Когда в дым пьяного префекта среди ночи разбудили тычком пистолетного ствола под нос, он долго не мог понять, чего от него хотят, и все порывался пойти в туалет. Благодаря его полуневменяемому состоянию и устрашающим черным маскам с прорезями, расставание с содержимым спрятанного за телевизором сейфа прошло для префекта почти безболезненно. Зато какую, наверное, душевную травму он получил, когда утром осознал потерю более семисот тысяч долларов наличными! В качестве утешения ему остались все те побрякушки, которые ему подарили во время праздничного застолья. Хотя многие из них имели довольно значительную ценность, с их сбытом могли возникнуть некоторые сложности, а как улики в случае неудачи они были просто уникальны.

Акция прошла без осложнений. То есть без стрельбы и трупов хотя бы потому, что оставшиеся в доме — хозяева и экономка — либо были очень уставшими, либо слишком пьяными, чтобы услышать проникновение непрошеных гостей. Как удалось позже узнать, не было даже возбуждено уголовного дела, так как находящиеся в сейфе деньги нельзя было объяснить ни одним разумным образом, а кроме них, ничего, не пропало и никто не пострадал, исключая некоторое моральное потрясение.

Недели через две после того памятного дня рождения довольный жизнью Матвей выгуливал своего пуделя в парке и раздумывал, куда бы махнуть летом на отдых. Был канун майских праздников, и горожане по укоренившейся за много лет привычке готовились попраздновать всласть, а заодно побездельничать лишних пару дней. Общая атмосфера предчувствия праздника не обошла и Матвея, который, после того как отведет собаку домой, собирался прокатиться по магазинам и основательно набить холодильник. Поскольку большую часть времени он ничего не делал, то пристрастился к хождению по магазинам, получая от этого удовольствие. Солнце светило почти по-летнему, настроение было хорошим, а ближайшее будущее рисовалось в радужных тонах.

Может быть, от всего этого он расслабился и пропустил появление на аллее двух мужчин — одного помоложе и покрепче, а второго — постарше и посуше. Оба коротко стриженные и хмурые.

Матвей не носил повседневно оружия — слишком опасно, да и нужды в том особой не было. Когда он заметил парочку метрах в десяти от себя и понял, что они направляются к нему, он только и смог, что сложить вдвое тяжелую цепочку, служившую вместо собачьего поводка, и занять такую позицию, чтобы хоть отчасти обезопасить себя от нападения с тыла. Если эти двое, сильно смахивающие на уголовников, всего лишь интересуются содержимым его кошелька и дорогими часами на руке, то он с ними легко разберется, — только бы у них под куртками не было ничего серьезнее ножей или кастетов.

— Здорово, — сказал, подойдя на расстояние метров полутора, старший. Тот, что помоложе, остановился в шаге за его спиной.

— Привет, — не утруждая себя дружелюбным тоном, ответил Матвей, в то же время не собираясь раньше времени обострять отношения. Может быть, люди приезжие и просто интересуются, как пройти в библиотеку.

— Разговор есть. Давай присядем на лавочку.

— Говори так. У меня времени мало.

— Как хочешь. Короче, разговор такой. Ты тут шустришь, дела свои вертишь.

— В каком смысле? — искренне удивился Матвей, хотя уже почувствовал в желудке неприятный холодок.

— Не валяй дурочку. Ты знаешь в каком. Делиться надо, браток. Ты же человек неглупый, должен о будущем думать. О пенсии, так сказать.

— Погодите, мужики…

— Какие мы тебе мужики! — резко встрял в разговор второй — тот, что помоложе.

— Ну как вас… — продолжал разыгрывать из себя простачка Матвей. — Это не ко мне. Это к хозяину. Он всеми делами заправляет, а я так, на подхвате. Что скажет, то и делаю. Если перевезти чего — я всегда готов.

Он сознательно переводил разговор на работу, на небольшую частную фирму, оказывающую транспортно-экспедиционные услуги, где он числился менеджером, что позволяло ему на законных основаниях время от времени на несколько дней исчезать из дома и в свое удовольствие общаться с какой-нибудь девчонкой. К тому же он имел доступ к небольшому автомобильному парку, и это облегчало проведение некоторых операций. Кроме него самого, всего два человека знали, что больше чем на пятьдесят процентов эта фирма принадлежала ему.

