— Ван-сочжан есть?

— Он спит, приходи утром…

— Нет, он мне нужен немедленно. Зиваза Гани…

— Гани?! — вздрогнул черик и повернулся, чтобы войти в дом, но тут сзади к нему бросился Юсуп и, зажав ему ладонью рот, всадил в грудь кинжал.

В тот же миг, по обыкновению призвав на помощь дух предка Садыра-палвана, Гани метнулся через стену во двор. За ним последовали и его товарищи. Двумя прыжками батур достиг дверей поста, рванул их и вырвал с петлями.

— Чилай, чилай, Гани зиваза! Вставайте, вставайте, вор Гани! — закричал он громовым голосом. Четверо чериков, спавших, несмотря на жаркую летнюю пору, под толстыми одеялами, услышав голос, приподнялись было, но, увидев огромную тень на стене, снова в страхе закрыли головы перинами. А тем временем Юсуп уже выволок Вана в одних подштанниках и бросил его к ногам Гани. По знаку Гани прибавили огня в лампе. Кусен и Нурахун быстренько собрали шесть винтовок и патронташи.

— Ты что задумался, Гани-ака? — спросил Юсуп.

— Да вот не знаю, что делать с этими, что дрожат под одеялами, ожидая, что мы их всех тут прирежем.

— Ну вот и надо, сделать то, чего они ждут.

— Нет! Не спеши! Они такие же бедные дехкане, как мы с тобой. Ты же видишь, эти горе-солдаты даже не пытались сопротивляться. Ну и пусть себе лежат и портят воздух от страха.

— А вот этого, ихнего главного, мы казним, чтобы неповадно другим было. Да и он сам, я думаю, ничего иного не ждет, знает, чего заслужил. Сколько нашей крови он выпил!

— Твоя правда, Гани.

Гани взял из рук Юсупа маузер Вана в деревянной кобуре, вытащил пистолет и, приставив ствол к затылку начальника заставы, выстрелил. Громкий звук выстрела совпал с самым высоким выкриком муэдзина. Он разбудил всех, кто еще спал. Призывом к борьбе, к сопротивлению захватчикам эхо этого выстрела, подгоняемое вольным ветром, разнеслось далеко по Илийской долине…

Уже назавтра весть об отряде Гани и его налете на китайскую заставу достигла Кульджи. Замученные, страдающие люди, узнав новость, вздыхали облегченно и радостно, в их скорбных глазах загорелись искры надежды…

Хребет Джунгарский Алатау, разделяющий Илийский край на две области — южную и северную, одним своим концом вонзается в Казахстан. В Илийском же крае Алатау расходится несколькими мощными отрогами. Они получили здесь такие названия: Дашигур, Талка, Ачал, Улустай, Нилка, Кунес, Юлтуз, Аврал. Эти горные массивы славны своими широкими привольными джайляу. Наверное, поэтому китайцы называют здешние места «Синьцзянским Ганьчжоу», сравнивая этот край с живописным Ганьчжоу внутреннего Китая. У каждого из этих горных районов свои природные особенности. Массив Улустай известен своими густыми лесами и множеством пещер, которые связаны между собой подземными переходами. Эти пещеры стали отличным убежищем для повстанцев. Укрывшись за каменным выступом, здесь один человек может удерживать пятьдесят солдат. Поэтому Улустай и стал местом резиденции штаба мятежников.

Сегодня «шестеро кайсаров» собрались вместе. Вернулись и их гонцы, направленные в разные стороны с различными заданиями. Все ожидают Гани. Услышав о его появлении в горах, его давнишний близкий друг казах Акбар сразу бросился на поиски своего тамыра. Объехав множество уйгурских селений, он, наконец, узнал, что Гани направляется в Улустай. Еще вчера Акбар весь день не сходил с высокой скалы, проглядев все глаза в ожидании друга. Увидит вдали что-нибудь, напоминающее очертания всадника, и в волнении нетерпеливо ждет приближения. А это и не всадник вовсе, а чья-нибудь корова, отставшая от стада и заблудившаяся в горах. И снова долгое ожидание. Акбар очень соскучился по другу и сгорал от нетерпения скорее увидеть его. Он вспоминал как ездили они вдвоем в казахские аулы и там до поздней ночи засиживались у костра, слушая протяжные песни акынов, веселые напевы девушек. Вспоминал Акбар и как веселились они на уйгурских свадьбах! Но нынешняя встреча сулила им совсем другое. Теперь они рука об руку будут биться во имя высокой цели. Если рядом будет Гани, то никто не страшен… А Галдан? Где он теперь? Эх, как хорошо было бы им всем троим оказаться вместе!..

