— Мне особенно приятно вспомнить об этом, — сказал я, — потому что я с группой советских полярных исследователей как раз находился на Северной Земле, когда туда доставили экземпляр заокеанского справочника, не пожелавшего признать ее существование…

Смех в зале.

— Не провожу пока аналогии, — продолжал я. — Просто говорю: вот что может наделать туман! Я бывал на мысе Челюскин. Северная Земля находилась от нас в каких-нибудь тридцати шести морских милях, по ту сторону пролива, однако видно ее было очень редко, лишь в исключительно ясную погоду. Говорят, из Сухуми бывают видны на горизонте горы Трапезунда. Но то Черное море, а это Арктика… Могу назвать еще людей, которые за туманом не видели Северной Земли, хотя до нее было рукой подать. Это штурман Челюскин, добравшийся до мыса сушей на собаках и продвинувшийся по льду еще на восемнадцать километров к северу; это Норденшельд, по описанию которого туман был так густ, что моряки, стоя на носу, не видели кормы судна. Норденшельд оставил Землю слева по борту, так же как и Нансен на «Фраме». И тот и другой не заподозрили ее существования. У мыса в начале двадцатого века зимовал наш отважный и настойчивый Толль, отправляясь на поиски Земли Санникова. Он гнался за химерой, а реальная Земля осталась незамеченной, неоткрытой, хотя, повторяю, до нее было всего тридцать шесть морских миль… Заколдованная Земля! И только перед экспедицией Вилькицкого наконец раздернулась завеса тумана…

— Вывод, вывод! — попросили из президиума.

— А вывод прост: пока воздержаться от выводов! То, что мы не видели островов, не значит еще, что их нет. В нашем распоряжении слишком мало фактов. Гипотеза Ветлугина не поколеблена и ждет глубокой, всесторонней проверки…

В зале царило молчание. Я уступил место Андрею.

Он был краток, говорил отрывисто и сердито, косясь на Союшкина, сидевшего сбоку стола в непринужденной позе и покачивавшего ногой. Нога эта, видно, больше всего раздражала Андрея.

— Остров, — начал он, — или группа островов, над которыми пролетали самолеты, могли быть погребены под снегом…

— Ветлугин писал о высоких горах, — скромно вставил Союшкин.

Андрей с ненавистью поглядел на его ногу.

— Ветлугин не писал о горах, о них говорил землепроходец Веденей! Да, Землю Ветлугина легко было не заметить сверху, в особенности если перед тем выпал снег. Что касается корабля, тот не мог подойти вплотную к Земле. Часто острова на такой широте окаймлены неподвижным льдом. К островам, как видите, очень трудно подступиться как с моря, так и с воздуха. Поэтому в своих суждениях мы можем опираться пока лишь на отдельные косвенные улики…

Он предъявил «косвенную улику», то есть снимок «скрытного» песца.

Тощий зверек с поджатым хвостом и настороженными ушами произвел впечатление на собрание. Все были ошеломлены: никто не ждал, не мог ждать, что так обернется обсуждение научных итогов экспедиции. Союшкин хвалил нас. А мы спорили с ним!… Нам говорили: «Вы хорошо сделали, что доказали отсутствие Земли Ветлугина», а мы упрямо повторяли: «Проблема не решена. Земля Ветлугина есть, должна быть!…»

Андрея проводили слабенькими аплодисментами. В президиуме, вежливо улыбаясь, хлопал один Союшкин.

В тот же вечер мы снова встретились с нашим бывшим первым учеником.

После собрания нас пригласили на чай к директору научно-исследовательского института. Директор был очень огорчен всем происшедшим.

— Никак не мог ожидать, — повторял он, пропуская нас к себе в кабинет. — Поверьте, никак! Если бы ожидал…

Он, видимо, не любил скандалов, а то, что произошло, представлялось ему скандалом в науке.

— Ничего, — успокоил его Андрей. — Без драки не проживешь!

Из-за огромного, как саркофаг, письменного стола медленно поднимался навстречу Союшкин.

— Мой заместитель, — заторопился директор. — Прошу любить и жаловать.

— Мы знакомы, — сказал я.

— Ну как же! — улыбнулся Союшкин. — Вместе учились.

