— В самом деле?

— Да, понимаю. Судьба к вам не особенно благосклонна.

По его лицу я понял, что он имеет в виду не только Билла. Я снова почувствовал к нему ненависть. Мало ему полицейского мундира, он еще рядится ангелом-хранителем.

— Как вы считаете,—сказал я, едва сдерживаясь,— могу ли я относится равнодушно к тому, что вы арестовываете моего сына? Невиновного?

— Если бы я мог думать, что он невиновен, я не арестовывал бы его,— ответил Трант.

— Конечно, вы никогда не ошибаетесь!

— Ошибаюсь, но не в этом случае. Но я не могу требовать от вас, чтобы вы смотрели на дело моими глазами.

— Конечно, нет. Мы живем в свободной стране, каждый верит в свое. Отец может верить, что его сын не виноват.

— Я знаю очень хорошего защитника. Хотите, я позвоню ему?

Он говорил так тихо, что я даже усомнился, не ослышался ли.

— Я могу сейчас созвониться с ним,— продолжал Трант.— Я уже говорил об этом с вашим братом. Он считает, что это хорошо.

Я вспылил:

— Больше всего на свете ненавижу милосердных полицейских. Занимайтесь уж лучше своей работой. Вы сами ее выбрали, и она доставляет вам удовольствие.

— Удовольствие? Вы считаете это удовольствием? Я прошу, разрешите мне позвонить этому адвокату.

Он говорил совершенно серьезно. Один Бог знает, почему он хотел помочь мне. Трудно было поверить, но после этой дикой ночи меня ничто не могло удивить. Ненависть и страх не уменьшились, но острота восприятия притупилась.

— Хорошо,— кратко сказал я.

— Спасибо!

После недолгого телефонного разговора Трант подошел ко мне.

— Он встретится с вами в комиссариате.

Я переставал его понимать.

— Почему же в полиций?

— Иногда я и сам этого не понимаю.

Билл и Сильвия вышли из спальни. В руках у Билла был рюкзак.

— Можно Сильвии пойти с нами? — спросил он.

— Если хочет,— ответил Трант.

Мы спустились вниз. В полицейской машине сидел Питер. Очевидно, он приехал с Трантом.

Адвокат Транта ожидал нас в комиссариате. Звали его Элтон Меквир, фамилия эта была мне знакома.

Трант просил меня дать показания. Питера он уже допросил. Смутно помню, как отвечал на вопросы. Потом допрашивали Билла, а я сидел с Питером и Сильвией. Один из полицейских принес нам кофе в бумажных стаканчиках. Потом Трант пригласил нас всех в кабинет и протянул мне мои показания, напечатанные на машинке.

— Подпишите.

Я очень внимательно перечитал свои показания и подписал.

— Вам нет больше смысла оставаться здесь,—сказал Трант.

— Мы сможем видеться с ним? — спросил я.

.— Конечно,— отозвался адвокат.— Я все устрою. Не огорчайтесь. Встретимся завтра утром.

Я повернулся к Биллу. Пришла пора прощаться.

— Пока, Сильвия!

— До свиданья, Билл!

— До свиданья, Питер!

— Покойной ночи, Билл!

Теперь мой сын обратился ко мне. Светлые волосы упали ему на лоб.

— Передай Жанне, папа, что я чувствую себя хорошо.

— Передам.

— Мне, папа, очень неприятно, что я столько накуролесил. Я не хотел этого.

Я смотрел на сына, на Транта, на эту страшную комнату, которая провела роковую черту между нашим прошлым и будущим...

— Теперь лучше уходите,— сказал Трант.

Мы вышли на улицу. Сильвия за все это время не обратилась ко мне ни разу и сейчас молча ушла вперед.

— Жак, пойдем домой,—тронул меня за рукав Питер.— Нас ждет Ирис.

— Нет,— коротко ответил я.

— Не дури, ты не должен быть один.

Я отвернулся от него. Это был мой любимый брат, и он хотел помочь мне. Но с меня достаточно разговоров, мне нужно побыть одному.

— Питер, я знаю, что делаю. Оставь меня. Билл не убивал Ронни.

— Меквир отличный адвокат. Он сделает все, что возможно.

— Я вытяну Билла из всего этого и найду убийцу Ронни.

Я резко повернулся, вырвал свою руку и пошел по третьей аллее. Все вокруг казалось мертвым: Ронни, Фелиция... И вдруг я понял: то, что я сказал Питеру, должно воплотиться в Дело. Ронни не стало и никто не в состоянии его оживить, но Билла я обязан спасти.

