Может, и скорее всего, в таких предосторожностях не было необходимости, но так он чувствовал себя спокойнее. В конце концов, его связи — это его. И нечего посвящать в них посторонних, даже если они считаются его телохранителями. Или охранниками. Или конвоирами. Он привык обходиться без опекунов за спиной и не видел необходимости и впредь отказываться от этой привычки. Впрочем, за некоторыми исключениями.

Пани Вертинская, как ее стали называть в последнее время клиентки, чувствуя себя при этом едва ли не фрейлинами королевского двора, не обзавелась солидной охраной. Зато у нее появилась помощница — миловидная женщина средних лет, умеющая создать атмосферу солидности и светскости заведения, так необходимую женам новых богатых и влиятельных, по большей части знающим это по мексикано-бразильским сериалам и старым, еще советским фильмам с балами, страстной любовью и таинственным блеском глаз из-под вуалей.

Помощница промурыжила Пашкова в приемной пять минут, зато сама хозяйка вышла из кабинета и, лучезарно улыбаясь, пригласила его к себе, извиняясь на ходу за невнимательность своей служащей.

— Мне срочно нужна информация, — без предисловий сказал Пашков, легким кивком благодаря за рюмку коньяка. Это заведение отчасти принадлежало ему, о чем рядовым служащим знать было совсем не обязательно, и потому он мог обходиться без лишних церемоний.

— Надеюсь не сегодня? — спросила Вертинская, усаживаясь в кресло и элегантно закидывая ногу на ногу. От такой позы мужики должны были таять, но сегодня Пашкову было не до того.

— Не знаю. Может, сегодня. Время не ждет.

— Прямо как у Джека Лондона, — улыбнулась Вертинская, легкомысленно качнув ногой, демонстрируя хорошее настроение и независимость. — И что конкретно нужно?

Пашков неторопливо закурил, выигрывая время. То, что он хотел сделать, было почти невозможно. Но если это удастся, то тогда можно считать, что все его проблемы решены.

— Вообще, строго говоря, это не только информация, — с расстановкой сказал он, посмотрев прямо в глаза хозяйке салона.

— Проблемы? — спросила та, сбросив маску легкомысленности.

— Да. Похоже, у нас появились серьезные проблемы.

Он сказал, слегка подчеркнув «у нас». Без излишнего нажима и аффектации, но постарался дать понять, что разговор касается их обоих.

— Я слушаю.

Теперь, она прониклась серьезностью момента.

— Я предполагаю, даже почти уверен, что там, — он показал кончиком сигареты на потолок, — есть люди, которые симпатизируют чеченцам. Не бескорыстно, конечно. Впрямую за их деньги или за возможность распоряжаться выделяемыми на восстановление экономики или военные действия средствами.

— Ну, наверное, — кивнула Вертинская, не понимая пока, к чему он клонит.

— Но есть и те, кому все это уже осточертело. По разным причинам. Вы сможете выйти на таких людей?

— Не знаю. Это, наверное, нужно с мужем обсудить. Он лучше знает ситуацию.

— Возможно, — согласился Пашков. Он хотел добавить, что сделать это нужно осторожно, но не стал. К чему зря сотрясать воздух? В конце концов, она не девчонка и сама все понимает. — Нужно заручиться поддержкой влиятельного человека, занимающего такую позицию. Даже не так… Нужно побудить его действовать. — Он замолчал, вдавливая окурок в пепельницу.

— В каком направлении?

— По имеющимся у меня сведениям, чеченцы в Москве действуют через русских бандитов. Нужно попытаться сделать так, чтобы эту связку оборвать.

— Не поняла. Как это можно сделать? — ошарашенно спросила Вертинская. — Это, по-моему, совсем другой уровень. Я имею в виду другие ведомства. Если это, вообще, хоть одно ведомство в состоянии сделать.

— Думаю, в состоянии. Я знаю, что между различными ведомствами существуют противоречия, которые то затухают, то вновь разгораются. Этот костер никогда не гаснет до конца. Если в него бросить достаточно дров, то он вспыхнет с новой силой.

