— Оставайтесь пока у него, — посоветовал Гриша. — Надежнее человека не найти. Тут у меня явочная квартира. Завтра будут все руководители групп, посмотрите.

Конечно, мне лучше было бы поселиться не на явочной квартире, которую знали все подпольщики, но пока другого выхода не было. Гриша обещал поговорить с ребятами, чтобы мне помогли обзавестись двумя-тремя конспиративными квартирами.

В полутемной комнатке-кладовой мы распаковали свои мешки. Газеты и брошюры Гриша разложил по пачкам, перевязал и на каждой сделал пометку карандашом. Пачки убрал в мешок. Приподнят половицу, он спустился в подвал и спрятал там мешок с литературой.

— Это место очень удобное. В случае чего, можете там забазироваться.

Запальники для магнитных мин мы спрятали за икону, а пистолеты Гриша сунул в мешок с кукурузой.

Мы сидели за столом, и Гриша сообщал мне клички подпольщиков, которые придут завтра, когда в комнату неожиданно вошел молодой человек, высокий, широкоплечий, в черном костюме и серой кепке.

— У меня нюх особый, — улыбнулся он Грише. — Дай, думаю, зайду к сапожнику, не пришел ли Григорий.

— Это наш комсомол, — здороваясь с ним, сказал Гриша. — А это, — кивнул он на меня, — Иван Андреевич, присланный обкомом партии для руководства подпольными организациями.

— Борис? — пожал я юноше руку.

— Нет, Анатолий.

Гриша пояснил, что молодежная организация недавно перестроилась по типу краснодонцев, брошюры о которых они получили из леса. Секретарь комсомольской организации и комиссар — Борис, а командир — Анатолий.

Толя оглядел меня испытующе. Это даже мне понравилось. Он произвел на меня впечатление энергичного парня, только держался, пожалуй, несколько развязно.

— Вот что, Толя, — сказал Гриша: — завтра к вечеру приготовь парочку ребят со мной в дорогу. На базу. Литературу для своей организации забери сейчас.

— Ладно. А мы тут свою листовочку отпечатали.

— Очень хорошо! — порадовался я.

— А как же? — улыбнулся Толя. — От жизни не отстаем. Сегодня юбилей Ленинского комсомола. Мы напечатали листовку к молодежи Крыма. Вот, горяченькая, только что из типографии.

Он вытащил из кармана несколько листовок и протянул Грише:

— Покажи штабу. Пусть знают нашу работу.

Я внимательно прочитал листовку. Молодежь Крыма поздравляли со славным юбилеем Ленинского комсомола; затем шло обращение к молодым патриотам, к каждому комсомольцу.

Стояла дача: «29/Х 1943», и подпись: «СПО» (симферопольская подпольная организация).

— Молодцы! — от всей души похвалил я. — Хорошая листовка, с огоньком. Сколько отпечатали?

— Штук шестьсот. Работали целые сутки без еды и сна.

— А как распространите?

— Ребята расклеят, разбросают. Завтра утром весь город будет знать.

— В патриотические группы эти листовки попадают?

— Зачем давать наши листовки в патриотические группы? Мы работаем самостоятельно. Листовки расклеиваем по городу, пусть все читают.

— Зачем же руководителям групп бегать по городу и разыскивать ваши листовки? — удивился я. — Они же ведут агитацию среди населения, разоблачают фашистскую демагогию. Они в первую очередь должны получать все наши газеты и листовки.

— Ну и засыплют нас! — недовольно бросил он. — Будут передавать друг другу и наскочат на провокатора или болтуна.

— Но ты ведь не думаешь, что я или Гриша будем раздавать листовки непроверенным людям?

— Этого я не думаю.

— А в чем же дело?

— Мы сами сделали типографию, сами печатаем листовки и сами хотим их распространять.

Я засмеялся и похлопал его по плечу.

— Все, что вы сделали и делаете на благо Родины, прекрасно, но не нужно кустарщины. Цель у всех патриотов — и молодых и старых — одна. Мы должны помогать друг другу.

— С этим-то я согласен.

— Вот так и будем работать. Как твоя кличка?

— Толя.

