Мысли о сыне не покидали Сэмпсона и утром. Он садился завтракать раньше всех, даже по воскресеньям. И прежде, чем отправиться в гольф-клуб, он любил почитать за столом вчерашнюю вечернюю газету «Геральд».

Жена вставала еще раньше. Она поливала цветы, потом ставила на плиту чайник и накрывала стол к завтраку.

— Я говорил с ним, Эллен, — сказал он.

— Да, он мне сказал.

— Вот как?

— Ничего дурного в этом нет, ведь правда? — сказала она.

Эллен была крупная, кроткая женщина; жизнь была к ней необычайно милостива. Для дочери мелкого портного из Футскрея все складывалось лучше, чем она могла вообразить. И она не понимала, почему тревожится ее муж, когда у него все так хорошо.

Дети стали сходиться в кухню, когда Альберт Сэмпсон доел яичницу с ветчиной и прочел почти всю газету. Первым пришел Джек, студент, изучавший в университете искусство и юридическое право. Ему недавно исполнилось двадцать лет; у него была реденькая бородка и прическа на неофлорентийский манер — челка на лбу и короткие завитки сзади.

Потом появилась Полин, любимица отца, студентка педагогического колледжа. И хотя она носила какие-то немыслимые ультрамодные платья, это не вызывало беспокойства у Альберта Сэмпсона, который, как бы оправдывая ее, говорил: «Девчонки — они все такие».

Вскоре пришел Том в полном снаряжении мотоциклиста — голубая парусиновая куртка, обтягивающие джинсы и кожаные сапоги на меху. На пустой стул он осторожно положил свой шлем, защитные очки и транзистор.

— Ты словно из какого-то фильма, — сказал Альберт Сэмпсон.

— Так теперь одеваются все мотоциклисты, — ответил Том.

— Дико одеваются, вот все, что я могу сказать, — заявил Альберт.

— Наши родители тоже считали, что мы одеты очень странно, — заметила Эллен Сэмпсон, стоявшая у плиты.

— Возможно, — сказал Альберт Сэмпсон, — но в наше время…

— Ох, перестань, — перебил его студент Джек.

— Да ешьте же, наконец, — сказала не отходя от плиты Эллен.

Альберт Сэмпсон опять уткнулся в газету, потом обратился к жене: — Помнишь, я тебе рассказывал про того юнца, что хотел открыть магазин радиоприемников и телевизоров почти рядом с моим? Так вот, я взял да купил этот дом.

Он засмеялся.

— Стало быть, зарезал конкурента, — сказал Джек. — Прямо скажем, высокий моральный кодекс.

— Ты набрался высоких идей в университете, — резко сказал Альберт Сэмпсон, — но это тебе не мешает защищать человека с довольно мерзким моральным кодексом. Нисколько не мешает, верно?

На этот раз вмешалась Полин.

— Не поддавайся на провокацию, папа, — сказала она.

— Не буду, — улыбнулся он дочери. «Какая красавица, — подумал он. — Свободно могла бы получить первый приз на конкурсе красоты».

— Ну что ж, пора в дорогу! — сказал Том, вставая, и взял со стула шлем, очки и транзистор.

Вся семья прислушалась к треску мотоцикла. У Тома был великолепный мотоцикл, делавший больше ста тридцати миль в час.

Надеюсь, с ним ничего не стрясется, — смягченно сказал отец. Он почему-то почувствовал прилив нежности к старшему сыну. Сейчас мотоциклисты стали для него более приемлемыми, чем студенты.

— Том достаточно благоразумен, — сказала мать.

— Чего нельзя сказать о студентах.

Новый дружок Полин, Питер Бэйли, тоже был студентом. Однажды вечером он заехал за ней. Густые космы волос падали на заросшее бородою лицо, на шее висели бусы.

Когда юная пара уехала, Альберт Сэмпсон сказал жене:

— Я думал, что навидался всего на свете, но такого странного существа, как этот Бэйли, я еще не видел.

— Да нет, он ничего, — сказала жена, — Хочет стать адвокатом, как его отец.

Юноша казался ей вполне подходящей партией для дочери, хотя он, быть может, об этом и не помышлял, во всяком случае сейчас. Почти все молодые люди уже женаты, подумала она.

На улице Питер Бэйли сказал Полин:

— Ну и тип твой старик. Он, должно быть, один из последних динозавров.

