Заканчивался последний день командировки. Шел Юрий Евгеньевич подписать бумаги и попрощаться с директором совхоза, оттого и побрился под вечер. Не к кому-нибудь «шлепал», а к заказчику все же!

Машина, разумеется, делалась по плану, но уж так повелось, что хозяйства, в которые посылали новые изделия на испытания и которые были в этих изделиях кровно заинтересованы, на заводе назывались заказчиками.

Несколько дней несусветных мук с машиной — душевных и физических — протянулись без толку. Несмотря на то что машину пытались подладить с местными механиками, пробовали и то, и это, она не пошла…

А теперь?

Вдруг Нефедов повернул и «пошлепал» в сторону…

Угол хозяйственного двора усадьбы, к которому он приближался, был забит машинами разного назначения, вернее, их бездыханными останками. Стояли, верней, лежали они в беспорядке, краска с них послазила, уступила место ржавым пятнам, рядом валялись рычаги, болты, шестеренки, канистры и жестяные банки, в которых поблескивало вечернее солнце. У мертвого культиватора, позвякивая молотком, возился кудрявый парень в замасленном комбинезоне, и Нефедов спросил его:

— И давно у вас тут эта самая?

— Что?

— Свалка.

Улыбнувшись, парень оглянулся на него:

— Это техстоянка.

— Прибавили бы: образцово-показательная.

— Скажут — прибавим, — спокойно ответил парень и так звякнул молотком, что Нефедов поморщился от неожиданности и поковырялся пальцем в ухе.

— Чините?

— Не… Запчасть снимаю… Запчастей не хватает, а работать надо!

Нефедов покрутил головой и сначала побрел, а потом впритруску побежал к длинному одноэтажному дому в глубине усадьбы, на беленой стене которого лучилась стеклянная табличка, извещая, что здесь и находится дирекция совхоза.

Утречком новую машину испытывали вместе с самим директором, он сел и попытался управлять, а когда слез, к удивлению всех окружающих, знавших своего директора человеком бурным, сказал тихо, вежливо:

— Вечерком побеседуем.

Вот и вечерок настал…

Кабинет у директора был вполне современный, с селектором под рукой, и сам директор возвышался за столом крепкий, с бычьей шеей, все в нем дышало молодостью и силой — вот, правда, черные волосы, развалившиеся на голове, перепутались с сединой. Словно бы с чужой, слишком уж ранней. Он сидел, положив огромные кулаки на стекло, и они отражались в нем, поэтому кулаков было не два, а сразу четыре.

Нефедов ссутулился у приставного столика с набором пепельниц, а директор сказал:

— Ну, давайте я сначала вас послушаю!

— Да нет, давайте уж вы…

— Почему? Вы — гость. Пожалуйста.

Помяв под столиком свои руки, Нефедов мучительно глянул на директора исподлобья:

— Я вам что хотел сказать? Только одно…

— Что?

— Технику надо беречь…

— Это техника? — взревел директор, против воли нажимая на свой без того неслабый голос. — Гроб с музыкой! Да это…

— Согласен, — перебил Нефедов. — Но я вам не про новую машину говорю… С ней ясно. А вот… Хоть бы навес построили!

И Нефедов принялся корить директора за эту свалку, которая побольше небрежности и похуже, чем бесхозяйственность, а скорее — нелюбовь, тогда уж и небрежность, и бесхозяйственность не случайны. Директор плохо слушал его, а присматривался к странному собеседнику умными орлиными глазами: ну-ну, дескать, небольшой ты хитрец, неглубоко прячешься, ты меня за техстоянку распекаешь, а сам приехал выручать свою новую машину, которая негодная! Тут я сразу и схвачу тебя за шкирку, как щенка! Чего ты на меня навалился? Ишь!

Он-то, директор, ждал баталии, готовился к схватке, к тому, что его начнут уламывать, умолять, а то и угрожать… Для того, конечно, и начал этот тип со свалки! Мелко взял, несолидно.

— Вы приехали отстаивать интересы завода, — сощурившись, мягко сказал директор.

— Да. А что, разве сделать нормальную техстоянку не в интересах завода?

— Для хорошей техники?

— Само собой.

— А новая ваша машина никуда не годится! — крикнул директор.

— Я и не спорю, — пожав плечом, сказал Нефедов.

— Как?

— Я же сказал: согласен, что машина пока плохая.