— Дорогое, должно быть, удовольствие.

— Дрова-то подкладывать? Наверняка. Но можно попробовать плеснуть бензина. Нам совсем не нужно, чтобы он горел долго. Достаточно кратковременной вспышки. Это будет дешевле, а нам этого вполне хватит.

— Может быть. Но должны быть хоть какие-то аргументы.

— Один такой аргумент есть. Перед Новым годом был угнан самолет, в котором ехали как раз чеченцы. Они с собой везли крупную сумму денег.

— Все газеты про это писали.

— Вот именно. Нападение на них устроила одна славянская группировка.

— Это точно? — глаза собеседницы расширились от любопытства.

— Главное, чтобы в это поверили те, кому в это нужно поверить. Но не менее важно правильно расставить акценты. Те деньги предназначались для финансирования чеченских боевиков.

— Понятно…

— Вот. — Пашков положил ей на колени пачку долларов. — На первые расходы. Дальше по обстоятельствам. Дело серьезное, так что жалеть денег не стоит.

— У меня, кажется, есть на примете один человек. В свое время он пытался меня, — она усмехнулась, — сделать своим агентом.

— Когда вы можете с ним встретиться?

— Скорее всего сегодня. Но сначала я все же хочу переговорить с мужем.

— Хорошо. Я позвоню завтра. Боюсь только, как бы после вашей активности ваши телефоны не взяли на контроль.

— А мы будем говорить о шляпках, — безмятежно ответила Вертинская. Сильна! Да и красива к тому же. Оставалось надеяться, что у нее все получится. Но лучше подстраховаться.

Выйдя из салона, Пашков нашел телефон-автомат, позвонил Косте Сошанскому и пригласил его пообедать.

Разговор с ним был несколько иным. Другой уровень откровенности и другие цели. Он предложил ему организовать публикацию ряда материалов про его партию, если в них партийные лидеры достаточно определенно выскажутся по чеченской проблеме и, в частности, по деятельности чеченских организованных преступных группировок в Центральной части России. Сошанский обещал переговорить по этому поводу, но сказал, что вопрос вполне решаемый и почти наверняка будет решен положительно, учитывая общую ситуацию и постоянный интерес к этой теме читателей, то есть потенциальных избирателей. Одновременно Пашков намекнул, что есть люди, готовые солидно пополнить партийную кассу, не утруждая при этом ни себя, ни остальных ненужными формальностями.

Когда в пять часов позвонил Злоткин, Пашков сказал ему, что можно начинать подготовку к тому мероприятию, которое они обсуждали накануне.

Большаков чувствовал себя отвратительно. Вчера ему позвонил Горохов и предложил на выбор — либо они встречаются в его кабинете по повестке, которую он готов немедленно отправить, либо Большаков принимает его у себя, но при этом прямо добавил, что ждет от него конструктивного разговора, а в противном случае все их следующие встречи будут проходить в официальной обстановке. Большаков струхнул и пригласил Горохова к себе, неубедительно сославшись на занятость и нежелание терять драгоценное время. На самом деле ему смертельно не хотелось встречаться с капитаном и уж тем более в его кабинете с обшарпанными стенами, старыми канцелярскими столами и прокуренными шторами, что все, вместе взятое, выглядело как приглашение в тюрьму.

Горохов пришел точно, минута в минуту. Поздоровался довольно приветливо и от чая не отказался, но главное, на что обратил внимание Большаков, была папка. Обычная папка с застежками-молниями, но именно она произвела на Большакова сильное впечатление.

— Без протокола пока обойдемся, Иван Николаевич?

— Как вам удобнее, — постарался как можно равнодушнее ответить Большаков. Предложение было похоже на подачку, а становиться обязанным с первой минуты разговора не хотелось. Когда он только начинал заниматься бизнесом, перечитал много книг по деловому общению — от Карнеги до Орлика. С тех пор многое из прочитанного забылось, но кое-что в памяти и навыках осталось.

— Вообще-то, мне удобнее с протоколом. Но я все еще хочу оставить вам простор для маневра. И знаете почему?