– Вы говорите о решительности моих высказываний? Я в суждениях всегда такая. Спартак знает. Даже природу воспринимаю с некоторым преувеличением. Покажу вам кое-какие этюды – и вы лучше поймете меня. Я пишу то, чем восхищаюсь, и прежде всего силой стихии. Потому, рисуя лес, я изображаю лесной пожар, а река у меня выходит из берегов, затопляя дома и дороги. А море не представляю себе иначе, чем в шторм с девятым валом, накрывающим корабль вместе с мачтами. Потому и ветерок, закручивающий листья на дорожке, представляется мне сокрушительным торнадо.

– Вы выдумщица! – рассмеялся я. – Но рыбак рыбака видит издалека. Недаром я к вам пришел.

Спартак сказал:

– У нее волшебная лупа. Вот и любуется через нее миром.

– Лупа романтики? Кто бы мне ее подарил?

Они оба рассмеялись.

– Она с твоей собственной лупы копию сняла, – пояснил Спартак.

Мы сразу стали добрыми друзьями. Я написал Вахтангу, что восхищен его дочерью.

Он прислал телеграмму: «Буду тамадой. Прошу вызвать».

Он, конечно, имел в виду свадьбу…

Когда Тамара узнала, что Спартак вместе со мной отправляется в Антарктиду на стройку Города Надежды, она умудрилась перейти на работу в архитектурную мастерскую, занимавшуюся проектированием зданий Города Надежды. А там с чисто женской настойчивостью и лукавством (как она сама заявила) сделала так, что наблюдение за выполнением заказов на блоки зданий поручили ей. И пришлось ей отправиться в Гамбург. И так уж вела дела, что в Антарктиду отправить груз без нее оказалось невозможным.

В конце концов юная жрица богини Зодчества попала на корабль «Иоганн Вольфганг Гете» и вот теперь вместе с инженером Вальтером Шульцем почему-то направлялась на Совет командора.

Я любовался ею и Спартаком.

В полынье, пробитой для судов ледоколом «Ильич», на которую вышел катер, стало сильно качать.

Капитан с «Гете» только посмеивался, отчего у него словно прибавлялось подбородков, второй же великан так согнулся, что спрятал свою разбойничью (по словам Тамары) бороду у себя в коленях. Сама же Тамара – Вахтанг мог гордиться ею – закусив губу, отодвинулась от борта, к которому ее, вероятно, потянуло. Она скорее умерла бы, чем позволила себе перегнуться через него.

Катер приближался к флагману экспедиции.

Я смотрел на Тамару, на ее лицо, напоминавшее древнюю камею, и думал, почему на Совет командора Анисимов вызвал архитектора, когда блоки зданий Города Надежды утонули. Ведь он не знал, с чем я еду к нему на ледокол».

«Теперь надо вернуться к перерыву в моих записках, к двадцатилетней работе на металлургическом заводе, где удалось создать «лабораторию изобретательства». В бывшей кладовой машиностроительного цеха установили столы со множеством приборов и даже станки: токарный, сверлильный, фрезерный. Все сами делали на них для задуманных новшеств.

Помогло мое предложение избавить сталеваров от заглядывания в мартеновскую печь, когда лицо обдавало жаром. По пучку охлаждаемых стеклянных нитей цветное объемное изображение передавалось на всю длину жгута. Через простейшую оптику можно видеть внутренность печи, не приближаясь к ней. То, что это не ново, меня не обескуражило. Ведь сталеварам стало легче! И лабораторию мы получили для давно задуманных исканий.

– Зачем тебе вода? Простая вода? – удивился Вахтанг.

– Мы с тобой, друг, на восемьдесят процентов из воды, а земной шар на три четверти залит водой. А свойств ее как следует не знаем.

– Почему не знаем? Зачем так говоришь? Не сжимается, электричества не проводит, не намагничивается, замерзнет – твердой становится. И расширяется!

– Вот-вот! – воскликнул я. – Именно твердой! – и я рассказал Вахтангу, как Мария научила нас на северном острове отеплять дом снежными кирпичами.

– Ледяные стены хочешь? – догадался Вахтанг. – Не растают?

