Пройсс посмотрел на часы. Почти восемь. Он постучится к ним в дверь на рассвете — как обычно. И он сделает это один, без Гискеса, и черт с ним, с обещанием. Заговорщиков всего пятеро, и никакие это не диверсанты с ножами и чумазыми от угля лицами. Возможно, тогда на польдере он перетрухнул, однако он отлично знает, как красиво провести Aktion. И тогда вся слава достанется ему и только ему.

Пройсс обернулся к де Грооту и перешел на немецкий.

— Отведи ее в магазин. Расставь людей, чтобы следили за домом, сзади и с фасада. Кстати, я хочу, чтобы ты сам оставался возле дома. Всю ночь. Я сейчас позвоню в управление, чтобы прислали еще одну машину.

— Хорошо, я прослежу, — ответил де Гроот. Было видно, что он отнюдь не в восторге от того, что ему придется провести бессонную ночь. Тем не менее он отдал честь, не слишком рьяно приложив к полям шляпы два пальца.

— Им ни слова, — добавил Пройсс, обращаясь к Виссер.

— Хорошо, — ответила та еле слышно. Де Гроот взял ее за руку и вывел из кафе.

Пройсс не торопился уходить. Он подозвал официанта и заказал себе еще одну чашку горького эрзац-кофе. Ему хотелось курить, причем одной сигареты ему явно не хватит, чтобы хорошенько обдумать то, что он напишет в рапорте. Он снова бросил взгляд на часы. Марта, должно быть, уже закончила ужинать.

Скоро они будут вместе. А пока он был рад тому, что ему никто не мешает и он может придумать, как ему смыть с себя пятно позора.

Четверг, 22 апреля 1943.

Никто не остановил его, когда он схватил Аннье за ворот платья. Никто в комнате не проронил ни слова. Даже Иоганнес, который сперва слегка подался вперед, но сразу же вернулся в исходное положение. Маус занес руку, намереваясь ударить мерзавку, целясь в самый большой синяк. Но, посмотрев в ее широко раскрытые печальные глаза, засомневался. Он никогда не ударит женщину, кем бы она ни была.

Аннье тихо заплакала.

Маус опустил руку, и это разозлило его еще больше. Он был зол и на себя — за то, что так и не смог ударить предательницу, и на нее — за то, что она сделала. Он толкнул ее, и Аннье упала и свернулась клубком на полу возле стены.

Он повернулся лицом к остальным. Каген смотрел на Аннье своим единственным глазом. Рядом с ним Схаап стоял весь красный от гнева, что резко контрастировало с его светлыми волосами. Даже Рашель, стоявшая плечом к плечу рядом с Кагеном, казалось, надела каменную маску. Все они помнили коротышку Йоопа, исчезнувшего после того, что эта девчонка настучала на них немцам.

Сложно было сказать, о чем думала Река, но ее глаза буквально буравили лежавшую на полу девушку.

Она так смотрела с той самой минуты, как они вернулись в магазин Хенрика и рассказали остальным про сцену в кафе, Река орала на Иоганнеса по-голландски, пока окончательно не вышла из себя и съездила ему по физиономии, как он того и заслуживал.

Потом они все ждали, спрятавшись в темноте на другой стороне улицы, а не в грязном, вонючем подвале, на тот случай если Аннье приведет с собой полицейских. Но в десять часов она вернулась одна. Каген и Маус проследовали с ней в магазин. Немец схватил ее за руки, а Маус засунул в рот кляп. Зажав Аннье между Кагеном и Схаапом, они прошествовали за Рекой к дому Хенрика. Прогулка была опасной, потому что уже наступил комендантский час и за это их могли расстрелять, но они добрались до цели незамеченными. Только один раз, когда они только вышли из магазина, Маусу показалось, что кто-то за ними наблюдает. Ему почудился силуэт в темном переулке. Но тень не пошевелилась, хотя он секунд десять смотрел на нее в упор; и он понял, что ошибся.

Маус посмотрел на Хенрика — тот сидел в кресле в дальнем конце столовой. Остальные четыре места вокруг большого стола были пусты. Он сидел, согнувшись, уронив голову на руки. Рядом сидела старая женщина. Хотя ее волосы были всклокочены и торчали в разные стороны, на ней было надето зеленое вечернее платье с высоким воротником. Она по очереди посмотрела на каждого из них немигающим взглядом. Если в этой комнате и был крепкий орешек, так это женушка Хенрика, а отнюдь не он сам. Дом старика был единственным убежищем, которое смогла придумать Река, и жена старика ненавидела их за это.

