— Исключено. При пятом правительстве мы повысили зарплату рабочим, а цены за бурение оставили прежними.

— Да-да, замораживание цен, повышение зарплаты, безработица, тяжелое положение беженцев… Кому вы это рассказываете? — Пату протянул руку, ухмылка исчезла с его лица. — Тысяча четыреста за метр, по рукам?

— Нет. Мне очень жаль, но мы и так работаем в убыток.

— Он будет день ото дня увеличиваться, если вы совсем перестанете работать. — Он взял Луиша за локоть: — Тысяча пятьсот — мое последнее слово. Послушайте, у меня много друзей на Юге, и я мог бы порекомендовать им вас. Если доберетесь до воды, забот у вас больше не будет: работы хватит на целый год, а там, глядишь, вернутся прежние времена… Мы никогда не оставляем друзей в беде.

Карлуш Пашеку, мужчина лет тридцати пяти, уже сидел за столом на почетном месте, статный, загорелый. В вороте рубашки на волосатой груди виднелся золотой крест, джинсы были высоко подвернуты, открывая нечищенные сапоги. Рядом с ним стояла туго набитая дорожная сумка. От Карлуша, казалось, веяло мужественностью и приключениями, хотя, обнимая его, Луиш уловил запах ароматизированного мыла.

— Рад видеть тебя в нашем доме! У вас там ведь все идет кувырком.

Карлуш энергично кивнул.

— Как ты выбрался оттуда? — спросил Марью.

— Очень просто: за три автомашины нетрудно получить место на корабле.

— У тебя было три автомашины?

— Нет, около шестидесяти, и все такси. Все городское движение Луанды находилось в моих руках.

— Где же они теперь? — спросила Граса.

— Там, где должны быть, — на фронте, — поторопился объяснить Жоржи. — Он подарил их МПЛА. Так ведь?

— Да, там им нашли достойное применение. — Карлуш покопался в дорожной сумке и начал вынимать подарки: Луишу — маску из черного дерева, Грасе — зубы льва на серебряной цепочке, Марью — кинжал с рукояткой из слоновой кости, Жоржи — игрушечный кольт сорок пятого калибра, из которого тот сразу принялся палить. Все были очень тронуты: дядя, бежавший из Анголы, прибыл не с пустыми руками, несмотря на неурядицы, не забыл о них.

Когда все вернулись на свои места, Луиш сказал:

— Странно, я все время думаю об этом Пату. Конечно, он может нас спасти, но уж больно он наглый и прекрасно это понимает… Принципиальный вопрос: стал бы ты бурить скважину для такого человека, Карлуш, если крестьяне настроены против него?

Карлуш подул на суп в тарелке:

— А почему бы и нет, если он хорошо заплатит?

Братья посмотрели на него озадаченно.

— Правильно, — сказала Граса. — Не будь таким чувствительным, па. А давно вы связались с этим типом?

Карлуш повернулся в сторону девушки:

— Какой пикантный вкус! Ты — прекрасная хозяйка. Ты еще свободна? — Он взглянул на Михаэля и улыбнулся: — О, извини, конечно же нет.

Луиш обратил внимание, что разговор, начатый им, отклонился от темы. А Карлуш ничуть не изменился: по-прежнему стремился все брать на себя, за шутовской маской скрыть свое подлинное лицо. Но каково оно — это подлинное лицо? Банковский грабитель или владелец автопарка, человек гордый, легкоранимый или рвущийся любыми способами в лидеры? Анархистом, как полагали многие, он не был, однако отличался агрессивностью, страстью к уничтожению. Это была своеобразная реакция незащищенной молодости, оскорбленного достоинства я интеллигентности, попытка обрести внутренние силы, нисколько не меняясь. Луиш это понимал, Он постучал о свой фужер:

— Это вино старше нас всех, вместе взятых. Выпьем же его за возвращение на родину…

— … блудного сына, — вставил реплику Карлуш.

— Карлуш — необыкновенный человек, настоящий мужчина, человек слова и дела, отдающий предпочтение мужественным видам спорта — скоростному вождению и любви к женщинам. Во всех этих видах он старался стать победителем, и почти всегда ему это удавалось.

— Э… — хмыкнул Карлуш.