Он держался очень спокойно и с достоинством. Меня и Андрея с академической вежливостью называл по имени-отчеству, хотя то и другое перепутал. Был предупредителен. Кланялся одной головой — на английский манер.

Я с интересом присматривался к нему. Кажется, я говорил уже, что не запомнил его лица в Весьегонске.

Ну что ж! Лицо как лицо. Ничего отталкивающего. Лишенные всякого загара бледные щеки. Остроконечный носик. Небольшие черные глаза. Общее выражение настороженности, неуверенности.

Пожалуй, его наружность даже понравилась мне, потому что Союшкин несколько напоминал сейчас песца на фотографии.

Но внутренний облик его, по-видимому, не изменился. По-прежнему он знал только «от сих» и «до сих». По-прежнему брал благонравием и зубрежкой.

— Чего вы добиваетесь, не понимаю? — говорил он слегка в нос, позванивая ложечкой в стакане. — Вы провели большую научную работу, стерли «белое пятно» на карте. Это признано всеми, даже за границей… Так почему же ставите под сомнение результаты своих наблюдений? Нет, не понимаю вас…

Андрей отделывался сердитым покашливанием…

— Самое странное в нем то, что он не изменился, — в раздумье сказал мой друг, когда мы вышли. — Все изменилось вокруг, а Союшкин не изменился. Удивительно!…

— Может, просто мало знаем его? — сказал я осторожно.

— Нет, не защищай. Зубрила и зубрила!… О чем разглагольствовал директор?

— Пытался разъяснить свою точку зрения. Так и не понял, за нас он или за Союшкина. Большой любитель недомолвок. Знаешь, совершенно не признает двух слов: «да» и «нет».

— Это как в детской игре: «Барыня прислала сто рублей, что хотите, то купите, «да» и «нет» не говорите…»

Мы засмеялись.

Но смеяться было рановато. Через несколько дней в специальном научном журнале появилась статья бывшего первого ученика, озаглавленная довольно дерзко:

«Мираж, привидевшийся за письменным столом».

Спору нет, Союшкин обладал известной эрудицией. Однако как все это было книжно, мертво! Он прыгал, подобно дрессированному попугаю, по книжным полкам, перенося в клюве цитаты с места на место, снимая и навешивая ярлычки. Он не был ученым, нет, всего лишь архивариусом фактов!

«Весьегонский учитель географии, — так начиналась статья, — вообразил острова в океане, потому что корабль Текльтона, дрейфуя со льдами, сделал резкий зигзаг. «Льды огибают в этом месте преграду», — предположил Ветлугин. Между тем не проще ли считать, что зигзаг является результатом влияния ветров? В наши дни, однако, нашлись апологеты этой провинциальной гипотезы. Выдвинут второй аргумент. Ссылаясь на показания безвестного — фамилия не установлена — русского землепроходца XVII века…»

Далее Союшкин приводил обширные цитаты из известной читателю «скаски», сопровождая их снисходительными комментариями. Правда, он проявил некоторое великодушие и отводил от Веденея подозрения в лживости. По его мнению, Веденей не лгал и не пытался разжалобить начальство, чтобы выманить «награждение». Он действительно думал, что видел землю.

«Надо учесть психику путешественников, которые находились на краю гибели, — писал Союшкин. — По собственному признанию, «Веденей со товарищи» в течение нескольких дней буквально умирали от голода. При этих обстоятельствах им могло привидеться все, что угодно. Удивительно ли, что измученным, обреченным людям привиделась желанная земля?»

Союшкин старательно обосновал этот тезис.

«В пустыне арктических льдов миражи так же часты, как в песчаной пустыне, — резонно замечал он. — Можно сказать, что злая Моргана, фея английских сказок, жившая на дне моря и обманчивыми видениями дразнившая путешественников, переселилась от берегов Британии в Арктику…»

Вслед за тем наш оппонент перечислил наиболее известные арктические миражи.

Он выстроил перед читателем длинную шеренгу призрачных островов, возникавших на пути полярных путешественников и таявших в воздухе, едва лишь корабли приближались к островам.

Норденшельду как-то почудился остров в тумане. Спустили шлюпку, подошли к «острову». Это оказалась голова любопытного моржа, высунувшаяся из полыньи!