Павленков с радостью констатировал, что и в Вятке он находил все больше возможностей для проявления своей инициативной деятельности и встречал людей, отличающихся просвещенным сочувствием к новым общественным явлениям. И в этом виделось ему реальное воплощение тех идеалов, за которые призывали бороться идейные наставники его юности.
Свою активность Павленков начинает проявлять в самых разных сферах. Успешное участие в судебном процессе по писаревским сочинениям, опыт работы над брошюрой «Наши офицерские суды» побудили выступить его в годы ссылки защитником на ряде судебных разбирательств, где попирались права людей бедных и униженных. В Вятке, рассказывал В. Д. Черкасов, в первые годы заточения Павленкова произвело большой шум уголовное дело, где на скамье подсудимых фигурировала одна молодая девушка, обольщенная негодяем-чиновником губернаторской канцелярии. Преступление девушки было настолько серьезно, что ей угрожала каторга. Когда до Павленкова дошли слухи о готовящемся процессе, он предложил выступить на суде адвокатом несчастной и после необыкновенно удачной, горячей, глубоко трогательной защиты добился ее оправдания.
В кругах передовых людей Вятки Павленков завоевывает все большее уважение. Известно еще об одном нашумевшем процессе, который был выигран тоже благодаря участию в нем Флорентия Федоровича. