Холод поздней осени пронизывал до костей, а они уже около двух часов пролежали в сыром арыке… Товарищ Абдукерима уже начал дрожать, но старался не подавать виду, что он замерз. Разве может холод испугать подпольщика, выполняющего важное задание?

Аббасов тревожно всматривался то в окно кабинета, то в ту сторону, где находилось управление. Оттуда должна была показаться машина, которая придет за Любинди.

Шесть часов. Тишина… Что случилось? Аббасов снова посмотрел на часы. Ведь они перед уходом сверили стрелки с Рахимджаном. Почему они не начинают?.. Прошла минута, две, три… Аббасову показалось, что они тянутся, как три долгие дня. Что же произошло? Пять минут… шесть… семь…

— Ур-р-р-а! Ур-р-р-а! — донесся с запада мощный крик.

— Урра! Ур-ра! — еще громче отозвались на востоке, и этот мощный зов, слившись воедино, прогремел, подобно пушечному выстрелу. Началось! На востоке кинулись в бой воины Гани-батура, пришедшие из Нилки, а на западе — кульджинцы…

В это время со стороны главного управления засветились фары приближающегося автомобиля, в тот же миг открылись ворота и оттуда стремительно выскочил Любинди. Теперь минута решает все, медлить нельзя! Машина все ближе… Аббасов выпрыгнул из арыка и с криком: «Смерть предателю!» — разрядил в Любинди весь барабан нагана. Рядом прозвучала автоматная очередь — это стрелял товарищ. Заревев, как раненый бык, Любинди рухнул на землю…

За три дня до этого на тайном совещании было решено начать восстание 7 ноября 1944 года. По выработанному плану отряды Гани должны были напасть на противника на востоке и северо-востоке Кульджи, а городские повстанцы атаковать с запада. Согласно этому плану и началось нападение на врага — одновременно с двух сторон.

Отряды под командованием Патиха Муслимова наступали на город с северо-востока со стороны Кепакюзи и Панджима. Однако, встретив сильное сопротивление врага на укреплении Лян-шань, они после ожесточенного боя вынуждены были отойти.

Отряды партизан под руководством Гани двигались к Топадону, Карадону, Жиргилану. Им было поручено подавить части гоминьдановцев, сосредоточенные возле двух районных управлений безопасности. В результате были бы освобождены два крупных, густонаселенных района города. Кроме того, это дало бы возможность очистить переправу через Или, в результате чего повстанцы получали свободную связь со всеми окрестными селами.

Бойцы Гани-батура гордились тем, что им предстоит освободить от поработителей прекрасный город, сердце Илийского края. В отрядах царило радостное нетерпеливое возбуждение. Очень волновался перед боем и их командир. Именно здесь ему предстояло доказать, что не зря народ наградил его прозвищем богатыря.

Гани обвел глазами строй своих партизан, стоявших широким фронтом в три шеренги, и выехал в центр перед ними. В ночном тумане огромный всадник на могучем коне выглядел сказочно, легендарно. Перед ним стояли пусть не регулярные войска, но уже сцементированное, твердое единство товарищей по борьбе, добровольно выбравших свой путь, с которого их ничто не могло заставить свернуть. В сердце каждого бойца горела ненависть к врагу и отвага.

— Братья! — вдохновенно воскликнул Гани. — Сегодня мы вступим в бой за освобождение Кульджи, славного города на Или. Я верю, что вы — настоящие джигиты, что вы не уроните чести илийцев!..

В ответ раздались крики:

— Кульдже быть свободной!

— Жизнь свою отдадим за свободу родины!

Потом отдельные выклики слились в единое мощное «ура», и шеренги двинулись в бой.

Гани разбил свой отряд на три подразделения: первое во главе с. Османом и Юсупом выступало в направлении Топадона, второе под командованием Нура и Сеита — Карадона. Самый трудный участок, жиргиланский, Гани оставил для группы, которой руководил лично. Выступили все одновременно. К партизанам во время их марша примкнули и городские жители, поднятые подпольщиками. Их возглавлял Рахимджан Сабири. Отряды Гани и Рахимджана бок о бок шли вдоль реки по направлению к кварталу Чимилак. Число повстанцев росло прямо на глазах — из проснувшихся домов выскакивали наспех одетые люди и присоединялись к партизанам. Колонны повстанцев ширились с каждым шагом — словно мчался яростный селевой поток, все сметающий на своем пути. Кто бы мог теперь остановить этот сель! Нелегко и медленно поднимаются и расправляют плечи народные массы, но раз они восстали — остановить их уже никому не под силу. Берегись, враг! И не жди пощады!

