Так со смехом и шуточками они добрались до закусочной Мадаса, прославленной своими острыми закусками.
Под острую и сытную еду было выпито немало бутылок джуна — китайской водки. Это было заметно уже по тому, как приятели, перебивая друг друга, рассказывали истории о своих бесконечных похождениях. Лишь Гани был почти так же трезв, как и вначале. Только стали слегка поблескивать глаза, покраснел кончик носа, да настроение помрачнело. Выйти бы сейчас, избить первого попавшегося под руку черика, забрать у него винтовку да стрелять в каждого китайского чиновника, который встретится на пути! В каждого!..
Что-то пробурчал уже крепко пьяный хромой Хашим…
— Что ты там несешь, калека? Ты, кажется, решил, что ты у своей бабенки?..
— Гани!.. Брат!.. Если хочешь, пошли — познакомлю с ней. Во — баба, а мне для друга не жалко! Я ради тебя, знаешь, все сделаю… — продолжал плести свое Хашим.
Чего только не творит с человеком водка! Каким бы Хашим ни был, трезвым он до такого не опустился бы…
— А что? — подхватил Авут. — Это мысль. Пойдем. Сыграем там в картишки… Пошли!
— А деньги есть у тебя? — спросил Омар. — На что ты собираешься играть? Или себя на кон поставишь? Ха-ха-ха!
— Деньги?! Да у таких, как я — денег куры не клюют! — Авут стал вынимать из карманов смятые в комок бумажки. — Вот!
— Ух ты! Видать, тебе вчера масть пришла?!
— А что? Не все же проигрывать, и выигрываем, не всегда биты — порою и сами бьем…
— Ну кого ты там бьешь… — прервал его Омар. — Всегда сам сполна получаешь, как худой драчливый петух! Ладно, пошли!
— Вот что, — махнул рукой Гани, — пить и жрать я с вами всегда готов, а играть — увольте. Это вы уж без меня!
Раздосадованные собутыльники вернулись на место. Омар и Авут были профессиональными игроками. Они играли с тех пор, как помнили себя. И за картами ни о какой дружбе уже не вспоминали. Услышав категорический отказ Гани, они поубавили прыти и с сожалением переглянулись. Особенно переживал Авут. Встретив на базаре Гани с деньгами, он уже представил, как эти деньги перейдут к нему в руки…
— Ну, если боишься за свое богатство, не играй, просто посмотришь, — попытался уговорить батура Авут, — войдешь с нами в долю, часть выигрыша будет твоя.
— Не нужно мне этого…
— Гани, не виляй хвостом! От нас так просто не отделаешься!..
— Да я и так выручку за одного коня отложил на вашу долю!
— Ну тогда двинули в «Гору»!
«Горой» назывался кабак на вершине холма, куда сходились обычно «добирать».
Гани, с тех пор как связался с этими «друзьями», научился пить и курить. Вначале просто так пробовал, для интереса, потом втянулся, а скоро уже не мог обходиться без табака и вина. Некоторые его старые знакомые говорили Гани, что не к лицу это такому джигиту орлу, что он зря бросает на ветер здоровье и силы, но он, как многие в молодости, отмахивался от справедливых упреков: «А чем еще усладить душу?»
Четверо приятелей шумно вышли на улицу и направились к «Горе». С таким всем известным силачом Омару и Авуту было ничего не страшно. Друзей Гани при нем никто не мог посметь обидеть. Это позволяло игрокам спокойно проворачивать свои делишки. Кроме того, им льстила дружба с самим Гани, непобедимым Гани-палваном!
Уже спустились сумерки. Где-то на середине пути из темноты выступила фигура качавшегося из стороны в сторону человека огромного роста. Верзила пьяно гундел какую-то песню. Остановившись на перекрестке, он вдруг громко сказал кому-то невидимому:
— Ты у меня еще посмотришь! Я тебя одним пальцем раздавлю! Я весь твой поганый род…
— О, вот так встреча, — обрадовался Авут. — Я все подходящего момента ищу, а тут этот кабан сам навстречу вышел. Давай, брат Гани, покажем ему!..
— Подонок! — оттолкнул Авута Гани. — Если ты мужчина, сам разбирайся с ним. Впрочем, он и пьяный десяток таких, как ты, раскидает…
Три дружка с трех сторон набросились на «кабана». Но тот даже не уклонился от ударов кулаков, а лишь покачал головой, вроде бы недоумевая, что это такое, а потом размахнулся сам… Один из драчунов мешком свалился на грязную дорогу. Двое других стали в страхе отступать, но верзила догнал их и поддел второго таким мощным ударом, что тело того перевернулось в воздухе и отлетело на пару метров.
— Ах, дрянь! Да я вас сейчас по дороге вместе и грязью размажу! — Он схватил в свои ручищи третьего, тот взмолился:
— Все, все, Абдулла-ака, прости, дорогой, никогда больше не встану на твоем пути, не тронь меня!.. Прошу тебя!
— А еще задираешься! — презрительно сказал подошедший Гани и, приподняв дрожащего от страха парня, забросил его на крышу магазинчика. — Тебе только голубей гонять, сопляк!
— Это ты, Гани? — узнал по голосу палвана «кабан» Абдулла. — Видишь, брат, лезут, понимаешь, не дают по дороге пройти спокойно.
— Ты вроде вдрызг пьяный был, а тут, вижу, протрезвел?
— А я как начну драться, Гани, всегда трезвею.
— Ну и силен ты, Абдулла, — заметил Гани, — троих разбросал, пикнуть не успели, а ведь напали они неожиданно, сзади…
— Если по голове не трахнут камнем или дубиной, я и пятерых раскидаю… — засмеялся Абдулла. — Ну ладно, черт с ними, пойдем, выпьем, я угощаю…
— Спасибо, Абдулла, — поблагодарил Гани, — только, наверно, тебе не надо больше. Давай лучше закурим. Ты уж сегодня потрудился, пора отдохнуть. — Гани протянул силачу папиросу. Они познакомились года два назад и быстро сдружились — храбреца всегда тянет к храбрецу.
Тут с земли поднялся Авут и схватил «кабана» за руку.
— Нет, нет, мы не отпустим дорогого Абдуллу-ака, он наш гость.
Авут вел себя так, будто никакой драки в помине не было. Может быть, он рассчитывал втянуть пьяного Абдуллу в карточную игру и обыграть, раз уж не удалось избить? Но тот, похоже, в самом деле протрезвел.
— Нет, — отрезал Абдулла, — домой пойду. — Впрочем, встретиться с приятелями завтра в закусочной Юсупа не отказался.
* * *
У городских пьяниц «донь шауфань» — «кабак на горе» — пользовался особой славой, хотя была это лишь весьма грязная забегаловка. Но так уж повелось, что, начав пить в других местах, забулдыги завершали свой загул именно здесь.
Над дверью кабака вместо вывески была начертана надпись китайскими иероглифами, которая означала: «Четыре сара[17] выпьешь — станцию не пропустишь, восемь саров выпьешь — с места не подымешься». Но пили здесь побольше, чем по восемь саров. Много здесь пили. И за наличные, и в долг, и за дружбу, и на спор, за здравие и за упокой. Все нажитые деньги проматывались здесь…
Здесь все в сумрачном дыму, запах печного дыма перемешан с дымом табачным, перегаром джуна и «ароматами» прокисшей еды. Все это создает такую атмосферу, которой не выдержит ни один свежий, непривычный человек. А местным завсегдатаям хоть бы что — сидят часами, обмениваются шутками, пропускают стопку за стопкой. Гани еще не успел привыкнуть к здешнему «благовонию». Едва вошел, слезы выступили на глазах, комок тошноты подкатился к горлу, и джигит кинулся обратно на улицу.
— Что с тобой? Ты что, беременный, что ли? — издевательски бросил ему Омар.
— Где твоя удаль, батур? Как красная девица, от дыма бежишь, — присоединился к нему Авут.
— Я же не вы, не привык такой гадостью дышать, — сердито отвечал Гани, вытирая слезы на глазах.
— Мы же специально шли сюда, чтобы пропустить по паре стаканчиков! Что ж, без этого уйдем? Нехорошо, друг Гани! — стал уговаривать Омар. — Держись, какой ты батур, если дыма боишься.
Не смог отказать своим дружкам Гани — прицепились они словно клещи.
Хозяин кабака китаец Лау Ван, хорошо знавший троих гуляк, сразу сделал все, что они попросили: открыл окно и поставил у него столик специально для них. Стало немного свежее, но лица сидевших все равно еле различались, тонули в сизом мареве.
По приказу Омара им принесли водки — в немытых засаленных стаканчиках и немного закуски в таких же грязных деревянных мисках.