Орлиные глаза растерянно заморгали.

— Когда это вы сказали?

— Сразу.

Директор задумался, вспомнил и удивился, что пропустил это слово или не придал ему никакого значения. Тут была какая-то новая хитрость. Какая? Орлиные глаза перестали моргать и сощурились, как самые заурядные, испуганно и смущенно.

— И сейчас подпишем дефектный акт? — вкрадчиво спросил директор, прячась за несерьезный тон.

— Подпишем.

— Мгх! — кашлянул директор, который не мог покуда разгадать, в чем тут подвох. — Так о чем мы толкуем? Вот ручка! Прошу.

Он выхватил из чернильного прибора ручку с острым хвостиком, подал Нефедову и положил перед ним приготовленную бумагу, перегнувшись через весь свой стол.

Нефедов долго читал и перечитывал, а директор все щурился и ждал: «Сейчас-сейчас раскроется, в чем тут гвоздь!» Но Нефедов хлюпнул носом и сказал:

— Всё точно.

— Может быть, смягчить чуток?

— Да ладно… — сказал Нефедов. — Чего мелочиться?

И — подписал акт.

Тогда директор быстро спрятал свой экземпляр в стол, запер на ключ и подергал ящик. Заперлось хорошо.

— Чу-де-са-а!

— Какие?

— Я думал — ты, а ты… Занятный тип! Что говоришь, то и есть. Ты не подписал себе смертного приговора?

Нефедов пожал плечами:

— Зато машина будет… У меня здесь родились кой-какие мысли. Приеду — попробую.

— Я к чему спрашиваю — если надо, зови меня на защиту.

— Ты навес сделай для техники!

— Сделаю! — приподнял кулаки директор. — Клянусь тебе!

— Машину требуешь, а сам к машинам как варвар! — проворчал Нефедов.

— Согласен, — сказал теперь директор, — но это не я. Это наследие. Дурацкое оправдание, уж скоро год, как я здесь… Сейчас выдвигают молодежь. Тебе сколько лет? Мне тридцать четыре…

— Я моложе.

— А я думал старше, — засмеялся директор. — Чего недостает в первую очередь? Времени! Ты где его берешь?

— Да вот… Иногда пытаюсь ночью работать…

— Твой поступок удивил меня! А это — настоящая помощь. Ах, если бы все вот так. А я ведь думал — опытный хитрец! Когда твой поезд? Возьмешь мой «газик». — Выйдя из-за стола, он с чувством потряс нефедовскую руку и оглядел с головы до ног: — Нет! Забавный ты! Счастливо!

Нефедов проснулся в узком номере районной гостиницы от свирепого воя, поднятого за дверью. Он вытер холодный пот на лбу и, подшлепав к двери, приоткрыл ее.

Гостиничная уборщица, тощая женщина в тапках на босу ногу, чистила пылесосом дорожку, застилавшую коридор. Папироска, гвоздиком торчавшая из-под ее носа, вовсю чадила. Время от времени уборщица поддергивала к себе зверски воющий пылесос, ухватившись за длинную кишку, вырывающуюся из ее рук, и перекрикивалась с подругой, которая в самом конце коридора крутила тряпку по оконному стеклу.

— Что вы делаете? — спросил Нефедов.

Тощая женщина вскользь глянула на него и опять крикнула подруге:

— Я же говорила, сейчас повылазят. Полюбуйся!

Нефедов потупился и сказал виновато:

— Люди спят…

— Ну и спали бы себе на здоровье! Успеете нашастаться еще!

Но сон больше не приходил, в голове выло.

В номере был шкаф с зеркальной дверью, круглый стол с неподъемной на вид пепельницей, пятнистым графином и двумя стаканами на подносе, две кровати…

Во второй, стоящей впритык к шкафу, кто-то спал. Одежда была небрежно брошена на стул. С чувством позднего раскаяния Нефедов прикусил язык, ругая себя, что не сразу заметил соседа и мог разбудить его своим неурочным «шастаньем», а к пылесосу местные постояльцы, видно, привыкли.

Сосед спал крепко и смешно, натянув на голову полпростыни, а снизу высунув из-под нее волосатые ноги. Но когда Нефедов еще раз посмотрел на него, то увидел, что, размотав простыню, сосед освободил пол-лица. Глаз у него был лихой и скорее любопытствующий, чем раздраженный.