— А звать?

— Анатолий.

— Так это одно и то же. Тебе нужно иметь кличку, под которой тебя должны знать только подпольная организация и штаб. Какую кличку хочешь иметь?

— Мне все равно.

— Назовем тебя «Костя». А моя — «Андрей». Проводим Гришу, заходи ко мне с Борисом, и поговорим обо всем.

Гриша принес из подвала пачку газет и передал их Толе. Тот засунул газеты за пояс брюк сверх рубашки и, застегнув пиджак, ушел.

Я немного удивился такой неосторожности, но для первой встречи не стал докучать наставлениями. А Гриша заметил мой взгляд и, видимо, понял.

— Толя живет недалеко, — пояснил он, когда тот ушел. — Но вообще-то молодежь наша — народ горячий, бравирует немножко.

Вбежала Саша:

— Румыны ходят по домам!

Гриша встревожился:

— Зачем?

— Не знаю. Кажется, устраивают своих на квартиры.

Она опять ушла на улицу. Через некоторое время остервенело залаяла собака.

— Показался неприятель. — Гриша быстро достал табак. — Садитесь. Закурим. В случае расспроса — знакомые, сапоги пришли чинить…

Вошел Семен Филиппыч, за ним — румынский фельдфебель.

— Видите, — хозяин указал на нас, — гости из деревни, ночевать будут. Где ж я ваших солдат размещу?

— Ничего. Можно тесно, — сказал фельдфебель на ломаном русском языке. — Не так долго.

Четыре румынских солдата устроились на кухне. Семен Филиппыч стал расспрашивать, откуда они, но румыны только трясли головами.

Гриша тоже пытался заговорить. Безуспешно. Тогда он взял палку, приложил к плечу, как ружье, и сказал:

— Большевик. Пуф, пуф!

Румыны засмеялись и закивали. Вернувшись в комнату, Гриша оставил дверь открытой: меньше подозрений.

— Нелегкая их принесла, проклятых! — громко ругалась хозяйка, собирая обед. — Грязные, вшивые. Как ни следи, непременно что-нибудь стащат, хоть луковицу, хоть картошку.

— А немцы? — спросил я.

— Немец, тот тайком не ворует, — покачал головой Семен Филиппыч, садясь за стол. — Что понравится, он положит в карман, скажет «гут» — и до свиданья!

Рано утром румыны собрались в дорогу. Настроение у солдат было подавленное. Они вели себя очень тихо, угощали хозяина табаком, один хотел подарить Саше кусочек сахара, но та строго взглянула на него и спрятала руки за спину.

Против нашего дома собрались солдаты со всей улицы. Саша с другими детьми крутилась около румын.

Молоденький офицер разогнал ребятишек, построил солдат, произнес речь, те что-то недружно прокричали и затопали в город.

Саша рассказала, что солдаты часто повторяли слова «большевик» и «Перекоп». Мы решили, что часть отправляют на Перекопский фронт. Наши наступали, и дела у немцев шли неважно.

Женя, захватив с собой корзину, с утра ушла в город. Она знала явочную квартиру «Серго» и должна была выяснить, что с ним, почему он молчит.

Филиппыч пошел извещать подпольщиков о приходе Гриши. Саша все время играла с подругой около дома.

Филиппыч скоро вернулся, а за ним стали поодиночке приходить руководители подпольных групп.

Филиппыч говорил приходившим, что я его родственник, глухой. А я, лежа на постели, внимательно слушал и присматривался. Подпольщиков было четверо: худощавый, с болезненным лицом и живыми глазами, брат хозяйки дома — Василий Брезицкий, по кличке «Штепсель»; высокий седой старик — рабочий хлебозавода Топалов, по кличке «Дядя Юра»; часовщик Лабенок, по кличке «Валя», и сапожник Василий Григорьев, по кличке «Фунель».

Они говорили с Гришей торопливо, чтобы не задерживаться, литературу тщательно прятали под одежду, в сапоги, за брюки и просили не забывать их. Гриша предупредил, что в скором времени в город придет уполномоченный подпольного центра по кличке «Андрей», под руководством которого они и будут работать.