Погода была пасмурная.

С деревьев падали пожелтевшие листья — вестники наступавшей осени. Из лагеря мы вышли в четыре часа дня с таким расчетом, чтобы до ночи подальше уйти от партизанских отрядов.

Вскоре мы подошли к знакомой нам Джеляве. Остановились на опушке леса. Вдали справа от нас чернела гора с затянутой туманом вершиной. Там находился противник.

Проходить по Джеляве засветло опасно, а ждать, пока стемнеет, нельзя: ночью легко сбиться с маршрута. Понадеялись, что в тумане нас не заметят. Но как только мы вышли на открытое место и, пригибаясь, начали перебегать, затрещал пулемет. Мы залегли. Прогремело несколько выстрелов из миномета.

— Наугад бьет, — сказал партизан Коля-словак.

Стрельба, однако, усилилась, и две мины разорвались недалеко от нас.

— Драпать нужно. — Гриша поднялся. — Окружить могут. Осторожнее — за мной.

Мы перебрались за холм, поросший кустарником, и побежали в противоположную сторону. Когда гора скрылась от нас и стрельба начала утихать, мы остановились передохнуть.

— Ребята, — обратился к партизанам Гриша Гузий, — кто хорошо знает эти места?

— Я, — ответил Коля-словак. — Мне пришлось бродить здесь три дня.

— На Иваненкову казарму дорогу знаешь?

— Ну, как не знаю!

— Будь за проводника. Я этих мест не знаю. Полагаюсь на тебя.

И Коля повел нас по каменистой открытой местности, по бугоркам и оврагам, забирая все влево и влево.

Коля был небольшого роста, круглолицый, курносый, с живыми прищуренными глазами. Он один из первых дезертировал из словацкой дивизии, пробрался к партизанам, активно участвовал во многих операциях, заслужил любовь партизан и своих сослуживцев солдат-словаков, которым он помог бежать из части в лес.

Шли мы долго. По расчетам Гриши, надо было уже быть в лесу, а леса еще не видно. Стемнело. Пошел мокрый снег. Ветер превратился в буран, остервенело хлестал в лицо, залепляя снегом глаза и пронизывая до костей. Мы потеряли направление и заблудились. Спасаясь от ветра, зашли в овраг.

— Куда ты, курносый леший, нас завел? — сердито наступал на Колю Гриша.

Коля виновато посмотрел на него, сбросил с себя вещевой мешок, молча выскочил из оврага и исчез в темноте.

— И нужно же было мне ему довериться! — с досадой ворчал Гриша, вытирая платком мокрое лицо. — Я говорил Луговому, что до Иваненковой казармы дороги не знаю. Просил дать опытного проводника.

— Почему же он не дал?

— Все проводники, говорит, ушли на задание. Вот теперь и путайся!

— А ты не волнуйся, — успокаивала его Женя. — Теперь что об этом говорить!

— Вы тоже хороши! — набросился Гриша на двух наших спутников. — Старые партизаны, неужели вы не знаете своего леса?

— Если бы пораньше об этом подумать, глядишь — и не заблудились бы, — виновато ответил один из них. — Коля сбил с толку.

Вскоре Коля вернулся.

— Дорогу нашел. Нужно забрать еще немного влево.

— Ну-ну! — погрозил ему пальцем Гриша. — Опять влево.

— Гриша, ей-богу, влево. Тут недалеко знакомый бугорок нашел.

Мы тронулись за Колей дальше. Я не отставал от Жени, стараясь не потерять из виду ее белый платок. Шли больше часа. Вдруг наткнулись на какое-то строение. Затявкала собачонка, ее поддержал дружный лай других собак.

— Что за деревня? — тихо спросил Гриша, вглядываясь в темноту. — Кажется, Ангара. Посмотри получше, Женя.

— Мне тоже кажется, что это Ангара, — ответила та. — Скорее обратно! Тут большой гарнизон.

Мы круто повернули. Позади послышались крики, шум, но погони не было. Часа через два мы пересекли какую-то широкую шоссейную дорогу. Гриша осмотрел ее и молча повел нас дальше. Вскоре показался лес. Мы вошли вглубь и повалились на траву. Было два часа ночи. Все так измучились, что не хотелось ни есть, ни курить, ни думать, ни разговаривать.

Когда я проснулся, было уже светло. Ветер стих, вершины деревьев ярко освещало восходящее солнце.

Гриша, лежавший рядом со мной, приятно потянулся, но, увидев сидящего на валежнике Колю, нахмурился.