Она любила отца и тотчас же вступилась за него. Обида не прошла и после театра, и они снова стали ссориться. Потом, на студенческой вечеринке, Питер отошел от Полин, предоставив ей разговаривать с высоким папуасом, Джоном Мэйпуном, аспирантом медицинского факультета. Джону было двадцать четыре года. У него были черные густые волосы, большие темные глаза и ослепительной белизны зубы. Последний год он прожил в Мельбурне.

— Первый раз в жизни я попал в большой город, — сказал он.

Родился он на каучуковой плантации. Его отец собирал млечный сок из каучуконосных растений. В детстве Джон бродил по плантации, собирая самые яркие листья под оголенными деревьями с белесыми искривленными ветвями.

— К нам иногда приезжали дед с бабушкой, — сказал он. — Они принадлежали к полукочевому племени и жили примерно так, как в каменном веке.

В колледже Полин прослушала несколько лекций о Новой Гвинее. Ее зачаровала эта страна. Но почему он выбрал медицину?

— Я не хотел ходить в школу, когда был мальчишкой. Но меня отдали в школу общества миссионеров, и я был в восторге от всего, чему там учили. Так что учился я прилежно. Когда я кончил школу, мне дали возможность поступить в университет. Сначала из-за политики «белой» Австралии я поехал на Фиджи.

— У меня нет времени обсуждать расовую дискриминацию, — перебила Полин.

— В конце концов мне разрешили приехать сюда, — продолжал он.

Уходя с вечеринки, они условились встретиться еще раз. Он работал в больнице, и они стали встречаться в его выходные дни.

— Ты должен прийти к нам, — сказала она однажды. — В воскресенье ты свободен? Приходи к ленчу.

— В воскресенье? Приду.

На следующее утро перед уходом в колледж она сказала, что познакомилась с врачом-папуасом и пригласила его в воскресенье к ленчу.

— Ну что ж, хорошо, — сказала Эллен Сэмпсон.

В тот же день попозже Эллен сказала мужу:

— В воскресенье к ленчу придет дружок Полин.

— Тот театрал, — уточнил он.

— Нет, не он, — сказала Эллен. — Какой-то новый. Папуас. Он врач.

Альберт Сэмпсон помолчал. Во время войны он был в Папуа и в Новой Гвинее. Его дочь — и папуас! Папуас расхаживает по их улице… все представления Сэмпсона о темнокожих и его понятия о зле смешались воедино.

— Нет уж, к себе мы его не пустим, — заявил он.

— Но я сказала — пусть приходит, — возразила Эллен.

— Ну так я сам ей скажу. Вне дома пусть делает что хочет, но дома хозяин — я.

В тот же вечер за ужином он сказал:

— Послушай, Полин, я не желаю видеть у себя в доме этого типа.

Полин встрепенулась.

— Но почему, папа?

— Как я сказал — так и будет, — ответил отец, — Я не желаю объяснять, почему да отчего.

— Он такой славный, — сказала Полин. — Он врач.

— А мне дела нет, кто он такой, — сказал отец.

— Но, папа…

Полин умолкла, опустив полные слез глаза.

— Ну-ка не распускай нюни и будь благоразумной, — сказал отец. Единственное, что его смутило, — это слезы дочери.

— Подаешь молодежи прекрасный пример терпимости, — вмешался Джек.

Вот это и было нужно Альберту Сэмпсону, чтобы вновь обрести свою непреклонность.

— Хватит, я тебя уже послушался, — огрызнулся он.

— Не понимаю, чего ты злишься, папа, — вмешался Том. — Она же говорит, что он славный малый.

— Ты сам не лучше этих студентов, — сказал отец.

— Ну, так в воскресенье я не буду завтракать дома, — заявила Полин.

В комнате воцарилась такая тишина, что слышно было дыхание Альберта Сэмпсона. Затем хлопнула входная дверь.

Он взглянул на жену, но ничего не смог прочесть на ее лице. Ему стало не по себе, но все же он вызывающе поглядел на мальчиков. Покончив с ужином, они тотчас же встали из-за стола.

Потом Альберт Сэмпсон сидел рядом с женой перед телевизором, но никак не мог сосредоточиться на экране, и, надеясь прогнать ощущение неловкости, он повернулся к ней и спросил:

— Ты считаешь, что я погорячился?

— М-м… пожалуй, да… Времена ведь меняются.