Уезжая в Вятку, Павленков, как уже говорилось, книжный магазин передал М. П. Надеину, который взял на себя обязательство производить денежные расчеты по неоконченным изданиям. Делами издательства занимался В. Д. Черкасов. И постепенно издательская деятельность Павленкова после вынужденного перерыва первых месяцев ссылки начинает восстанавливаться. Уже в 1872 году в Петербурге была отпечатана как издание В. Черкасова, под редакцией Э. Ватсона переведенная с немецкого языка книга В. Мюллера «Политическая история новейшего времени. 1816–1868». Павленков верен своим убеждениям: каждая честная книга должна способствовать росту политического сознания родного народа. Переводное издание не должно служить исключением. К сожалению, и эта книга, как и многие другие павленковские издания, подверглась тогда запрету. Правда, вторая часть ее была разрешена.

Среди представителей вятской публики Флорентий Федорович вскоре, как приехал в город, особо выделил Александра Александровича Красовского. Тот располагал типографией. Точнее сказать, типография принадлежала проживавшему в Петербурге его брату В. А. Красовскому, но эта фиктивная уловка потребовалась для того, чтобы обойти запрет министра внутренних дел, который в 1865 году на запрос вятского губернатора о разрешении открыть в Вятке типографию А. А. Красовскому свой отказ мотивировал причастностью последнего к антиправительственному заговору, раскрытому в Казани в 1863 году.

В конце 1868 года А. А. Красовский купил на имя брата типографию К. Блинова и развил активную издательскую деятельность. Отношения установились быстро. Единомыслие, близость целей, сходство судеб — все это привлекало друг к другу. Павленкову, выброшенному, как рыба на берег, в эту северную даль, лишенному возможности применить свой талант, свою энергию к любимому детищу, нужна была рука друга. И Красовский протягивает ее. Издавать Павленкову самому запрещено. Поэтому книгу он переведет, а Александр Александрович издаст. Лучше пусть это будут какие-либо научно-популярные работы, в которых так нуждается нарождающаяся русская интеллигенция.

И действительно, в типографии А. А. Красовского в 1873 году появляются три сочинения иностранных авторов. Все работы посвящены естественно-научным проблемам, но все их объединяет богатство философского содержания: «Единство физических сил. Опыт естественнонаучной философии» А. Секки; «Роль воображения в развитии естественных наук» Дж. Тиндаля и «Соотношение жизненных и физических сил» А. Баркера.

Как-то в руки Флорентия Федоровича попала добротно изданная книжица, по которой дети хозяйки, где он жил, обучались грамоте. Перелистав ее, заметил, что истосковался по любимому детищу — и рисунки рассмотрел с пристрастием, и бумагу… Не мог, конечно же, упустить из виду — и чему учат? И огорчился оттого, что приторно слащавой представала вся жизнь со страниц учебной книги. А ведь это первое, над чем, возможно, вообще задумается ребенок… И те, кто подталкивает его к такой безоблачной благодати, оказывают медвежью услугу юной душе, которой придется горько разочаровываться в своей детской наивной вере. А чем ранее западут в душу верные мысли и понятия, тем прочнее будет их воздействие. Как это ранее не задумывался над такой простой на первый взгляд вещью, как первая книга, которую берет в руки человек, потянувшийся к знанию. Разве не здесь родничок, откуда берется исток к широкой реке просветительства и просвещения? Значит, нужна особая книга грамоты. Может быть, азбука? Доступная самому забитому, самому темному… И призвана она нести истинное знание, а не то, что эти нарочито псевдонародные книги, которыми пичкают крестьянство «официальные» издатели.

У Селенкиных же произошло знакомство и со священником Николаем Николаевичем Блиновым. Сан служителя церкви тот успешно сочетал с деятельностью на ниве народного просвещения. Уже после первой встречи между ними установились по-настоящему дружеские отношения, а между Вяткой и Нолинском, где в церкви служил священником Блинов, наладилась регулярная переписка.

Уже через несколько дней после их первой встречи Флорентий Федорович держал в руках две книги Н. Н. Блинова — «Азбуку для вотских (удмуртских) детей» («Лыдзон») и «Грамоту» для русских школ. Обе были изданы здесь же, в Вятке. Первая в 1867 году, а вторая — спустя год после нее.

