— Если я вскорости не вернусь на работу, — сказал он, — то я уж никуда не буду годиться.

Старички ему посочувствовали.

— Это у тебя пройдет, Том, — сказал один из них.

— Я воевал на англо-бурской войне, — сказал другой. — Когда я вернулся, я весил всего восемь стоунов.[8] А раньше во мне было двенадцать. И не мудрено — сколько времени я не видел приличной пищи. А здесь я снова набрал весу. И чувствую себя не хуже, чем любой из молодых.

Том Ингейт был так расстроен неудачей, что снова и снова принимался рассказывать о своем разговоре с врачом.

Культяпа отвел от него глаза. Дядя позорил его перед всеми.

А небо темнело все больше. Над домами завихрился серый столб пыли, и жаркая улица стала остывать под первыми каплями дождя.

— Дядя, пойдем домой, — нетерпеливо сказал Культяпа, дергая его за полу пиджака.

Но Том не обращал на него внимания. Он все говорил и говорил, а старики только кивали, не успевая вставить ни словечка. Том как будто решил наверстать время, проведенное в молчании, и полностью излить свою душу.

— А я доктору говорю, что…

Но тут в небе вспыхнула яркая молния, над крышей дома громыхнуло, и раскаты грома прокатились вдоль улицы.

Том Ингейт замер на полуслове, будто увидев перед собой привидение. Дрожа всем телом, он вбежал на веранду, заколотил в дверь и колотил изо всех сил, пока миссис Ингейт не впустила его в дом.

— Бедный малый, видно, худо ему приходится, — сказал один из стариков.

— Война никому не приносит добра, — заметил другой.

— Даже генералы не выдерживают, — подтвердил третий пенсионер.

Культяпа злобно смотрел на дверь. Дядя вел себя, как напуганная девчонка, — этого он никогда ему не простит. Скоро все будут перемывать дяде Тому косточки, а он, Культяпа, станет посмешищем для мальчишек. Похоже было, что дядя нарочно все делает так, чтобы Культяпа стал посмешищем их окраины. Культяпа не хотел возвращаться домой, пока там находится дядя Том. Но ближе к обеду голод загнал его в дом.

Том Ингейт, видимо, уже успокоился.

— Не знаю, что на меня нашло, сынок, — сказал он мальчику. — Должно быть, нервы шалят, как говорят доктора.

Культяпа словно и не слышал его. Покончив с едой, он ушел в свою комнату.

Утром, когда он вышел в кухню, дяди не было — он ушел в больницу. Мать встретила его строгим взглядом.

— Почему ты не вышел попрощаться с дядей? — спросила она. — Почему ты так плохо к нему относишься?

Культяпа не мог объяснить почему. И во всяком случае, у него не было охоты откровенничать с матерью. Это было для него чем-то глубоко личным. Но миссис Ингейт догадывалась о том, что происходило у него в душе.

— Ты с самого начала представлял себе все неправильно, — сказала она. — Никто не возвращается с войны таким, как герои в твоих любимых кинофильмах.

Культяпа вышел из дома, не дав ей договорить то, что она хотела. На улице его поджидал Дик Томпсон. Культяпа испытующе поглядел на него, но толстый и добродушный Дик ни словом не обмолвился о дяде Томе.

— Что сегодня будем делать, Культяша? — спросил он.

— Не знаю.

— Может, прошвырнемся в город? — предложил Дик. — На пару пирожков у меня хватит. Пошли, а?

Культяпа помотал головой.

— А ты вроде хотел пойти…

— Нет, — перебил его Культяпа.

— А может, пойдем искупнемся?

— Давай, — согласился Культяпа.

Мальчики, разговаривая, пошли по улице.

— Как думаешь, — смогу я когда-нибудь играть в футбольной команде с моей уродской рукой? — спросил Культяпа.

— Еще как, — быстро ответил Дик. — Папа мне рассказывал про одного однорукого шкета, он играл в городской команде.

— Ну да, — сказал Культяпа.

— Ей-богу, правда, — сказал Дик.

Мальчики, весело переговариваясь, сели в трамвай, идущий к пляжу. День стоял ясный и теплый. Ласково светило солнце, его лучи золотили улицы и бросали теплые отсветы на темные фасады домов.

