Кстати, мне повезло, что инженеры приехали не неделей позже. Через неделю у Дарьи Федоровны кто-то из родни помер в городе, и она почти на десять дней уехала, "отпросив" заодно и Дуню, чтобы сготовить на поминках. И тут-то оказалось, что и одежда сама не стирается и не гладится (что наплевать, в цеху и не заметно это особо), и из еды в доме почему-то есть лишь хлеб и молоко. В цеху столовая неплохая конечно, но, боюсь, современные инженеры не оценили бы такого "комфорта" - ну а в результате Юра и особенно Генрих (задержавшийся из-за закупки соды на две недели) "хозяина" класса "студент голодный, самостоятельный" так и не встретили и формального уважения к "главе фирмы" не потеряли.

Кроме соды я до ледостава успел запастись и песком. Казалось бы - эка невидаль! Только вот стекло, сваренное на местном песке, оказалось приятного бутылочно-зеленого цвета. Судя по книжкам, из-за наличия железа в этом самом песке. Но вот недалеко от Камышина мне удалось приобрести (строго за наличный расчет, поскольку все поступления в банк шли в погашение кредита) купить десяток десятин земли, где песок был гораздо чище. Место не очень удачное, до Волги было верст десять, а до железной дороги и вовсе полста - но с окончанием сельхозработ крестьянские савраски высвободились и я натаскал к себе песочку этого тонн пятьсот. Стекло все равно получалось немного зеленоватое, но лишь чуть-чуть, в окнах зелень была уже почти незаметна.

В ноябре стекольный цех заработал, наконец, на полную мощность. Невелика она была, эта мощность, в сутки едва-едва делалось по три сотни полутораметровых листов оконного стекла. Или - по две сотни "зеркального", шестимиллиметрового. Но при нынешних ценах местный рынок я практически монополизировал и мастерская сразу стала приносить почти тысячу рублей ежесуточно. Уже - прилично, правда если не принимать во внимание того, что запаса соды мастерской этой хватит от силы на пару месяцев.

А если принимать - то "предчувствия меня не обманули": варка стекла остановилась аккурат за день до Рождества. Обидно - но за два месяца стекло принесло мне ровным счетом пятьдесят тысяч дохода - и это после того, как я рассчитался по всем кредитам. Теперь уже есть, на что Россию спасать, точнее - есть, с чем начинать это спасение. И это - радует.

Павел Никитич появился в городе, будучи тридцати шести лет от роду. Откуда и почему судьба закинула его в Царицын - осталось покрытым мраком тайны, и не потому, что в истории его появления было что-то действительно тайное, а просто потому, что это было никому не интересно.

Впервые приехав в город, Павел Никитич носил гордое имя Поль, отчества не носил, а фамилия его за последние четверть века так и не изменилась. Поэтому на воротах основанного им металлического предприятия именно фамилия и значилась: белые буквы "Котельный завод Барро" на выкрашенной синим цветом жестяной вывеске буквально стали визитной карточкой Царицына. По крайней мере для тех, кто въезжал в город по железной дороге, поскольку завод располагался рядом с вокзальной площадью и эта вывеска была первым, что видели выходящие из вокзала люди.

С годами старейший металлический завод города рос и расширялся, но и хозяин завода не молодел. И если вначале своей царицынской карьеры он большую часть времени проводил в цеху, собственным примером показывая рабочим, как правильно делать всякие железяки, то теперь в цех он заходил лишь посмотреть, как скоро будут выполнен очередной заказ. Впрочем, и это он делал больше по привычке: срочных заказов почти не стало, а не срочные - их тоже было гораздо меньше, чем мог выполнить завод. На окраине города соотечественники выстроили новый, воистину огромный завод, на который и ушло большинство столь нужных Полю Барро заказов.