– Если по трубам, заложенным в стены, пропускать холодильный раствор, вода замерзнет.

– Слушай! Мы с тобой дома из воды отливать будем! Степан, – позвал он Порошенко. – Ты литейщик, слушай! Форму сделаем для целого дома с комнатами. Водой зальем. Потом заморозим. Форму разберем. Дом готов. С балконом. С сортиром. Ва!..

– Тьфу! Ну и воображение у тебя! – отозвался Степан.

– Почему так? В книжке прочитал:

– Это царица Анна Иоанновна для потехи ледяной дом на Неве приказала построить. А нам в тепле жить надо.

Я сказал, что в ледяных домах должны быть не только каналы для охлаждения, но и теплозащитные, отопляемые панели.

– Лед охлаждаем, комнаты греем! Вместо обоев теплоизоляция. Хорошо! – обрадовался Вахтанг.

– Лед – коварный материал, – предупредил я. – Ледники знаешь? Текут как речки. Медленно, но неизменно.

– А правда! Почему?

– Известное дело. Твердая жидкость – вот что такое лед, – солидно заметил Степан.

– Вот и нужно нам, друзья, придумать, как твердую жидкость в твердое тело превратить, – предложил я.

– Что делать будем? С какого конца?

– Начнем с воды. Пробовать по-всякому.

– Я ж говорю, что мы не яйца, не петухи, а человеки, воображала!

– Верно, Вахтанг. Воображение нам потребуется.

Так начались наши, может быть, и не вполне оригинальные исследования. Мы были упорны и искали десять лет.

Мы даже старались намагнитить воду, заведомо немагнитную. И обнаружили изменение ее свойств. Она активнее растворяла в себе вещества, не давала накипи. А это было уже кое-что! Узнали, что и в других местах добились подобных результатов. Потом установили, что чистая дистиллированная вода в закрытом сосуде выделяет газы по-разному в разное время суток и времен года. И разница в двадцать раз!

Но над лабораторией нависла угроза.

Однажды к нам вошел новый директор завода Аскаров, переведенный с юга Урала. По его обычно скованному лицу пробегала порой гримаса, которую он подавлял усилием воли. Ему особенно приходилось держать себя в руках, потому что его сопровождал знаменитый ученый, член-корреспондент Академии наук СССР, профессор и лауреат премий, человек высокий и по росту и по положению, с лицом по-орлиному строгим, с широко расставленными глазами и царственно-птичьим выражением.

– Какую вы тут воду из пустого в порожнее переливаете? – спросил директор и поморщился как от боли.

– Омагниченную, Садык Митхатович, – отрапортовал Неидзе.

– Что вы скажете? – обратился директор к ученому гостю.

Тот с презрительной усмешкой произнес:

– Вода диамагнитна, и потому магнитные поля ее свойств не изменят. Сомневаться в этом антинаучно.

Это был приговор. Мы с Вахтангом поникли головами.

– Понятно? – спросил новый директор.

– Понятно, но не до конца, Садык Митхатович.

– Конец будет в закрытии лаборатории, занимающейся посторонними для металлургии делами, – заключил директор и поморщился.

И они ушли.

– Жил-был царь, – начал Вахтанг. – Очень любил слушать советников и набирал их, чтоб говорили красиво, величаво…

Я махнул рукой, а он закончил:

– Так выпьем за советников чистую омагниченную воду. У нас на Кавказе большего оскорбления нанести нельзя. Мы потом ему скажем, как мы за него пили.

– Когда?

– Как только в котельную омагниченную воду пустим.

И мы дали в котельную для питания котлов омагниченную воду. Работали по ночам в лаборатории, которую «забыли» закрыть. Степан в этом помог, он как раз партийные дела сдавал прежде, чем отправиться директором совхоза, куда его перебрасывали.

– Знаешь, почему Аскаров морщился? – спросил меня Вахтанг. – Будто палец в двери защемил. Камни у него шли. Из мочевого пузыря. Я-то знаю. Потому омагниченную воду надо пить. Растворить камни должна. Ведь в котельной в трубах накипи больше нет!