— Что насчет нее? — спросил Каген, кивнув в сторону Аннье. Никто не решился пройти в комнату, даже Иоганнес.

Река не сводила с нее глаз.

— Мы должны выяснить, что она сказала офицеру СД. Нам надо знать, что она рассказала про наш план.

Иоганнес повернулся к Аннье, как будто наконец-то набрался смелости. Река схватила его за руку, но он вывернулся, и она в очередной раз высказала ему все, что думает по этому поводу, как тогда, в магазине. Маус сумел разобрать лишь два слова «Йооп» и «Мартин», все остальное кроме этих двух имен он не понял. Голос ее звучал твердо, но на этот раз она не залепила голландцу пощечины. Иоганнес попятился. Да, мужик из него никакой, подумал Маус, коль он позволяет, чтобы с его любимой девушкой обращались так грубо.

— Отведи ее туда, где тихо, — сказала Река, глядя не на Кагена, а на Мауса. Тот моментально понял ее намек.

Пусть Каген считает, будто все в его руках и, по крайней мере деньги в руках Мауса, но в данный момент всем заправляла Река. Она вполне могла быть дочерью Мейера Лански, будь у того дочь, правда, дочери у Мейера не было. Но если бы была, то только Река.

Пройсс посмотрел на часы. Почти пять. Марта наверняка еще спит.

За окном было по-прежнему серо — солнце взойдет только через полчаса, однако даже тусклого света было достаточно. Он посмотрел направо, вдоль Линденстраат, в направлении Ноордеркеркстрааат и дальше. Маячивший впереди высокий силуэт принадлежал протестантской церкви Ноордеркерк, внушительному строению на углу. Дорогу перегораживал один из грузовиков, на которых он перевозил евреев, которые были слишком стары и дряхлы и потому не в состоянии сами добраться до театра или вокзала. Позади «опеля-блица», положив на высокий зеленый капот винтовки, застыли два роттенфюрера СС.

Пройсс бросил взгляд налево. Шагах в десяти дальше по улице виднелись синие мундиры полицейских де Гроота — темные силуэты на фоне сереющего рассвета. Сам толстый голландец стоял с ним рядом.

Он кивнул шарфюреру по имени Кремпель, и тот сделал знак остальным. Всего их было восемь, трое из уголовной полиции — крипо — и пятеро эсэсовцев. Все те, кого Науманн прислал ему из Гааги. Все они быстро перешли улицу, однако он остался стоять там, где стоял. Потому что отсюда ему хорошо была видна дверь.

Кремпель подбежал к двери магазина, сразу следом за ним еще двое. И пока они нацеливали на нее свои пистолеты, Кремпель ногой лягнул засов. Стекло верхней половины двери тотчас рассыпалось осколками, а сама дверь распахнулась. Все трое тотчас нырнули в дверной проем и скрылись из вида. Через пару секунд за ними последовали и остальные пятеро. Пройсс ждал, прислушиваясь к звукам. Было слышно, как восемь пар рук все крушат, сваливая вещи на пол, однако выстрелов не последовало.

— Гауптштурмфюрер! — крикнул кто-то их темного дверного проема на другой стороне улицы.

Пройсс подошел к магазину — де Гроот в паре шагов следом за ним, и вошел в разбитую дверь. Внутри оказались лишь его люди. Лучи фонариков играли в догонялки по стенам и полу. Сказать по правде, он был сбит с толку.

— Здесь, гауптштурмфюрер! — крикнул другой голос, на этот раз откуда-то из-за слепящего луча фонарика. Пройсс осторожно переступил через поваленные полки с одеждой и проследовал вдоль луча к двери и оттуда в небольшое помещение. Кто-то успел оттащить от стены бюро, отчего стал виден люк в полу. Он был открыт, и из него поднимался столб света.

— Там внизу, гауптштурмфюрер, — произнес третий голос, на этот раз откуда-то из подполья. Пройсс осторожно спустился вниз по приставной лестнице. Де Гроот последовал его примеру, едва не наступая ему на руки.