На лице Михаэля появилась самодовольная улыбка: естественно, все сказанное он принял на свой счет, и тогда Луиш решил, что должен оказать о Карлуше нечто большее:

— Человек, которого мы сегодня чествуем, не позволял себе расслабляться. Вступив на путь борьбы с ненавистным режимом, он ушел в подполье, освободил дюжину товарищей из тюрьмы, пока его самого не упрятали на несколько лет за решетку. В тюрьме он держался мужественно, отвергая любые компромиссы. После смерти диктатора был освобожден условно…

— По просьбе семьи… — Карлуш потер большим и указательным пальцем, словно пересчитал невидимые деньги.

— …и сослан в Африку. Но даже там он сумел извлечь пользу.

— В виде чека для Пашеку.

Продолжать было бессмысленно, ибо Карлуш сводил все его усилия на нет. Когда они чокались, Луиш мысленно задал себе вопрос: а не подослала ли его к ним Изабел? Разумеется, он не верил в это всерьез, однако подозревал, что мысль эта пришла ему в голову неспроста. Может, Карлуш уже успел навестить сестру? Хотя вряд ли. Судя по всему, к своим родственникам он относился весьма прохладно. Да и извилистая линия его жизни свидетельствовала скорее о стремлении освободиться от семейной опеки, иначе он сидел бы сейчас не здесь, а у Пашеку.

— У меня и у Марью одни проблемы, — заявил Жоржи с набитым ртом. — Мы являемся в школе своеобразным революционным ядром…

— Он имеет в виду, что наши взгляды мало кто разделяет, — заметил Марью. — У нас в классе есть еще один анархист, а у него — левый социалист.

— Михаэль тоже на их стороне, — заметил Луиш, — но, пожалуй, больше по личным мотивам.

Жоржи наклонился к дяде:

— А как бы ты с твоим опытом стал бороться, окажись на нашем месте?

— Динамитом! — бросила Граса.

— Главное — не торопиться. Так что вы уже успели сделать?

— Наше оружие — это стенная газета, — объяснил Марью. — В классе меня выбрали редактором, и эту возможность мы используем, чтобы…

Жоржи перебил брата:

— Мы помещаем в ней разного рода остроты, например: «Вы говорите по-английски?» — «Да, довольно свободно: тест, шоу, подсказка, пульверизатор, выпивка, компания, стриптиз, ребенок, лифт, лагерь, стресс…» — «Вы говорите по-немецки?» — «Да, довольно хорошо: «мерседес», «Сименс», АЭГ, Телефункен, Крупп, Маннесман, Хехст, «фольксваген», Шауб — Лоренц, Некерман…»

— Ну да, — буркнул Карлуш. — Но вам пора научиться обороняться не только словами. Дзюдо — лучший способ защиты для тех, кто в меньшинстве. Могу научить, если желаете. И каратэ тоже.

— Фантастика! Ты просто чудо.

Луиш вдруг почувствовал, что, хотя никто и словом не обмолвился об Изабел, она незримо присутствует на ужине. Они сидели за ее столом и ели из ее посуды. Сам факт, что пользоваться приходилось ее вещами, действовал на него угнетающе, лишал всякой инициативы. Его мало утешала мысль, что она покинула этот дом из-за пустяка, который скорее всего сыграл роль последней капли, переполнившей чашу.

— Так что же стало с твоими такси? — спросила Граса.

Очевидно, ее смущало соотношение: три такси за билет на корабль. А остальные машины пошли в металлолом?

— Ах, это, знаешь ли, печальная история, — отмахнулся Карлуш. — Как только началась война, все белые водители разбежались и мне пришлось переоборудовать автомашины для чернокожих.

— Почему переоборудовать?

— Все началось со стеклоочистителей. Их пришлось ставить внутрь, поскольку чернокожие, сидя за рулем, постоянно делают вот так: «Бррр… бррр…» — Карлуш, словно ребенок, изображающий автомобиль, пофыркал, а затем вытер рот салфеткой.

Михаэль рассмеялся, а Граса покачала головой: разве можно шутить над потерей таких ценностей? Марью и Жоржи сидели молча. Шутка их покоробила: они считали, что над угнетенными смеяться нельзя, и выпад со стороны Карлуша не одобрили. На счастье, в этот момент раздался стук в дверь. Луиш как будто издалека услышал собственный голос, спрашивающий, кто ремонтировал дверной звонок. Он почувствовал, что у него сохнут губы, — первый признак дурного настроения.