— Виноват, товарищ командир! — Коля, краснея, приподнялся с валежника. — Не знаю, как это вышло.

— Подкачал, Коля, подкачал! — пожурила его Женя.

— Вот теперь и выводи нас на дорогу, — приказал Гриша. — Пойдем-ка осмотримся, а вы, Василий Иванович, пока подождите здесь и закусите.

Они пошли осматривать местность и скоро вернулись.

— Места незнакомые, — с огорчением признался Гриша. — Нужно быстрее найти дорогу, а то и вторая ночь пропадет.

— Не знаю, что делать с сапогами, — собираясь в дорогу, пожаловалась Женя. — Ноги, наверное, натерла. Встать не могу.

— Терпи, — Гриша помог ей встать. — Разойдешься, может лучше будет.

Долго мы бродили в тот день по горам и балкам в поисках знакомых мест. Знакомых мест не было. Коля несколько раз залезал на высокие деревья в надежде ориентироваться и спускался обратно опечаленный и молчаливый. Взбираясь на крутые горы, Женя проклинала свои новые сапоги, плакала, но не отставала от нас.

В середине дня мы достигли вершины какой-то горы. Гриша снял пальто, сапоги и полез на дерево. Он взобрался на высокий клен, долго всматривался то в одну, то в другую сторону и, наконец, радостно крикнул:

— Есть! Есть!

— Что есть? — спросил я.

— Иваненкову казарму нашел. По солнцу место нужно только запомнить. Все в порядке! — повторил Гриша, спустившись с дерева. — Теперь я знаю дорогу. Идемте отдыхать!

Он привел нас в молодой сосняк, посаженный длинными рядами, отделенными один от другого узкими проходами. Этот сосняк находился на отлете от леса, окруженный полями. Вблизи проходила дорога, и до нас даже доносился собачий лай из деревни.

— Разве здесь не опасно? — невольно спросил я у Гриши, усаживаясь под сосну и следя за тем, чтобы меня не заметили с дороги.

— Здесь-то как раз и безопасно. Немец обычно ищет нас в больших лесах, а на такие кустики не обращает внимания. Кто ж подумает, что рядом с деревней — партизаны? Теперь можно закусить и поспать, а к вечеру — дальше.

Он кинжалом открыл консервную коробку, каждому из нас дал по куску колбасы с лепешкой. Мы с удовольствием позавтракали.

— Когда же мы будем в Симферополе? — спросил я.

— Если все пойдет благополучно, завтра часика в три дня будем в городе.

Гриша осторожно снял с Жени сапоги. Она морщилась, стонала; ноги ее были растерты до крови и опухли.

— Не знаю, как я пойду, — сказала она сквозь слезы.

— Да, плохо дело. — Гриша покачал головой. — Но до города дотянуть надо, а там что-нибудь придумаем.

Наши провожатые, подложив сумки под голову и намотав на руки ремни автоматов, заснули.

Гриша лежал с закрытыми глазами, но при каждом шорохе поднимал голову и прислушивался.

В такой непривычной обстановке уснуть я не мог.

— Василий Иванович, — прошептала Женя, — спите. Когда нужно будет — разбужу.

— А вы сами почему не спите?

— В дороге днем я всегда бываю за сторожа и никому эту должность не доверяю.

Я немного забылся. В четыре часа Гриша поднялся, прошел к дороге и осмотрел местность. Прислушался. Дал команду готовиться. Женя сняла чулки и, обернув ноги тонкой портянкой из парашюта, с трудом натянула сапоги. Мы пошли.

Быстро перебегая открытые поляны, мы вышли на хорошую дорогу в лесу и зашагали по ней.

Приходилось итти с большими предосторожностями, чтобы не столкнуться с врагом. Гриша шел впереди нас метров на двадцать, держа пистолет наготове. На повороте дороги он останавливался, осторожно всматривался вперед и, сделав нам знак следовать за ним, шел дальше.

На одном из поворотов он дал нам знак укрыться в лес.

— Противник! — проговорил он, подбежав к нам. — Обойдем-ка его тихонько.

Углубившись в мелкий орешник, мы свернули налево и, прячась за кустами, тихо пошли параллельно дороге, по которой навстречу нам двигались оккупанты.

Когда голоса затихли, мы снова вышли на знакомую дорогу и, прячась за деревья, продолжали наш путь. Лес становился реже, пролеты увеличивались, и, наконец, впереди себя мы увидели широкую степь. Залегли, ожидая, когда стемнеет.