Сода была недорогой, и ее было много. Было, в магазинах - пока я не решил заняться варкой стекла. Во всех магазинах Царицына я закупил соды достаточно, чтобы стекла сварить тонн десять - и больше ее не было. Как я узнал, в России был один большой содовый завод, и его продукция была 'расписана' чуть ли не на годы вперед. Было и несколько маленьких заводиков, но их продукции едва хватало для торговли в местных лавках. Обидно - ведь такие деньжищи проплывают мимо! Разве что и самому поставить собственный содовый заводик? Вот только в институте по химии я не проходил содового производства...

За консультацией далеко идти не пришлось, Володя Чугунов рядом трудолюбиво налаживал резиношинное производство.

- Тут я тебе не помощник - сразу же отмел мои поползновения 'консультант', дело это в общем-то несложное, но времени требует - а у меня учеба снова начинается через две недели. Но ты вот что сделай - на это лето в университете организовали что-то вроде курса для вольнослушателей, там любителей химии собралось несколько дюжин. Для соды-то особо широкие знания не нужны, может найдешь себе помощника на этих курсах?

И я снова отправился в Казань.

Володя написал мне что-то вроде рекомендательного письма на кафедру общей химии, с которым мне разрешили присмотреться к слушателям. Хотя, по большому счету, присматриваться было не к чему: большинство из них были великовозрастными сынками купцов-промышленников, интересовавшихся лишь чисто прикладными вопросами, связанными с родительским бизнесом. На общем фоне выделялась лишь одна девица, не заметить которую было просто невозможно - даже если бы девиц было бы несколько. Мало того, что она была 'баскетбольного' роста, она еще и постоянно поправляла лекторов, причем, к моему удивлению, лекторы ее за это еще и благодарили.

На мой недоуменный вопрос заведующий кафедрой химии ответил:

- Ну а что вы хотите? Эта девушка дома прошла полный курс химии Ахенского университета и Сорбонны, и довольно много из того, что нам известно больше в теории, она своими руками изучила на практике в своей лаборатории. Вдобавок у нее и память феноменальная. Честно говоря, я вообще не понимаю, зачем она к нам на курсы пришла.

- Я же по старым книжкам учила - ответила мне на этот вопрос девица, когда я подошел к ней в перерыве между лекциями, - а сейчас довольно многое делают совсем иначе. Интересно же!

- Камилла - имя девицы я узнал на кафедре, - вы же знаете больше всех этих университетских преподавателей. Почему вы не устроитесь на работу куда-нибудь? Ведь химики, насколько я знаю, сейчас очень востребованы?

- Да? Но кому нужна женщина-химик? Я вон отцу рецептуру мыла придумала пару лет назад, но даже ему от меня больше ничего не нужно...

- А вы знаете, как делается сода? Чтобы было недорого и много?

- Знаю - с некоторым недоумением ответила Камилла. - Это так называемый процесс Сольве, нужна соль, известь и немного аммиака...

- Тогда мне нужна женщина-химик. Вы не согласитесь сейчас отобедать со мной? Чисто деловой обед, а за обедом мы обсудим некоторые производственные вопросы. Потому что мне просто позарез необходима женщина-химик, которая знает как сделать много-много соды...

Простой русский инженер Юрий Феоктистович Луховицкий был, в общем-то, простым русским инженером. За малым исключением - приват-доцент Морозов, помешанный на статистике, сообщил ему при вручении диплома:

- Вы, молодой человек, должны испытывать особую гордость и нести особую ответственность за свое инженерское звание. Поскольку, согласно моим расчетам, вы становитесь теперь четырехтысячным действительным инженером нашей Империи.

Не верить Морозову у Юрия Феоктистовича не было ни малейших оснований: приват-доцент славился именно точностью любых статистических данных, которые он собирал из всех возможных источников. Так что к вопросу выбора места работы молодой инженер решил подойти в полном соответствии со своим 'юбилейным' статусом. Вот только выбор оказался удивительно небогат, выпускнику Императорского Технического училища никто наперебой не предлагал занять важную и ответственную должность. Впрочем, и с неважными и неответственными должностями дело обстояло не очень - невооруженным взглядом было видно что производство сокращается и увольняемые с прежних мест работы уже набравшие опыта инженеры быстро занимали все хоть сколько-нибудь подходящие места. Четырехтысячному инженеру 'без опыта работы' опыта набираться было просто негде.

