Муха вышел из подъезда один. В его ближайшие планы входило посещение поликлиники, где в кабинете физиотерапии он пытался вылечить свой застарелый бронхит.

— Иваныч! — окликнул его Матвей, в трубочку сворачивая журнал.

Муха нервно оглянулся и замер. На секунду на его лице проступил ужас. В этот момент он подумал, что все — не придется ему больше заботиться о своем здоровье. Так, около собственного подъезда, закончили жизнь многие из тех, кого он знал.

— Спешишь? А то садись, потолкуем.

— Ты чего тут делаешь? — справляясь со страхом, от которого ноги отказывались держать его небольшое тело, спросил Муха.

— Ты меня удивляешь! Какое сегодня число? Забыл? Мы же с тобой договаривались через две недели встретиться. Ты сам срок назначал. Или забыл?

— Ничего я не забыл, — буркнул Муха и сел, едва не упал на лавочку. Сейчас следовало говорить о деле, нужно быть настойчивым и наглым, но пока что у него не было на это сил. — Ты как меня нашел?

— Очень просто. Спросил в адресном бюро. Чего это ты такой зеленый? Болеешь? Лечиться тебе надо, вот что. На физиопроцедуры походить, витамины попить. А лучше всего съездил бы ты куда-нибудь отдохнуть, где сейчас тепло и много фруктов. Я тут вот про одну контору читал, — Матвей потряс перед собой свернутым в трубку журналом. — Хоть в Египет отправят, хоть на Кипр. Туда, кстати, даже виза не нужна. Хоть сейчас садись на самолет и отдыхай себе на здоровье. За бабки сейчас на Луну отправят.

Муха был уголовником со стажем и намеки понимать умел. Он услышал и про физиотерапию, куда сейчас направлялся, и про собственное здоровье, которое могли повредить. И про отправку на Луну тоже — так в его среде говорили про тех, кто по не зависящим от них причинам заканчивал свой земной путь.

— Ну говори, с чем пришел, — хмуро сказал он, не желая терять лицо перед этим лохом, вздумавшим ему угрожать. Как же он его квартиру выцепил-то?

— Конечно скажу. Потолковал я со своими ребятами. Не хотят они на вас работать. Да и я, признаться, тоже не в восторге. Но если дело предложишь хорошее, то я попробую их уговорить. Только не уверен, что они согласятся.

— Это твое последнее слово?

— А ты какого ждешь? — придурковато удивился Матвей и как бы невзначай прицелился в лицо Мухи трубкой журнала.

— Я думал, ты умней окажешься.

— Зачем тебе думать-то, Иваныч? Ты передай мои слова Мамаю — и дело с концом. Войны между нами нет, а без взаимной любви мы как-нибудь переживем.

Упоминание про Мамая неприятно поразило. С этим фраером он действительно встречался по просьбе Мамая. То есть это он для себя так говорил, что по просьбе. На самом деле выхода у него не было. Муха вышел на волю всего полгода назад и оказался гол как сокол. Ни здоровья, ни знания новой жизни у него не хватало для того, чтобы замутить серьезное дело. Мамай — молодой вор, из скороделок, которого в другой ситуации он за стол бы с собой не посадил, — пригрел его из уважения к прошлым заслугам и давал кое-какие поручения. Так он добирал себе авторитета. Ну как же! Муха, старый вор, раньше известный на пол-Союза, ходит у него чуть ли не в шестерках. Осознавать это было горько и обидно. Но не шнурок же плести и заканчивать свои отношения с жизнью в ванной с отваливающимся кафелем! Вот Муха и держался при Мамае не то советником, не то порученцем, при этом сам предпочитая думать и другим намекая, что является при молодом вроде наставником или смотрящим по поручению старших, опытных и знаменитых воров.

— А вообще, мой тебе, Иваныч, совет. Бросай это дело и отправляйся на пенсию.

— Спасибо за совет. Лучше о себе подумай, — резко ответил Муха, но прежней уверенности у него в голосе не чувствовалось.

— Обиделся на меня? Зря. Это я так, просто по доброте тебе сказал. А там — как хочешь. И вот еще что. Если надо будет — я тебя сам найду. Или, если ты решишь моим советом воспользоваться, Мамая. Меня пусть не ищут. Да и не найдут. Я тоже решил отдохнуть. Прямо от тебя в аэропорт и — тю-тю. Египет, Кипр. Красота! Ну прощай, Иваныч. Может, и не свидимся больше.

