— Коман са ва? Как дела? — спросил Заяц.
— Са ва комси комса. Так себе, — сказала Лиса.
— Сова-сова, — обрадовался Заяц. — Так себе.
— Учи, — сказала Лиса.
И Заяц полетел по лесу, повторяя:
— Сова-сова! Сова-сова! Сова-сова!
— Тебе чего? — спросил Филин. — Чего надо?
— Ничего, — сказал Заяц.
— А чего зовёшь?
— Я тебя не звал.
— Как же не звал? — рассердился Филин. — Прыгаешь, кричишь: «Сова! Сова!» Это я же!
— Это по-французски — так себе! — сказал Заяц.
— Это я — так себе?
— Нет, это по-французски «так себе», а ты — очень и очень хороший!
— То-то, — сказал Филин. — А что будет по-французски Волк-волк?
— Ещё не знаю.
— А Лиса-лиса?
— Надо спросить. Сбегаю и спрошу.
«Сова-Сова!» — пол по дороге к Лисе Заяц и с порога спросил:
— Сова-сова — так себе, а Лиса-лиса?
— Не сова-сова, а са ва комси комса, — сказала Лиса. — А Лиса-лиса — это я, и больше никто.
— А Волк-волк?
— Волк-волк — по-французски ничего не значит.
«И всё-таки что-то здесь не так, — зубря „сову-сову“ и в третий раз огибая лес, на бегу думал Заяц. — Сова-сова — так себе, значит, а Волк-волк — ещё хуже».
Он до того задумался, к тому же, не переставая вопил «сову-сову», что не заметил Волка.
— Ты кого славишь? — схватил Зайца Волк.
— Сова-сова — так себе! — выпалил Заяц.
— Вот именно! Кому она нужна, твоя Сова? Бегай и кричи: Волк! Волк!
— Что ж мне тебя кричать, когда ты ничего не значишь?
— Я?
— Ну да. Для французов ты — тьфу!
«Неужто Волк для них — ничто?» опечалился Волк. Он так расстроился, что даже отпустил Зайца.
— Совсем, — горько вздохнул Заяц. — Представляешь, Волченька, ты — Волк, а тебя как будто и нет.
— Ничего, Заяц, — сказал Волк. — Это, может, меня у французов нет, у них и леса-то нет. Зато здесь мы с тобой — у-ух!
— Ух! — кивнул Заяц.
— Ну, беги, — потрепал по ушам Зайца Волк. — Тянись к знанию.
И, по-волчьи осклабившись, показал страшные зубы:
— Беги-беги! Учись! Пусть знают наших!
И Заяц, ликуя, помчался по лунному лесу, зовя Сову-сову — хищную птицу, которая, может, там, у французов, и означает ни то ни сё, ни так ни сяк, так себе, а у нас — тихую жуть.
Солёные ножки
— Почему ты всё знаешь, Заяц?
— От бабушки. Если б вы знали, какая у меня была бабушка!
— И считать тебя научила?
— И считать.
— И писать?
— И писать.
— А мой дед, — сказал Медвежонок, — всё на печке сидел. А бабка ему ножки солила.
— Как это?
— Нагреет воды, выльет в ушат, туда — соли и золы из печки.
— Зачем? — спросил Ёжик.
— Для здоровья. Бывало, скажет: «Ну, Медведюшка, давай ножки солить!» Дед обрадуется — очень он это любил.
— А моя бабка, — сказал Ёжик, — была неграмотной. Зато дедушка в свистульку свистел.
— Мой на скрипке играл, — сказал Медвежонок. — Сунет лапы в ушат, а сам за скрипку. Бабка сядет, голову набок — пригорюнится.
— Он что, только грустную играл? — спросил Заяц.
— Что ты! Бывало, и плясовую. Я пляшу, бабка плачет.
— Отчего? — спросил Ёжик.
— Очень деда любила.
— А мой сгинул, — сказал Заяц. — Дед сгинул, отец сгинул, мать пропала. Одна бабушка у меня была. Зато какая бабушка! Посадит к окну, даст уголёк — рисуй, Зайчик!
— А мои вместе свистели, — сказал Ёжик. — Дед бабку тоже научил. Проснутся — и свистят.
— Вот никогда не слышал, чтобы ежи свистели, — сказал Заяц.
— А они — тихонько. Свистят себе и свистят. Когда я чуть побольше стал, мне тоже свистульку сделали.
— Бузинную?
— Не, из липы. Дед липовые любил. У них звук… с шершавинкой.
