Очевидно, все эти разговоры о далеком и недавнем прошлом Компартии связаны с подготовкой VII съезда.
В руководстве Компартии лихорадочное оживление. Комментарии иностранных агентств, а также официальное сообщение Советского Информационного бюро о совещании [448] в Крыму глав антигитлеровской коалиции (Сталина, Рузвельта, Черчилля) — предмет тщательного изучения и прогнозов.
Мао Цзэ-дун долго беседовал со мной.
Его больше всего интересовало, будет ли участвовать Советский Союз в войне на Дальнем Востоке. Я самым добросовестным образом пересказал опубликованный в газетах официальный текст коммюнике...
Мао Цзэ-дуну крайне важно знать намерения СССР. С кем ему блокироваться? Может, все же уступить американцам и согласиться с планом Чан Кай-ши?
Словом, яньаньская дипломатия на распутье.
Соломоново решение Мао Цзэ-дуна — ждать! Ждать середины апреля — до этого не идти ни на какие важные политические решения. Одновременно затягивать открытие съезда партии.
Отношение СССР к пакту с Японией, срок действия которого истекает 13 апреля, должно расставить все на свои места в яньаньской политике. Американцы ведь не хотят больше уступать...
Бо Гу на совещании заявил, что в Крыму не мог не обсуждаться вопрос о совместных операциях всех союзников против фашистской Японии. Бо Гу определенно считает, что глава Советского правительства наверняка подписал соглашение, предусматривающее вступление Советского Союза в войну на Дальнем Востоке.
Позиция Бо Гу логична. Она учитывает агрессивный курс Японии, которая много лет стремилась отторгнуть ряд советских территорий, и лишь сталинградская победа окончательно отрезвила ее.
По своим взглядам Бо Гу был и остается интернационалистом. Он не может не учитывать и того факта, что при этом будет оказана помощь порабощенным народам Китая. Последние доводы он высказал мне, рассчитывая на ответную откровенность. Но при всем своем уважении к нему сообщить что-либо определенное я не мог.
Не мог удовлетворить я и любопытства Ло Фу, который считает, что СССР не будет воевать с Японией. В позиции Ло Фу до сих пор отголоски чжэнфынного настроения.
Председателя ЦК КПК волнует вопрос о вооруженном участии СССР в боях на Дальнем Востоке. Но, по Мао Цзэ-дуну, Советский Союз обескровлен, советская экономика дезорганизована, людские ресурсы исчерпаны.
Лю Шао-ци поглощен подготовкой материалов к съезду. [449]
Чжоу со мной уклончиво приветлив. О возможности вступления СССР в войну с Японией определенного мнения не высказывает, равняясь на председателя ЦК КПК.
Хунанец, осторожничает и по чисто престижным причинам. Не зная толком, как обернутся события, он рискует оказаться в неловком положении (он не должен и не смеет ошибаться!).
Для председателя ЦК КПК с судьбой советско-японского пакта о нейтралитете связаны новые крутые политические решения (в первую очередь по отношению к Гоминьдану). Шантажировать Чан Кай-ши, давить на Чан Кай-ши, сколачивать силы для форсированного перехода к гражданской войне — или пойти на соглашения, признать правоту чунцинского главы, подписать проект соглашения, предложенный американцами.
Именно посему не прерываются контакты с «американской группой наблюдателей», хотя на нее изрядно озлоблены.
Чжу Дэ, Е Цзянь-ин и другие военные товарищи уверены, что Советский Союз пакт с Японией денонсирует и выступит против Японии. Чжу Дэ не верит, что СССР простит японским фашистам интервенцию времен гражданской войны (организацию и поддержку колчаковщины, различных белогвардейских правительств, семеновщины), провокации на Хасане, кровавые бои на Халхин-Голе, подготовку нападения в 1941–1942 гг. Военные работники КПК определенно рассчитывают на помощь СССР.
Словом, в верхушке КПК самые противоречивые суждения.
Гибкая и скупая на слово советская дипломатия сбивает с толку Мао. Он не может не осознавать, что с определенного момента Москва избегает держать его в курсе своих важных решений. Сдержанность Москвы угнетает Мао. Он не может не догадываться, чем она вызвана...