Но хуже всего было то, что основной заказчик - железная дорога - вообще перенесли срок последнего заказа на полгода, и на горизонте явно обозначился призрак банкротства: кредит, взятый для закупки сырья, отдавать было попросту нечем. Поэтому Павел Никитич, когда к нему в контору пришел посланец бельгийской компании, долго не раздумывал: лучше быть достойным французским рантье, попивающим винцо со своего виноградника под Орлеаном, чем нищим разорившимся промышленником в оказавшейся столь коварно негостеприимной России.

Но и в России есть вполне достойные люди. Например, молодой инженер, на заказах которого завод фактически и держался последние полгода. Надо бы ему на прощанье сделать небольшой подарок - ведь если контракт с бельгийцем будет подписан, то и подарок получится за его счет. Действительно - а пусть бельгийцы подавятся!

- Александр, сегодня вы можете сэкономить множество денег...

Пятьдесят тысяч - это уже очень приличные деньги. Конечно, на всю Империю их не хватит, но на личные нужды очень одинокого попаданца этого вполне достаточно. Хотя, наверное, все же не вполне. Скажем, на первоочередные нужды.

Последний раз книжку "про индейцев" я читал классе так в третьем. Не Фенимора какого-нибудь Купера, в вовсе даже вроде как бы Брет Гарта - но точно не помню. Короче, что-то про нелегкую судьбу индейцев и про то, как злобные белые убивали бизонов, а мясо оставляли гнить в саванне.

Чуть позже, классе в четвертом-пятом, я прочитал, что гадкие белые делали это вовсе не назло индейцам, а ради ценных шкур - и живо представлял себе бравых ковбойцев, бороздящих заснеженные просторы прерий укутанными в теплые бизоньи шубы. Но классе в шестом, увидев бизона в зоопарке, я вдруг сообразил, что шуба из коровьего меха, пусть даже и заокеанского, может придтись по душе лишь мазохисту или наоборот религиозному фанатику: тяжелая как бревно, жесткая как фанера шкура, да еще не греющая - это не для слабых духом граждан. Так что вновь я решил, что шкуры - лишь гнилая отмазка, а бизонов белые убивали чтобы индейцев голодом заморить.

И лишь сейчас, после того как прошедшая через фёдоровскую адскую машину молния отправила меня сюда, мне открылась истина: бизонов убили не борцы с индейцами. Бизоны пали жертвой промышленной революции.

Все приобретенные мною станки (равно как и практически все станки в мире, мною не приобретенные) приводились в движение от паровой (водяной, или, как у меня, электрической) общей машины через трансмиссию. Приводились не духом святым, а ременными передачами. И вот эти-то ремни и делались из бизоньих шкур!

Конечно, делались они и из других шкур тоже: свиных, коровьих... Только вот Россия избытком свиней не страдала, а коровья шкура была куда как тоньше и слабее бизоньей, так что даже в Нижнем владельцам заводов приводные ремни предлагались больше американские, как раз из бизонов. Из свиней тоже были - и сильно дешевле. Но и сильно хуже, так что народ предпочитал все же заокеанские.

Лично мне бизонов было жалко. А еще больше было жалко выкидывать деньги на ветер. Потому что даже бизоний ремень редко выдерживал больше месяца работы, а стоил он очень немало - для токарных станков я брал их по двенадцать рублей, а для зуборезного один ремень стоил четвертной, а нужно их было два. Но и это не столь важно, важно то, что станки, вращаемые общим приводом, сильно влияли друг на друга, что часто вызывало брак. Дошло до того, что при изготовлении поршней, поршневых колец и коленвалов пришлось запрещать одновременную работу нескольких станков: при той точности, которая требовалась для этих деталей, брак от рывков привода был практически гарантирован.

Поэтому первоочередной нуждой одинокого попаданца оказалась электрификация станочного парка. Тем более электричества у меня стало уже завались: перед Рождеством был запущен второй генератор и мощность "приусадебной ТЭЦ" достигла четырехсот киловатт. Поскольку у меня был свой зуборезный станок, коробки передач для модернизируемых станков я мог сделать сам - и посему Юра Луховицкий занялся их проектированием. Ну а я занялся электромоторами.