Я вернулся домой в четыре часа с мыслью немедленно позвонить Жанне. Но усталость давала себя знать. Я рухнул на кровать и забылся тяжелым, беспокойным сном.

Проснулся я после семи. Сон не принес облегчения, и я чувствовал себя отвратительно. Я заставил себя принять душ и переоделся. Хотелось кофе, но я боялся, что, если промешкаю, мне могут помешать видеться с Жанной, а я стремился к действиям. До 58-й улицы было недалеко, и я пошел пешком.

Стояло тихое утро. Из-за угла выехал грузовик с газетами, оставив на тротуаре упавшую пачку. Я заметил крупные заголовки «Дулитч». Через несколько минут об этом будет знать весь город. Теперь мы все — фигуры для обозрения: отец с разбитым сердцем, его жена, загадочная жертва и сын-убийца. Теперь мы стали публичной собственностью.

У дома Ронни никого не было. Я позвонил. Открыл Джонсон. Он был без формы, что свидетельствовало о несчастье в доме. Фелиция всегда шутила, что он родился в ливрее. Сейчас это был старик, ошеломленный, растерявшийся. Его лицо говорило о происшедшей трагедии.

— Ужасное несчастье, Джонсон,— сказал я.

— Не могу поверить, не могу...

— Мне надо повидаться с Жанной Шелдон. Она дома?

— Да, наверху у родителей. Мистера Билла арестовали?

— Да.

— Я должен был рассказать о мистере Билле, ведь он это говорил.

Может, он меня уже ненавидел? Ведь я — отец убийцы Ронни и должен возбуждать в нем только ненависть,

— Конечно, вы обязаны сказать все, у меня к вам нет претензий.

Я хотел пройти наверх, но вдруг старик попросил меня:

— Прошу вас, мистер Дулитч, поговорите с мисс. Ан-ни, я с трудом уговорил ее лечь в постель. Она совсем не может спать, ничего не ест. Вас она уважает, только вас она послушается.

Ни я Анни, ни она мне помочь не могли, но я решил выполнить просьбу старика.

Проходя мимо гостиной, я содрогнулся. Весь этот дом, совсем недавно наполненный жизнерадостностью Ронни, сейчас казался пустой скорлупой. Джонсон проводил меня до самой комнаты Анни и открыл дверь.

— Вы посмотрите, мисс Анни, кого я к вам привел. Сейчас принесу кофе, вот вы и позавтракаете...

Я чувствовал себя не в своей тарелке. Как Анни могла смотреть на меня? Видимо, как на человека, давшего жизнь чудовищу? А для меня каждый человек был потенциальным врагом, потенциальным убийцей Ронни, потенциальным предателем, охотящимся за. жизнью Билла. Даже на Анни я не мог смотреть без подозрительности.

Но это была не Анни... Передо мной сидела, откинувшись на подушки, старуха. Она выглядела, как смертельно больной человек. Но одного не было в ее лице — враждебности.

В спальне Анни мне приходилось бывать и раньше, поэтому я сразу заметил, что в этой комнате что-то изменилось. Я стал всматриваться и наконец понял, что со столика Анни исчезли две карточки: Ронни и ее умершего жениха. Я вообразил, что она спрятала карточки в ящик стола, символизируя этим, что и ее. жизнь закончилась.

Она указала мне на край кровати. Я присел.

— Ты знаешь, Анни, что я чувствую? Ведь я любил Ронни.

— Да, ты был ему искренним другом.

— И он мне, Анни. Но ты не должна сурово осуждать Билла. Он не убивал Ронни.

Она посмотрела на меня с изумлением.

— Но, Жак...

— Вчера вечером я думал, что это сделал он. Но потом Билл мне все рассказал. Револьвер он взял с собой для защиты: Бравада мальчишки. Ронни был прав, что выбросил его из дома. Но Билл не убивал. Он ушел отсюда за час до убийства и бросил здесь револьвер.

В этот момент я стремился только к одной цели: убедить Анни. Передо мной стояли уверенное лицо Траста, бегающие глаза Артура Фридлянда, я думал о тысячах граждан, читающих сейчас газеты и осуждающих Билла. И мне очень хотелось хотя бы одного человека убедить в невиновности моего сына.

— Но ведь они его арестовали,— возразила она.