19 февраля
Обильной выпивкой, в табачном дыму, в гортанных выкриках, в шутках и смехе отмечают в интимном кружке Мао Цзэ-дуна каждую политическую или военную удачу, каждый промах Чан Кай-ши.
Мао подкупающе дружелюбен со мной, как, впрочем, и все месяцы после достопамятной телеграммы Димитрова от имени ИККИ по поводу антимарксистской сущности чжэнфына.
Он подсаживался ко мне. Угощал так, что отказаться [450] невозможно. И сам пил. Я не знаток в напитках, но пили уж никак не рисовую водку... Закусывали мало. Чадили сигаретами.
На всех вечеринках, как и на этой, обстановка такая, будто отмечается один из личных праздников Мао, вроде дня рождения. Пьют охотно. Смеются, сплетничают. Однако все чутко обращены к Мао: улавливают его настроение...
Мао, подвыпив, говорит особенно неразборчиво. Хунаньская скороговорка — монотонно-нечленораздельная — особенно проявляется тогда. Это монотонное бормотание вдруг прерывается двумя-тремя резкими звуковыми ударениями. Подвыпив, Мао теряет свою многозначительность и порой выкрикивает азартно, хрипловато, как обычный крестьянин в харчевне.
Взяв меня за руку, он вдруг сказал, что лучшего работника из Москвы, чем я, в Китае еще не было да и ему вообще не доводилось встречать. Я вынужден был глотнуть по этому поводу еще стакан какой-то гремучей смеси. В мою кружку подливали, не заботясь, есть там еще или пусто...
Мао тоже приложился к своей кружке. Лицо его раскраснелось, волосы распались на пробор. Глаза заблестели. Он рассеянно заулыбался. Лицо его стало живым, утратив обычную неподвижность.
«Да, — сказал Мао. — Я рад признать, что в этот великий период в истории нашей партии сотрудничаете с нами именно вы, Сун Пин. Знаете, я питаю к вам искреннее уважение».
Со мной стали пить наперебой. Отказаться не было возможности. Пили на равных. Но я был один, а тостов много...
Впрочем, чаще здесь обходятся без тостов. Просто беседуют и выпивают. Я заботился лишь о том, чтобы голова сохраняла ясность. А меня терзали вопросами. Самыми разными вопросами. Бесконечное число вопросов. Потрошили вопросами...
И это все среди грубоватых шуток, до которых большой охотник Мао. Шуток часто откровенно эротических, весьма вольных.
И все время быстрый, короткий обмен мнениями по разным вопросам. Насмешки над промахами своих товарищей, подтрунивания и хохот.
Из реплик, мимолетных замечаний я понял, что в связи с предстоящим съездом вот-вот состоится открытие [451] VII пленума ЦК КПК, что возникли большие «неувязки» по вопросам оценки периода истории партии после Цзуньи, т. е. прихода к руководству Мао Цзэ-дуна, что все эти «неувязки» стремятся пригладить...
Чжоу наведывался в Москву осенью 1939 года (лечил больную руку). Он мельком сообщил о своих впечатлениях того времени. Не всех, конечно. Революция в Китае, которую сделает советское оружие, — вот цель тогдашнего визита Чжоу, инспирированного Мао Цзэ-дуном. Если не впрямую, но именно эти вопросы выяснялись в Москве осенью 1939 года. На этот счет я был в свое время проинформирован. С удовольствием слушал совершенно иную версию визита...
Там же, в Москве, Чжоу уточнял позиции ИККИ, которые ему были и без того известны: объединенный отпор со стороны всех национальных сил Китая японской агрессии. И вообще прощупывал настроение Советского правительства по дальневосточным проблемам, пытался определить направление этой политики, возможность вступления СССР в войну против Японии со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Я теперь достаточно знаю Чжоу. Не сомневаюсь, главным в том визите было стремление узнать вероятность разрыва СССР с Чунцином ради всеобщего вооружения войск КПК.
Это было полным игнорированием военно-политической обстановки в начале мировой войны! Только свои планы, только свои интересы, а что до военных осложнений для СССР, никого из них это не интересовало. Жизнь все это доказывает...
