. Группа «Дяди Юры» занималась, кроме того, вредительской работой на хлебозаводе. Группа «Штепселя» уже провела несколько диверсий.
7 октября «Федор», член группы «Штепселя», работавший сцепщиком на станции Симферополь, перевел стрелки и столкнул два паровоза. Оба паровоза разбились.
Через неделю он удачно засыпал в буксы песок, расплавил подшипники и вывел из строя пятнадцать вагонов, а 29 октября взорвал миной дрезину.
В этом же месяце подпольщица «Курская» заложила мину и сожгла вагон с немецкими посылками, а член группы Жбанов разобрал путь, и в районе Жигулиной рощи разбилось три вагона.
Разумеется, этого было недостаточно, Я имел указания в первую очередь уничтожать немецкие склады и эшелоны с горючим и боеприпасами. Подвозить горючее по воздуху в нужном количестве немцы не могли, а на суше и на море их блокировали Красная Армия и флот.
Нужно было наладить связь с советскими патриотами, служащими в фашистских учреждениях, чтобы иметь сведения о положении на отдельных участках фронта и о перебросках грузов. Особенно мы были заинтересованы в железнодорожниках, которые могли бы непосредственно производить диверсии.
У руководителей патриотических групп, с которыми меня познакомил Филиппыч, я подробно узнал о подпольщиках. Это были простые, незаметные советские люди: домашние хозяйки, дворники, чернорабочие, рабочие, подобно Брезицкому скрывающие от немцев свои квалифицированные профессии. Среди этих патриотов я и подбирал нужных мне работников подполья. В этом деле личная беседа и знакомство имели очень важное и решающее для меня значение. Я долго не мог подобрать себе связного по городу и нашел его при несколько необычной обстановке.
Вася Григорьев, человек честный, но очень неосторожный, никак не мог привыкнуть к правилам конспирации. Несмотря на то что я строго запретил руководителям групп водить подпольщиков на квартиру Филиппыча, Вася все-таки не раз нарушал это указание.
Как-то Филиппыч, войдя в кладовку, сказал, что пришел Вася с какой-то женщиной. Я возмутился.
— Зачем он привел ее сюда? Я же предупреждал его: подпольщиков к вам не водить.
— Такой уж он неисправимый. Что поделаешь!
— Позовите его.
Еася вошел, смущенно поглядывая на меня.
— Что случилось? — спросил я строго.
— Думал, Гришу застану, а его нет, — сказал он, зная хорошо, что Гриша ушел из города. — Это Ольга, надежная. Ей нужно срочно отправить в лес людей.
