Что это были за горы? Надо думать, плато Бырранга. Стало быть, он, Ветлугин, находится на Таймыре, на северо-восточном берегу Таймырского полуострова?…
Вот куда «привезла» его плавучая льдина!
На этом связный текст обрывался.
4
Дальше был сумбур.
Савчук только крякнул с огорчением, и рука его традиционным русским жестом потянулась к затылку.
В самом деле, что могли означать взятые порознь слова: «петлей на шее ребенка», «поспешил на помощь», «много высоких деревьев», «вероятно, вулкан», «покрытые лесом», «называя себя «детьми солнца», «попытка бегства» и, наконец, «пленником Маук»?…
Промежутки между этими обрывками фраз, досадные пустоты, заполненные пунктиром, были слишком велики, чтобы даже Савчуку удалось перебросить между ними смысловые мостики.
«Петлей»? «Вулкан»? «Пленником Маук»?…
Ничего нельзя было понять!…
Савчук внимательно пересмотрел нумерацию страниц: не затесалась ли в начале еще одна, не прочитанная им? Нет, текст обрывался на словах: «пленником Маук».
Этнограф медленно сложил письмо, переадресованное с мыса Челюскин, спрятал в свою полевую сумку. Мы, будто оцепенев, следили за его движениями.
Первым стряхнул с себя оцепенение Бульчу.
Подбирая полы сокуя, он проворно вскочил на ноги.
— Я правду сказал! — закричал охотник. — Там лес, деревья! Этот человек видел деревья!…
Он потоптался на месте, словно бы собираясь пуститься в пляс. Потом, не зная, как выразить нахлынувшие на него чувства, поднял свое ружье и выпалил из двух стволов в воздух.
— Утихомирься, Бульчу! Сядь! — закричали вокруг. Старого охотника чуть ли не насильно усадили на землю.
— Он жив! — сказал я, обращаясь к Савчуку и Лизе. — Что же вы молчите? Понимаете ли значение находки на мысе Челюскин?… Петр Арианович жив!
— Был жив, — поправил Савчук. — Был жив в момент отправки письма…
— А когда оно отправлено?
— Даты нет. Но думаю, что вскоре после прихода Ветлугина в горы Бырранга.
— О, значит, более двадцати лет назад!
— Да, срок немалый!
— Что же произошло с ним после того, как он добрался до гор? — спросила Лиза, переводя взгляд с меня на Савчука и опять на меня.
Савчук развел руками.
— Мы это узнаем, Рыжик, уверяю тебя, — сказал я, осторожно беря ее за плечи. (Она была сейчас такой растерянной, робкой, присмиревшей, совсем непохожей на привычную шумную, решительную Лизу.) — Мы придем с тобой в горы и узнаем все от самого Петра Ариановича. Не может быть, чтобы он не дождался нас!…
Лиза благодарно прижалась ко мне.
— Но черт бы побрал этих торопыг! — с раздражением пробормотал Савчук, снова вытаскивая из сумки копию письма и погружаясь в ее изучение. — О нелепые, бестолковые!…
— Кого это вы так?
— Друга вашего, товарища Звонкова с остальными гидрологами! Кого же еще? Нет, можно ли быть такими бестолковыми, такими торопыгами? Сушить бересту! Боже мой!… И к чему было спешить? Переслали бы нам подлинник письма. Кто их, скажите, просил разбирать текст, соваться не в свое дело?… Бересту сушить? Вот уж именно: «…коль пироги начнет печи сапожник»!…
Я даже не пытался вступиться за своих собратьев по профессии. И я и Лиза разделяли с Савчуком чувство раздражения против неуклюжих полярников, своей торопливостью испортивших драгоценный текст.
Никто из нас не вспомнил в тот момент, что без «неуклюжих полярников» мы вообще не имели бы письма.
А сам Андрей по скромности не подчеркивал этого обстоятельства.
Да, это было свойственно ему: так вот, выйдя из тени, подать руку помощи без лишних слов, деловито и просто, а потом снова шагнуть в тень, в сторону, избегая всяких изъявлений благодарности, как будто услуга подразумевалась сама собой.