Услышав эти слова, старший через плечо покосился на молодого. Тот резко шагнул вперед, каменея лицом.

— Не гони, слышь! Ты Соснин. Зовут Матвей. Жена и двое детей.

— Ну я, — согласился Матвей, переступая с ноги на ногу и одновременно оглядываясь: нет ли еще кого в подмогу этой парочке? Чем дальше, тем больше разговор переставал ему нравиться. — А вы-то кто? Только сразу говорю: мне кажется, вы меня с кем-то путаете.

— Не путаем, — отмел подобное предположение молодой и сделал движение, как будто хотел посмотреть на старшего, но передумал.

— Вот и мне кажется, что у нас все четко.

— Все равно не пойму, о чем вы, — продолжал Матвей.

— А вот о чем. Это Москва, братишка, столица Расеи. Тут все давным-давно поделено. Слушай, давай все же присядем. Отвык я подолгу стоять. Годы уже не те. К земле клонит.

— Ну давай, — не стал спорить Матвей. — Только я уже говорил: времени у меня в обрез.

— Говорил, говорил. Я помню. Собака твоя не потеряется?

— Прибежит.

— Ну да, на то она и собака, — почти добродушно проговорил старший, первым опускаясь на лавочку. — Да ты присаживайся, не бойся. В ногах правды нет.

— Как вас не бояться? — продолжал разыгрывать лоха Матвей. — Вас двое, а он вон какой здоровый.

— Ты его сейчас не бойся. Леша у нас сегодня смирный. Это плохие и неумные люди его боятся, а ты, как я вижу, ничего. Не дурак и с ходу не колешься. Это правильно. Знаешь, как говорят? Чистосердечное признание облегчает совесть, зато удлиняет срок. Оно нам надо? Мне, скажу тебе как на исповеди, и на воле неплохо. Чего там хорошего, на зоне-то? Неволя, она и есть неволя. Уж я повидал, так что мне верить можно. А разговор у нас к тебе вот какой. Закон ты нарушаешь, браток, вот что я тебе скажу.

— Да ты чего? Какой я закон нарушаю? Нет, вы меня точно с кем-то…

— Молодец, я же уже сказал. Давай за дело говорить. Я не про уголовный кодекс, хотя кое у кого по этой части к тебе тоже претензии найдутся. Но кто из нас без греха? Я про другое тебе толкую. Понимаешь, всяк в этом мире имеет свое место. Я свое, ты свое, Леша — тоже свое. С одной стороны, вроде как каждый сам по себе. Живет себе, хлеб жует да на хлеб этот как может зарабатывает. Ну, я не судья и не могу говорить, кто правильно это делает, а кто нет. Некоторые девки чего делают? Собой торгуют! Плохо это или хорошо? Будь у меня дочь да пойди она на такое — сразу бы прибил. А с другой стороны, посмотри. Я сам, грешный человек, иногда ими пользуюсь. Так что какой из меня судья? Ты согласен?

— Да ты прямо философ, — усмехнулся Матвей. Он давно понял, к чему идет разговор.

— Жизнь заставила. Много было времени о жизни подумать, о том, какие она коленца выкидывает. Лучшие годы, можно сказать, за забором провел. Зато с хорошими людьми познакомился. С умными. Они меня мно-огому научили. Например, что делиться надо. Усекаешь? Это ты молодец, что больше в дурку не играешь.

— Старших привык слушать.

— Вот это правильно. Родителей своих увидишь — в ноги им поклонись. От меня. Правильно они тебя учили.

— От кого хоть поклон-то?

— От кого? Вот ведь! Забыл. Да, годы, годы. Склероз уже, что ли? Василием Ивановичем меня зовут. Как Чапаева. Можно просто Иваныч. А кто Мухой кличет. Как тебе больше нравится?

— Иваныч подходит.

— Вот и хорошо.

К лавочке подбежал пудель Матвея и ткнулся носом в его ладонь. Иваныч потрепал его по длинному уху, заросшему длинными вьющимися волосами.

— Хороший песик. Ну погуляй еще на свободе, а мы пока с твоим хозяином за жизнь погуторим. Погуляй сходи. А лакомства я тебе никакого не взял. Ну теперь уж в другой раз.

Как будто поняв, пудель вильнул обрубком хвоста и побежал обнюхивать ближайший куст, искоса посматривая в сторону лавочки.