– Значит, нужно уходить под землю? Связать цехи сетью метрополитена?

– Это может оказаться слишком дорогим. Подумайте о легких наружных туннелях, о тонких, лежащих на поверхности трубах, внутри которых зимой ходили бы поезда.

– Это очень интересная мысль, Николай Николаевич…

Он проводил металлургов, говоря:

– Мы готовим сейчас крупное мероприятие по обеспечению круглогодичной арктической навигации. Я думаю, что вы и сами понимаете – ваше отставание нетерпимо.

Вошел секретарь и доложил, что звено самолетов во главе с летающей лодкой Дмитрия Росова уже вылетело и направилось к месту поисков. Волков кивнул головой.

Минуту Волков сидел молча, смотря вниз, погруженный в свои мысли Потом он встал.

– Партия требует, – говорил он вошедшим архитекторам, рассматривая проект нового центра, – чтобы города будущего были замечательными городами. Будущим жителям Арктики, пожалуй, мало будет снежных ландшафтов и полярных сияний. Помимо обычного бытового комфорта, вы должны создавать для них сады, парки, аллеи… Да, да! Крытые улицы, оранжереи. Но не думайте об оранжереях с парным воздухом и земляным запахом, в которых садовники выращивают огурцы Огурцы тоже надо выращивать, но крытые Садовые улицы и бульвары за Полярным кругом насыщайте теплым морским воздухом и освещайте не только фонарями с солнечным спектром, но и невидимыми ультрафиолетовыми лучами, чтобы цветы росли там даже зимой.

– Отапливать целый город вместе с площадями и улицами? Но это не видано нигде в мире – сказал один из архитекторов.

– Не говорите так при академике Омулеве, – предупредил Волков. – В Институте холода разработан метод отопления холодом.

Архитектор недоуменно посмотрел в сторону академика.

Тот улыбнулся и пояснил:

– Обычный принцип теплового насоса и полупроводники. Еще в прошлом веке было открыто: при нагревании одного конца спая полупроводников другой конец охлаждается. Мы теперь поступаем наоборот. Охлаждаем на холодной улице один конец полупроводника, а другой его, нагревающийся, конец отапливает помещение.

– Видите! Именно в ваших городах можно будет реализовать эту вчерашнюю мечту. Отапливаемые крытые улицы. Электромобили, не загрязняющие воздух… Лыжные прогулки в полярную ночь за чертой города… Интереснейший труд в Заполярье, жизненные удобства и романтика стихии, скованного моря, мороза, пурги… – Волков умолк.

Он молча прощался с уходящими архитекторами, потом устало опустился на стул.

– Вот… – сказал он задумчиво, – словно и побывали в будущей Арктике, – он поднял глаза на Алексея, Ходова и академика Омулева. – Будет, непременно будет в Арктике незамерзающая судоходная магистраль. Отгородит ее от Северного Ледовитого океана ваш ледяной мол… – Волков задумался. – Рассуждаем об отоплении холодом крытых городов… А ведь пора подумать об отоплении целого края. Вы, авторы проекта, задумав строить мол, решали только транспортную задачу. Надо думать о большем. Нужно решить грандиозную задачу изменения климата пустынь. А главное, решать эти две задачи комплексно, как одну общую. Именно такой след на Земле должны оставить те отважные люди, которые шли на север, отдавали свои жизни… – и Волков снова умолк.

Алексей не понял, что крылось за словами Николая Николаевича. До него только дошла мысль о комплексном решении задачи преобразования климата холодной Арктики и знойных пустынь. Как ясно видит этот человек дали завтрашнего дня! Алексей думал, что выдвинул грандиозную идею, а она бледнеет перед масштабами планов этого человека.

Волков молча расхаживал по кабинету, высокий, прямой, сосредоточенный. Он остановился у окна и снова накапал из пузырька в стакан. Ходов и академик Омулев переглянулись.

– Простите, друзья мои, – сказал Волков, залпом выпив содержимое стакана. – Мне следовало бы подробно рассмотреть законченный в Институте холода проект ледяного мола…

Алексея поразило сейчас выражение лица Волкова. На первый взгляд оно могло показаться обычно спокойным, но болезненно приподнятые у переносицы брови говорили о напряжении воли, старающейся подавить что-то рвущееся наружу.