В последние годы Том Сэмпсон доставлял Альберту, своему отцу, немало беспокойства.

— Я хочу поговорить с ним по душам, — сказал Альберт своей жене Эллен.

— А что, Том — мальчик как мальчик, — возразила жена. — Он честный. И никому не мешает.

— Да, как раз! — воскликнул Альберт. — Так уж он не мешает, когда со своими дружками раскатывает взад-вперед по улице на вонючих мотоциклах! Уж эти мне его патлатые дружки! Есть там один — выглядит так, будто месяц не мылся.

Жена только пожала плечами, продолжая возиться на кухне. А он все оттягивал очную ставку с сыном, вплоть до той субботы, когда он пришел домой после партии в гольф. Альберт Сэмпсон был одним из тех удачливых франтоватых дельцов на пятом десятке лет, чьи интересы почти целиком сосредоточились на гольф-клубе, где они проводили день-два в неделю.

Войдя в дом он увидел в гостиной Тома, сидевшего у телевизора. Тому исполнилось двадцать три года, он был рослый и улыбчивый и любил всяческие развлечения. Одет он был небрежно, но не по-домашнему.

Альберт Сэмпсон вошел в гостиную. Стоял теплый вечер, окна были распахнуты настежь, в соседнем доме гремел телевизионный голос, расхваливавший новую марку сигарет. Издалека, от идущего вдоль холмов шоссе, доносился беспрерывный гул машин, и от этих тревожных почему-то щемящих душу звуков некуда было деться. Альберт всегда удивлялся способности молодых не обращать на это внимания.

Альберт Сэмпсон поглядел на Тома, и на его гладко выбритом суховатом лице появилось выражение оскорбленного достоинства и гнева.

— Знаешь что, Том, если ты и твоя компания не прекратите гонять по улицам на мотоциклах, можешь искать себе другое жилье. Я не желаю, чтобы о нас судачили.

— А чего о нас судачить, — сказал Том.

— Много ты понимаешь, — сказал отец. — Ни черта ты не понимаешь, как и вся нынешняя молодежь.

Он пошел было к двери, но, что-то вспомнив, обернулся и метнул на Тома яростный взгляд.

— Не забудь, что я сказал!

— Не забуду, — ответил сын.

Выходя из гостиной, Альберт Сэмпсон думал о том, что ни этот отличный дом, ни великолепный участок не произвели никакого впечатления на Тома, старшего из трех его детей. K сожалению, Том подрастал в менее благополучные времена, он учился в ремесленной школе и получил специальность техника по моторам. Что ж, в этом нет ничего плохого. Альберт Сэмпсон и сам был техником, специалистом по радиоприемникам и телевизорам. Но его сын — простой рабочий и даже не помышляет устроиться получше, ведь такая глупость — отказаться от возможности купить гараж в конце Главной улицы. А он готов был дать ему на это деньги.

Торговое предприятие Альберта Сэмпсона — радиоприемники и телевизоры — процветало. Вскоре после того, как он вернулся из армии, отслужив свой срок на Среднем Востоке и в Новой Гвинее, Сэмпсон сделал вклад в банк и приобрел новый магазин в новом районе на окраине Мельбурна, откуда открывался вид на дальние холмы. В те времена там расстилались пустыри с кое-где протоптанными тропинками и несколько улочек. Теперь там не осталось ни клочка свободной земли. Главная улица, где находился его магазин, была оживленным торговым центром с магазином самообслуживания поблизости. Меньше чем в миле оттуда вырос поселок, где аккуратными рядами выстроились сотни оцементированных домов разного цвета — красновато-серые, светло-зеленые и просто серые.

Лучшие дома стояли на холме. Альберт Сэмпсон приобрел один из лучших, если не самый лучший дом в этом изысканном районе, который иногда называли «Новым Туреком». Дом был в псевдовикторианском стиле с красивым садом, который расхваливали обитатели других домов на этой улице. Это были люди солидные — известный строитель, химик, директор бисквитной фабрики и секретарь одной из правительственных канцелярий. Трое из них тоже были членами гольф-клуба.