Когда в разное время мои мысли возвращались к этому месту, я старался припомнить больше относящихся к нему сведений. Он лежит на 33°30' южной широты, немногим более чем в трехстах милях от Вальпараисо, расположенного на той же широте. Длина острова около пятнадцати миль, ширина — пять. Гавань, где мы стояли (названная лордом Ансоном бухтой Камберлэнд), единственная, две другие бухточки по обе стороны острова пригодны не более чем для подхода шлюпок. Наилучшее место для якорной стоянки находится в западной части бухты, где отдавали якорь мы, то есть в трех кабельтовых от берега. Глубина здесь немногим более тридцати саженей. Эта гавань открыта для ветра с норд-норд-оста, а на самом деле на всю четверть — от норда до оста, но благодаря тому, что опасность представляют лишь ветры от зюйд-веста со стороны самых высоких гор, ее можно считать вполне надежной. Еще более примечательным является обилие в этих местах всяческой рыбы. Двое из нашей команды, остававшиеся на бриге, за короткое время поймали достаточно, чтобы всем хватило на несколько дней, а один из них сказал, что даже не слыхивал о таком изобилии. Им попались треска, лещ, серебрянка и другие неизвестные нам виды.

На острове много превосходной воды благодаря ручейкам, сбегающим с холмов в каждую долину. Один из самых полноводных как раз пересекает тот луг, где стоят дома, и служит для жителей удобным и обильным источником. Именно от него по короткому деревянному акведуку вода была подведена почти к самым нашим шлюпкам. Каторжники соорудили также нечто вроде волнолома и занимались постройкой причала для приема шлюпок и товаров, после завершения которого чилийское правительство намеревалось установить портовый сбор.

Что касается лесов, то, по моему впечатлению, остров весьма богат ими, и в ноябре месяце, когда мы были там, он являл собой всю свежесть и прелесть весны и казался весь покрытым деревьями. Растут там большей частью ароматические виды, из них мирты наиболее крупные. Почва отменно плодородная, и, если ее вскопать, на ней произрастают редис, турнепс, картофель и прочие овощи. Как нам и говорили, коз на острове действительно немного — мы не видели ни одной, хотя, по уверениям жителей, непременно встретили бы их, будь у нас случай забраться в глубь острова. На склонах гор по узким тропам бродят волы, но их тоже немного. Зато само поселение буквально кишит собаками всех наций, пород и видов. Столь же многочисленны здесь и куры, за которыми, по всей видимости, тщательно присматривают женщины. Мужчины же показались мне ленивейшими из смертных, и, действительно, ни к кому столь не подходит недавно придуманное янки слово «отирала», как к испанским американцам. Они любят стоять совсем без дела в своих нарядах, немногим добротней, чем одеяла индейцев, но зато с таким видом, с каким может красоваться в подобных лохмотьях только испанский нищий. В разговоре они отличаются необычайной вежливостью и обходительностью, несмотря на дырявые башмаки и пустой карман. Однообразие их времяпровождения нарушается лишь порывами ветра из-за гор, сдувающего с домов сучья, которыми кроют крыши. Это занимает их делом хоть на несколько минут, заставляя бежать, чтобы подобрать снесенное ветром. Однажды такой ветер налетел, когда мы были на берегу, и доставил нам немалое развлечение: мужчины вертели головой, и если видели, что их крыша оставалась в неприкосновенности, то заключали, что можно не трогаться с места. Те же, у кого крыши пострадали, издав несколько испанских ругательств, натягивали на плечи свои одеяния и пускались вдогонку за своими сучьями. Впрочем, они исчезали ненадолго и вскоре возвращались к своему обычному занятию — ничегонеделанию.

Вероятно, нет надобности говорить, что мы не были в глубине острова, но те, кому довелось побывать там, отзывались о нем с одобрением. Наш капитан вместе с губернатором в сопровождении нескольких слуг поехали на мулах в горы, и после их возвращения я слышал, как губернатор просил капитана зайти на остров на обратном пути, предлагая за круглую сумму привезти из Калифорнии нескольких оленей, каковых совершенно здесь нет, а ему очень хотелось развести этих животных.

Слабый, но устойчивый зюйд-вест уносил нас от острова, и, когда я вышел на палубу к ночной вахте, земля была различима лишь благодаря тому, что закрывала собой несколько низких звезд в южной части горизонта, хотя мой непривычный глаз вряд ли признал бы это явление за признак земли. В конце вахты редкие для этих широт пассатные облака окончательно скрыли остров, а на следующий день в

четверг, 27 ноября, выйдя утром на палубу, мы снова увидели вокруг необозримый Тихий океан и уже не встречали земли до самого прибытия на западное побережье обширного Американского континента.