Но вот показались вдали становившиеся все более отчетливыми фигуры конников. На этот раз ошибки быть не могло.

— Гани! — не удержавшись, закричал Акбар. Его голос далеко разнесся по ущелью.

Джигита-горца не обманули его соколиные глаза. Это действительно приближался Гани со своими товарищами.

Акбар вскинул ружье, выстрелил в воздух и словно на крыльях понесся вниз по крутому склону. От звука приветственного выстрела взметнулись ввысь перепуганные птицы. Джигит у подножия скалы вскочил В седло и помчался навстречу другу.

Перед входом в пещеру в тени трех сестер-сосен расстелен широкий дастархан, уставленный яствами. Пусть далеко здесь от дома, но хозяева постарались не ударить в грязь лицом перед таким гостем; как Гани. Патих, самый старший из «шестерки», помешивает кумыс. Ему помогают молодые джигиты: один на вертеле жарит горного козла, второй, примостившись на камнях, переворачивает шашлык, третий носит воду из ручья.

— Едут, вон они! — крикнул тот, что носил воду. — Вот тот здоровый и есть, наверное, Гани. — И вдруг, словно вспомнив что-то, парень поставил ведро на землю и скрылся в пещере. Пятеро всадников, приблизившись к стоянке примерно шагов на триста, спешились и пошли к костру. Патих со своими джигитами направился к ним навстречу. И в этот миг раздалась громкая дробь, похожая на пулеметную.

И гости и хозяева замерли от неожиданности. Автоматная очередь, направленная в камень, находившийся буквально в метре от Гани, выбила из гранита груду мелких осколков. Они брызнули на сапоги батура, но он, не обращая на это внимания, продолжал спокойно шагать вперед.

— Дур-рак! Ты что делаешь?! — с ужасом заорал Патих на джигита, стрелявшего из автомата.

Тот хладнокровно объяснил:

— Да так уж расхваливали смелость батура, что проверить захотелось. Правду говорят — на самом деле кайсар!

— По нему хоть из пушки пали, не вздрогнет. Зря ты старался, пули тратил, — рассмеялся Акбар.

Все стали обниматься, здороваясь друг с другом. Затем хозяева повели гостей к дастархану.

— Ну, Гани, я хочу познакомить тебя с моими джигитами, которых гоминьдановцы прозвали «ворами», — сказал Патих после того, как выпили кумысу и утолили первый голод.

— Я давно хотел с ними познакомиться.

— Вот этот шутник, что в тебя стрелял, носит имя Рапик.

— Ну, этого легко узнать, — внимательно посмотрел на джигита Гани, — этот не потеряется. Смотрите, у него нижняя губа отвисла, будто она свинцом налита.

Все засмеялись.

— Вот этот, хоть и невелик ростом, но джигит с большим и отважным сердцем. Его зовут Осман, — продолжал Патих. — Одна беда — всегда его надо держать в узде, уж больно горяч…

— Да какая еще тут узда нужна, если мы только отсиживаемся в этих пещерах, словно медведь в берлоге, — закипятился Осман, размахивая руками.

— Не торопись, придет время — спать будет некогда, — успокоил его Патих и показал на молчаливого и хмурого джигита, сидевшего напротив. — А вот это самый, молодой из нас, самый спокойный и сдержанный на язык, а вместе с тем и самый меткий стрелок — Нурум.

— Он, верно, из тех, про кого в старину говорили: «По стреле на врага, больше не надо», — сказал Гани.

— Из пяти пуль три в яблочко вбиваю, — проговорил юный молчун и, видно, с непривычки к речам покраснел от смущения.

— А вот этого, синеглазого, имя — Хошур. Он тоже, как и все мы, сын дехканина. С детства трудился на поле, но, вот видишь, судьба привела его в горы, сделала «вором». — Патих показал на румяного джигита, сидевшего с краю.

— Ну, а с Акбаром, — закончил Патих, глотнув кумыса, — тебя, думаю, знакомить не надо. Он о тебе говорит без конца, надо полагать, и ты о нем кое-что знаешь.

— Да, были когда-то маленько знакомы, — засмеялся Гани, — только давно я его не видел, может, совсем другой стал.