Войска Гани-батура с трех сторон ворвались в город и окружили районное управление безопасности Карадона. Для охраны каждого из управлений враг выделил по пятьдесят-шестьдесят чериков. Они исчезли мгновенно — словно корова языком слизнула. Кто-то бежал, бросив в панике оружие, другие были уничтожены или схвачены живыми, прежде чем успели оказать хоть какое-нибудь сопротивление. Гани громко сказал окружившим его бойцам: «Мы вошли в Карадон так легко, как входит острый нож в курдючное сало!» Из тюрьмы районного управления было освобождено около ста заключенных. Среди них находилась жена Патиха Муслимова, взятая гоминьдановцами в качестве заложницы.

В приемной управления Гани раздавал бойцам трофейное оружие. В комнату вошел Рахимджан и, улыбаясь, произнес:

— Оставь и для нас хоть немного.

— Для тебя-то я всегда найду оружие! — воскликнул Гани, бросаясь к другу. Он обнял его так, что тот едва не задохнулся.

— Пусти, раздавишь, а у нас еще впереди много дел, — рассмеялся Рахимджан, а потом добавил: — Спасибо, Гани, тебе за все!

Двух народных вожаков окружили партизаны и городские повстанцы. Их лица сияли радостью первой победы.

— Друзья! — обратился к ним Гани. — Мы с вами хорошо начали, но не забывайте — мы одолели лишь первый рубеж! Успешно одолели. Но у нас впереди много преград, опасных и грозных! Не будем забывать о них!

— Веди нас, Гани-батур! Мы готовы!

— Тогда в путь! — Гани вышел на улицу и вскочил на коня.

— По коням! Строиться! — раздались команды.

Повстанцы выстроились в ряды, отдельно конные, отдельно пешие. Потом двинулись к Айдону.

Пока они дошли до Айдона, черики, поставленные здесь, все бежали к зданию главного управления безопасности. И тут из тюрьмы было освобождено восемьдесят политзаключенных.

— Куда же делись солдаты? — удивился Гани. — На самом деле бежали или готовят для нас ловушку?

— Может, конечно, быть, и то, и другое, — ответил Рахимджан. — Надо держаться настороже на случай внезапного нападения.

— Вот он, Гани, вот он! — с такими словами к ба-туру приблизилась группа местных жителей. Тут были и старосты здешних кварталов, и старые знакомые Гани. Они протискивались к батуру с распростертыми объятиями.

— Где же вы раньше-то были? — спрашивал с укором Гани, хотя и не уклонялся от объятий. — Чего бы вам стоило хоть вчера прийти…

— Ничего, и сейчас не поздно, для нас еще осталась половина Кульджи! — бил себя в грудь Омар. — Дай нам оружие!

— Что?! — грозно посмотрел на него Гани. — У меня нет свободного оружия! Кто действительно хочет воевать, должен его добыть в бою!

— Ну что же… Если мы будем твоими бойцами, наверно, без оружия не останемся. Как ты считаешь, Абдулла, а? — Омар взглянул на приятеля.

— А что, нас мать не мужчинами родила?

— Эй, а что это у тебя за пазухой топорщится? — прервал его Гани.

— Да так, спички…

Кто-то объяснил:

— Он в китайскую лавочку уже к шапочному разбору попал. Добрые люди все успели разграбить. Так он решил хоть спичек набрать…

— Так, — разозлился Гани. — Мы, значит, бьемся с врагом, а кто прячется по домам, будет магазины грабить?

— Мародерство и грабежи позорят восстание, — поддержал его Рахимджан.

— Бавдун! — позвал Гани.

— Я здесь! — тотчас отозвался тот.

— Возьми с собой трех-четырех джигитов и найди мне этих грабителей. Хоть из-под земли достань! Мы их принародно судить будем!

Подъехали Касым-мираб и Хажахан с сотней всадников. Человек двадцать из них были вооружены. Они прибыли из Кайнука, Джагистая, Хонихая. Они успели даже где-то сшить белое знамя с полумесяцем и звездой…