Матвей поднялся с лавочки и легко зашагал по тротуару, беспечно помахивая журнальчиком. Молодой, здоровый, уверенный в себе. Муха проводил его взглядом. Обыграл его фраер, обставил. Повезло ему. Но везенье не может быть бесконечным. Муха умеет ждать, научили. Он подождет. Он подгадает момент. Потому что не хочет прощать страх, который испытал по его вине только что. Он будет следить за ним, как мать не следит за своим дитятей. Да, сейчас молодой его обставил, старого. Но не дряхлого. Какое вранье, что с возрастом чувства притупляются! Наоборот, Муха с каждым прожитым годом все острее чувствовал текущую вокруг него жизнь и людей, с которыми ему приходилось сталкиваться. Другое дело, что он научился не демонстрировать свои эмоции. А внутри у него полыхало и разгоралось чувство мести за только что пережитое унижение. И не имеет значения, что свидетелей этому не было.

Знай Матвей такие мысли — он вернулся бы и собственными руками придушил бы упертого уголовника. Но знать он их, конечно, не мог, как не мог знать и того, что меньше чем через девять месяцев этот разговор ему сильно аукнется. Сейчас он был доволен собой. И как тут не быть довольным, если он сам нашел, где живет Иваныч, вызнал, с кем тот работает, и так популярно все ему объяснил, что не понять может только законченный дебил. А впереди отпуск в Испании, куда он отправлялся не сегодня, как сказал Иванычу, а завтра рано утром, — все же давать на самого себя наводку довольно глупо.

Борька сидел в ресторане и чувствовал себя очень неуютно. Да что там неуютно! Погано он себя чувствовал. Все началось прямо на входе. Солидный мужик в расшитом золоченой тесьмой кителе строго посмотрел на его куртку, джинсы, свитерок и строго спросил, к кому он идет. Борька от неловкости чуть сквозь пол не провалился. Хорошо хоть сумку свою догадался сдать в камеру хранения, а то был и вовсе вахлак вахлаком. Нервно теребя в кармане монетки, он ответил, что туда, в ресторан. Мэтр еще раз оглядел его и спросил, знает ли господин (ехидно так выговорил это «господин», что у Борьки зачесалась левая, рабочая, рука), какие у них тут цены. Борька не знал. Только догадывался, что цены тут крутые. Вместо ответа он сунул руку во внутренний карман и продемонстрировал пачку долларов. Пусть утрется, гад!

И гад утерся. Но не сильно, хотя такая куча деньжищ произвела на него впечатление. Не могла не произвести. Он посмотрел, как Борька сдает в гардероб свою куртку, как засовывает в тесный карман джинсов свои громадные деньги, и проводил его за столик в самом углу. Как Борька скоро понял, по здешним понятиям, это место было самое говенное, дешевка, куда запихивают второй сорт вроде него. Официант, правда, подлетел быстро, с угодливой улыбкой на сытой роже протянул книжку меню и упорхнул, пообещав через минуту вернуться за заказом. И ведь вернулся! Деньги чует. А скорее всего ему тот, в расшитом кителе, шепнул.

Борька хорошо поел и даже сто грамм принял, за весь день только и было во рту то, что купил на вокзале в Твери. Больше пить не стал и принялся осматривать зал, сыто выковыривая застрявшее между зубов мясо и попивая апельсиновый сок, который, если халдей не наврал, только что надавили из свежих апельсинов.

Народ в зал набивался нарядный. Мужики все в костюмах, у многих кольца-перстни на пальцах, дорогие металлические зажигалки, телефоны мобильные в карманах пиликают, а женщины с ними тоже не в рванье одетые, камешки в ушах сверкают, цепочки на шеях и каблуки чуть ли не в полноги высотой. Борька в своих джинсах тут не котировался и теперь понимал, почему его засадили за самый дальний столик, — нечего приличное заведение позорить. И так он ловил на себе не то любопытные, не то враждебные взгляды. Да еще и Матвей задерживается. Не зная, куда себя девать, он курил, пил сок и пялился по сторонам. Часто посматривал на часы и отмахивался от официанта, который как заведенный спрашивал, не надо ли чего-нибудь еще. Для себя он решил, что будет тут торчать до десяти. Потом возьмет с собой бутылку и пойдет устраиваться в гостиницу, номера которой были у него прямо над головой. На прощанье сунет мэтру рублей сто и скажет, где его можно найти на тот случай, если командир все же объявится. А нет — утром будет ему сам звонить.