Этой книгой Вятское губернское земство открывало свою издательскую деятельность.

Не все в блиновских книгах устраивало Павленкова. Но главное — это ведь для народа, это ему адресует свои знания ищущий, может быть и ошибающийся, но работающий человек.

Сколько совместных чаепитий будет впереди у этих созвучных сердец! Каким бальзамом, лечащим израненные души, станут они друг для друга! Ибо выяснится уже при первом общении: у них близкий подход ко многим проблемам, оба они цель своего существования на бренной земле усматривали в том, чтобы работать ради просвещения своих соотечественников. Неизвестно, когда точно, но не исключено, что уже после первого чаепития Флорентий Федорович, человек деловой, как сказали бы в наши дни, твердо укрепился во мнении: идеи Николая Николаевича должна знать вся Россия, их нельзя запирать тесными рамками Вятской губернии. И вот уже в Петербург попадает письмо-просьба Павленкова к одному из своих друзей: надо издать книгу Н. Н. Блинова. Восторженный отзыв о вятском педагоге-просветителе. Сомнений в том, сможет ли написать, нет никаких. Две книги выпущены в Вятке, искренняя увлеченность идеями подлинно народной педагогики убедительно подтверждает это. Николай Николаевич уже заряжен на работу.

Организаторская сметка Павленкова, его энергические усилия сделали свое дело. Уже в 1870 году в Санкт-Петербурге, в типографии А. М. Котомина, где печаталось большинство павленковских изданий, выходит в свет книга Н. Н. Блинова «О способах обучения в семье и школе…». Эта книга первая среди изданий Павленкова периода его вятской ссылки.

В народе говорят: нет худа без добра. Ссылка в Вятку, знакомство с реальной жизнью провинциального уголка России, общение с местной интеллигентской публикой, постижение подлинных масштабов неграмотности народа заставляли начинающего издателя всерьез задуматься о направлении избранного им дела, нацеленности его на главные ориентиры. Не растекаться же мыслию по древу. Вряд ли достигнешь желанной цели, если по пути к ней начнешь разбрасываться, хвататься то за одно, то за другое.

Времени на то, чтобы обдумать до деталей свою будущую издательскую программу, было вдоволь. Первое, к чему склонялся, — не увлекаться умозрительными проектами, идти от жизни, от того, что нужно ныне народу. Но большая часть его безграмотна. Значит, первостатейная задача — элементарное просвещение сограждан. В школах не хватает учителей. До сельских жителей книга доходит через офеней, чаше всего в виде лубочных картинок да каких-то побасенок. А совсем недавно ее вообще продавали на ярмарках на вес. Нести свет знаний надо, начиная в буквальном смысле с азов, то есть с азбуки. И не вдалбливать, не втискивать насильно в память букву как таковую. Она же призвана передавать звук. Важно уловить ее звучание в речи, вычленить из общего строя. И еще одно. Запомнить легче, если наглядно можешь представить и звук и букву. Этот метод как раз доступнее всего человеку необразованному, он облегчает ему нелегкий путь к образованности. Идея создания первой народной книги грамоты увлекла Флорентия Федоровича. Какой же ей быть?

Вспомнилось, что в периодике не раз встречался с полемическими статьями на эту тему. Тогда не вникал в суть споров, но кое-что в памяти осталось. Копья ломали о классическом или реальном образовании… Сторонники первой точки зрения утверждали, что действительное развитие уму юношества способны дать лишь классические языки. Оппонировал, помнится, педагог К. Д. Ушинский. Взял даже на заметку его аргументацию, так как она шла в русле писаревских идей. Естественные науки, утверждал Ушинский, настойчиво стучатся в дверь школы, однако официальные круги строят всевозможные преграды на этом пути, опасаясь их распространения. А ведь потребность времени в чем? «В настоящее время нам нужны больше всего не эллинисты и латинисты, а земские и государственные деятели, заводчики, машинисты, фабриканты, сельские хозяева и другие реальные люди, — заявлял Ушинский, — люди живого дела и энергичного труда».