С того дня, как мы оставили Хуан-Фернандес, и до самой Калифорнии мы не видели ни земли, ни даже паруса и у нас не произошло ничего примечательного. Мы вошли в юго-восточный пассат, благодаря чему в продолжение трех недель даже не притрагивались к парусам и не перебрасопили ни одного рея. Капитан воспользовался ясной погодой для приведения судна в порядок. Плотник занялся переделкой части кормового кубрика в помещение для торговли, и тогда же стало известно, что наш груз не будут перевозить на берег, а станут продавать в розницу тут же на борту. Торговое помещение сооружалось специально для показа образцов и хранения негромоздких товаров, равно как и для совершения сделок. А нас пока заставляли работать с такелажем. Все снасти обтягивались втугую, вязались выбленки, заготавливались в больших количествах шкимушгар и пропиточный раствор. Был просмолен стоячий такелаж. Я впервые испытал себя в этом деле, и досталось мне изрядно — почти всю работу мы проделали вместе с моим приятелем Стимсоном, так как люди требовались везде. К тому же Генри Меллус, еще один молодой матрос, слег от ревматизма, а юнга Сэм был слишком молод и слаб и поэтому почти весь день стоял на руле, благо ветер сохранялся несильным и устойчивым, так что мы могли наслаждаться судовыми работами сколько душе нашей было угодно. Облачившись в короткие парусиновые куртки и взяв по небольшому ведерку смолы, мы лезли: один — на грот-бом-брам-стеньгу, другой — на фор-бом-брам-стеньгу, и начиналась просмолка сверху вниз. Дело это немалой важности и во время дальнего плавания обычно производится раз в полгода. У нас просмолку делали и потом, и всякий раз всей командой, и кончали за день. Теперь же все это досталось нам двоим, и мы, как новички, провозились несколько дней. Начинают всегда с топа мачты, спускаясь постепенно вниз, просмаливая ванты, бакштаги, коренные концы топенантов и прочее, выходя попутно на ноки реев, обрабатывая перты и топенанты. Просмаливать штаги еще труднее, и эту операцию матросы называют «ездой вниз». На топе мачты крепят блок, через который проводят какой-нибудь длинный конец, например брам-лисель-фал, и получается гордень; один конец горденя заделывается вокруг штага двойным беседочным узлом, в петли которого и садится матрос с ведром смолы, а кто-нибудь на палубе потравливает другой конец. Работающего опускают помалу, и он успевает тщательно просмолить штаг. Вот так и качаешься между небом и морем, и если гордень внезапно даст слабину, оборвется или же его по небрежности вообще отдадут, остается одно из двух: упасть за борт или сломать себе шею. Впрочем, об этом матрос никогда не думает. Он занят только тем, чтобы не оставалось «праздников» (то есть непросмоленных мест), так как иначе придется делать все заново; или не дай бог капнуть смолой на палубу, тогда уж помощник непременно шепнет снизу что-нибудь ласкающее слух. Таким манером я просмолил все фор-штаги, но самым трудным оказался такелаж на бушприте, мартин-штаге и блинда-рее. Там, пока руки заняты просмолкой, надо цепляться за снасть буквально бровями.

Вся эта грязная работа подошла все-таки к концу, и в субботу вечером мы соскребли с палубы все подтеки, но самое главное — вычистили самих себя. Наши просмолившиеся куртки и штаны были закатаны в свертки и отложены до следующей оказии, а мы облачились в чистую парусину и провели субботний вечер в тиши и неге. Следующий день выдался на славу, и вообще за все плавание у нас было лишь одно доставившее неприятности воскресенье, да и то у Горна, где не приходится рассчитывать на хорошую погоду. В понедельник мы принялись за покраску судна и вообще начали готовить его к заходу в порт. Эта работа также выполняется командой, и каждый, кто побывал в дальних плаваниях, в придачу ко многому прочему, становится хоть немного маляром. Мы выкрасили бриг снаружи и изнутри, от клотика до ватерлинии. Наружная часть бортов красится с беседки, спускаемой на тросах. Там и сидишь вместе с ведерком и кистями, а ноги половину времени болтаются в воде. Конечно, для покраски корпуса снаружи необходима спокойная погода, чтобы судно не очень качало. Вспоминаю некий чудесный день, когда я красил таким манером борт, а наш бриг спокойно шел по четыре-пять узлов в сопровождении рыбы-лоцмана, верного предвестника следующей за ней акулы. Капитан поглядывал на нее, перегибаясь через борт, мы же сосредоточенно продолжали заниматься своим делом. Так, в самый разгар покраски, в