— А сейчас можешь? — спросил Заяц.
— Забыл. И потом — я свистульки делать не умею.
Помолчали.
Тихо и хорошо было в осеннем лесу.
— Я бы вас извлекать корень научил, — сказал Заяц. — Да, боюсь, не смогу: бабка со мной две зимы билась.
— Что мы — кроты?
— Ты нас и так вон сколькому научил! — сказал Ёжик.
— А давайте ножки солить!
И тут все обрадовались, согрели воды, насыпали золы, соли, и Ёжик неслышно, про себя, засвистел в свистульку, Заяц сквозь слёзы увидел свою любимую бабушку, а Медвежонок радовался, что вот все сидят, солят ножки, а вспомнил, как надо солить, он, Медвежонок.
Как Ослик, Ёжик и Медвежонок встретились после долгой зимы
— Дорогой Ёжик, я так рад тебя видеть! — сказал Медвежонок Ёжику, когда они встретились после долгой зимы.
— И я! — сказал Ёжик.
— Как тебе зимовалось?
— Я чуть было не замёрз… — сказал Ёжик.
— И я…
Они стояли посреди еловой опушки обнявшись и не знали, что говорить и делать от радости.
— Я очень рад, — сказал Медвежонок и погладил Ёжика по плечу.
— И я очень рад! Осторожно, не уколись, — сказал Ёжик и погладил Медвежонка.
— Ничего! Ты — самая добрая колючка в нашем лесу!
— Всё равно ты можешь уколоться, — сказал Ёжик.
Они стояли молча, глядя друг на друга, а потом Медвежонок сказал:
— А где наш друг Ослик?
— Не знаю…
— Может, он замёрз в эту долгую зиму?
— Нет, не может быть! Побежим к нему!
И они по талому снегу побежали через лес к домику Ослика.
— Ослик! — ещё издали закричал Медвежонок.
— Осли-ик! — подхватил Ёжик.
— Осли-и-и-ик!! — крикнули они вместе, выбежав на полянку перед домиком Ослика.
Ослик только что пообедал и теперь доедал кисель из сушёных лопушков.
Он выглянул в окошко, увидел Ёжика с Медвежонком на опушке перед домом и, как был в халате до земли, выбежал на крыльцо.
— Эй! — крикнул он.
— Эй!! — крикнули Ёжик с Медвежонком.
И Ослик, разбрызгав всеми четырьмя копытцами лужу, подбежал к друзьям.
— Весна! Весна! — закричали все. И закружились по ноздреватому снегу, приговаривая: — Вот мы и встретились! Не могло быть, чтобы мы не встретились! Вот и весна!..
А старый чёрный Ворон смотрел на них жёлтыми глазами и тихо картавил:
— Кар-р-р! Повстр-р-речались!..
Ему было очень грустно одному сидеть на дереве, и наконец он не выдержал и крикнул:
— Карррр! Обррр-р-р-радовались!!.
И, уже не унимаясь, кричал до тех пор, пока его не услышали другие вороны и не подняли такой грай, от которого после долгой зимы пробудился весь лес.
Бетховенская тропа
Ранним утром по Бетховенской тропе, заложив лапы за спину, медленно шёл Заяц. Солнце только что поднялось, воздух ещё не прогрелся, и вокруг было прохладно и сумрачно.
«Хорошо вот так идти и дышать, — думал Заяц. — Хорошо вот так идти, дышать полной грудью и смотреть по сторонам».
Зайцу было так хорошо в это утро, солнце так нежно освещало верхушки деревьев, что Заяц тихонько запел:
В Карловых Варах все ещё спят,
Заяц не спит, он идёт по дорожке.
Заяц не старый,
Очень усталый —
Дедушка всех карловарских зайчат.
«А хорошая получается песня, — подумал Заяц. — Такую песню не стыдно и Ёжику спеть, и Медвежонку, и Муравью. Только надо придумать дальше».
И он пошёл, мурлыкая мелодию и подбирая слова.
Вот я иду, и кругом — никого, —
спел Заяц. -
Вот я иду и гляжу на деревья.
Полон участия,
Полон доверья,
Самого лучшего полон всего.
«А ведь правда, — подумал Заяц, — так хочется кому-нибудь что-нибудь такое сделать, чтобы сказали: „Спасибо! Спасибо, Заяц!“ — „Не за что, — сказал бы я. — Не стоит благодарности!“ А вот что бы такое сделать и — кому?»