Мы с Лизой опомнились сравнительно быстро. Конечно, наш Андрей был молодец, парень хоть куда, верный, надежный друг! Подумать только: ведь он даже не знал, что Лиза участвует в экспедиции Савчука!
Ответ, переданный на мыс Челюскин, был составлен в самых теплых выражениях. Правда, Савчук остался при особом мнении. Он, хоть и подписал ответ, долго еще не мог простить Андрею загубленного текста и при упоминании его имени принимался мрачно бубнить под нос: «Торопыги бестолковые!… Бересту сушить!…»
Когда летчик пустился в обратный путь, всем личным составом экспедиции овладело странное изнеможение: не хотелось двигаться, разговаривать. Наступила реакция после нервного напряжения, после необычайно сильной душевной встряски.
Долго бездельничать было, однако, некогда. Я сел к рации и под диктовку Савчука принялся отстукивать сообщение в Москву о письме, переадресованном нам с мыса Челюскин.
А еще через несколько часов мы имели удовольствие слушать радиограмму Института этнографии, адресованную «Всем советским полярникам, всем жителям тундры и всем морякам, находящимся в настоящее время в арктических морях!».
Радиограмма была составлена в самых энергичных и сжатых выражениях. Она призывала искать плавник, меченный сигналом SOS, поясняя, что дело идет о спасении русского путешественника и группы горцев, по каким-то причинам затерявшихся (или заблудившихся) на плато Бырранга.
Очень разумная и своевременная мера! Достаточно было кликнуть клич, чтобы зашевелилось все население нашего Крайнего Севера: зимовщики, моряки, строители, шахтеры, рыбаки и зверопромышленники. Уж они-то обыщут каждую отмель, не пропустят ни одного топляка!
Но больше всего надежд возлагал я на отмель, о которой рассказывал Бульчу. Судя по описаниям старого охотника, она располагалась чуть выше устья реки, не показанной на карте. («Недалеко, совсем недалеко. Близко», — успокоительно кивал наш проводник.)
Возможно, что там, среди груды плавника, принесенного течением сверху («Много плавника, очень много», — с удовольствием подтверждал проводник), были и меченые стволы, «братья» того ствола, который выловил Андрей.
Значит, еще до встречи с Петром Ариановичем мы могли получить весточку от него — на этот раз уже в «собственные руки»!…
Савчук считал, что решена пока лишь первая часть задачи, стоящей перед нами, точнее, первая ее треть. Еще на подходах к горам удалось с помощью зимовщиков ответить на вопрос: «Кто он?»
Загадочный путешественник, который посылал призывы о помощи, «кольцуя» гусей, метя оленей и плавник, был Петром Ариановичем Ветлугиным. (Интуиция, как видит читатель, не обманула меня.)
Нерешенными остались остальные две трети задачи: 1. Почему за Полярным кругом, в верховьях реки, не показанной на карте, растет лес? и 2. Почему племя, или народ, называющий себя «детьми солнца», прячется в горах и держит в плену Ветлугина («пленник Маук»)?
Ответить на эти вопросы мы должны были уже в горах…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 1.
«Замочная скважина»
1
Кажется, что Бырранга совсем близко, в каких-нибудь десяти-пятнадцати километрах.
Это, конечно, обман зрения. Горы гораздо дальше от нас и намного ниже. Рефракция приподнимает их — явление, обычное в Арктике. Они как бы парят над волнистой, серой, поблескивающей множеством озер равниной.
Часто Быррангу заволакивает туман или закрывают низко ползущие клочковатые тучи. Потом блеснет солнце и, будто дразня нас, на мгновение приоткроет колеблющуюся завесу.
У-у, какие же они мрачные, эти горы, — черные, угловатые, безмолвные!
Ощущение тревоги, зловещей, неопределенной опасности исходит от них. И вместе с тем от гор не оторвать взгляда…
Иногда по очертаниям они напоминают трапецию, иногда ящик, стоящий особняком среди равнины, — зависит от ракурса, от условий освещения.
Во всех географических атласах Бырранга фигурирует как плато. Но это определение условно. Нганасаны различают в горах несколько хребтов: Хэнка-Бырранга (Черная Бырранга), Сыру-Бырранга (Белая Бырранга) и другие.