– Начало полярной стройки ледяного мола предопределено, – сказал Волков. – Мне поручено подготовить решение…

Алексей забыл о возникшей было тревоге за Николая Николаевича. Радость овладела всем его существом, ему хотелось вскочить, кричать, обнимать всех, кто находился в кабинете.

– Надо бы поговорить с вами обо всем, – продолжал Волков. – Надо бы… да не могу, – он остановился, тяжело дыша, вынул платок и вытер лоб. – Не могу… Дело в том, друзья мои, что Галенька… Галчонок мой, дочурка… погибла она…

Волков отвернулся.

Алексей не сразу понял. В нем еще бушевала невысказанная радость. Мол будет построен! И вдруг… Что такое? Галя погибла?

Он вскочил и, забыв, что находится в кабинете министра, подбежал к Николаю Николаевичу и обнял его за плечи. Волков, не оборачиваясь, нашел руку Алексея и крепко, по-мужски сжал ее, потом решительно подошел к столу:

– Проверить надо, что дали поиски. Ходов покачал головой:

– Полярная ночь… Пурга…

Овесян вышел от Волкова взволнованный, устремленный, словно готовый к новому броску вперед.

Всегда получалось так, что встречи с Николаем Николаевичем были для Овесяна поворотными вехами в жизни.

Впервые это случилось, когда Арамаз, которому не было и шестнадцати лет, приехал в Москву из глухого уголка Армении. Он надеялся поступить в Московский университет, привезя с собой письмо отца-колхозника и местной комсомольской организации. Но по возрасту к приемным экзаменам допущен не был.

Мальчик ходил и просил всюду, но везде встречал вежливый совет немного подождать и тогда…

Но не такой был характер у маленького Овесяна, он не хотел и не мог ждать, слишком многое ему хотелось сделать. И он дошел до правительственных учреждений. Тогда-то Николай Николаевич Волков и познакомился с настойчивым пареньком. Он угадал в нем недюжинные способности и осторожно обратил на это внимание людей, от которых зависела судьба способного мальчика. «Во исключение из правил» Арамаза допустили к приемным испытаниям. Он сразу же покорил экзаменаторов и был принят в университет. А спустя всего лишь три года Николай Николаевич, не терявший Арамаза из виду, поздравил его с блестящим и досрочным окончанием Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.

Юноше не было и девятнадцати лет, но он уже начал работать над диссертацией, решив получить степень кандидата физико-математических наук. И через год действительно защитил кандидатскую диссертацию, которая вполне могла бы быть докторской.

Перед двадцатилетним ученым открылась широкая дорога. Физики смотрели на него с надеждой.

Теперь Николай Николаевич мог следить за успехами своего «найденыша», как он любил его называть, непосредственно сталкиваясь с его работой. Он рекомендовал Овесяна для участия в исследованиях космических лучей. Снова тот попал в родную Армению, поднимался на гору Арагац, но уже как московский ученый.

Докторская диссертация Овесяна о неизвестных до того элементарных частицах наделала много шуму в научных кругах. Волков шутил, что молодой физик своими открытиями способствовал наибольшей неясности в физике.

Как известно, физика в своем развитии не раз переживала своеобразные кризисы. Так, к концу девятнадцатого века ученые могли бы почить на лаврах. Все было объяснено, все явления поняты, все эксперименты выражены изящными математическими формулами.

Но «бельмом на глазу» остался один только странный опыт Майкельсона, доказавшего, что движение Земли в пространстве не влияет на величину скорости света.

Величественный храм познания грозил рухнуть. Сам Майкельсон не придавал столь большого значения своему опыту, какое придал ему некто Эйнштейн.

Эйнштейн оказался человеком с образом мышления существа инопланетной цивилизации. Он перевернул все представления физиков, выдвинув свою теорию относительности. Опыт Майкельсона теперь объяснялся, но какой ценой!.. Современников Эйнштейна, способных понять его, отрешившись от старых представлений, было мало. Недаром острили, что когда-нибудь на Всегалактическом научном конгрессе кто-либо из высокоученых собратьев, подняв щупальца, вспомнит: «Земля? Ах, это та планета, на которой жил Эйнштейн».