Попытав счастья в обеих столицах и убедившись в отсутствии перспектив, Юрий Феоктистович направил свои стопы в Нижний Новгород, в надежде на Сормовский или Канавинский заводы. И имея в виду в случае неудачи добраться до Перми, где, по слухам, Мотовилихинские заводы всегда были готовы предоставить работу инженерам (не очень высокооплачиваемую, но на жизнь хватит). Однако судьба распорядилась иначе: в валявшемся в номере дешевой гостиницы позавчерашнем номере 'Волго-Донского листка' оказалось забавное объявление, гласящее, что в Царицыне срочно требуются 'молодые инженеры'. Юрия Феоктистовича удивило в первую очередь то, что слово 'молодые' было набрано заглавными буквами - до этого он не то чтобы не встречал, но даже и не слышал о том, что кому-то нужен именно молодой специалист. Ну а та часть объявления, где упоминалось жалование, и вовсе поставила его в тупик:

'Жалование более чем достойное, плюс полный социальный пакет'. Про социалистов молодой инженер слышал, с некоторыми был знаком, но идей их не разделял. Но тут вроде про что-то иное говорится, понять бы про что... Ну а облегчению процесса понимания способствовала приписка в конце объявления: 'соискателей просим писать по адресу... подходящим кандидатам проезд на собеседование оплачивается'.

А вот Генрих Мюллер был обыкновенным немецким инженером. Совсем обыкновенным, и совсем немецким - невзирая на тот факт, что родиться его угораздило в Саратове, он даже внешним видом олицетворял эталон германского мужчины, напоминая актера Янковского в молодости и фильме "Щит и меч".

В Саратове проживали отец и мать Генриха (равно как дед, прадед и еще несколько поколений предков), но тем не менее он, как и родители, оставался немцем. Поэтому-то отец, владевший, в полном соответствии с фамилией, паровой мельницей, и послал сына учиться в Берлинский университет.

Оказалось, однако, что немцы в Саратове и немцы в Германии - люди совершенно разные. Поэтому Генрих, получив в университете из-за своего старогерманского произношения довольно обидную кличку Muller, der Sohn des Mullers, по окончании оного довольно скоро вернулся обратно в Россию.

За время учебы его немецкий стал не отличим от "хохдойча", да и работа на одном из крупнейших заводов Линца, предложенная талантливому студенту еще до окончания учебы, была интересной. Но вот некоторая презрительная снисходительность окружающих (возможно, лишь воображаемая) раздражала, и через менее чем два года после окончания учебы в Саратове появился новый инженер.

Появиться-то он появился, но вот не было в Саратове заводов, подобных Линцевским, так что пришлось довольствоваться (опять-таки в соответствии с фамилией) работой на крупнейшей паровой мельнице купца Бугрова.

Платил Николай Александрович немало, но уж больно скучной была эта работа. И именно поэтому Генрих Алоизович, прочитав объявление в газете, в тот же день купил билет и, сев на "самолетовский" пароход "Лермонтов", отправился в Царицын. Письмо, оговариваемое в объявлении, он посылать не стал, считая, что запрашивать "оплату проезда" для инженера неприлично, не голодранец он, а вполне обеспеченный человек.

Извозчик на пристани, узнав, куда надо доставить седока, запросил три рубля. Рассудив, что платить тут почти половину стоимости пути из Саратова в Царицын будет несправедливо, а от вокзала, где извозчиков может быть больше, и запрос может оказаться существенно меньше, немецкий инженер до вокзала дошел пешком. И правильно сделал: услышав, что какой-то господин торгуется с другим извозчиком о стоимости проезда "в имение Волкова", предложил незнакомцу разделить стоимость проезда.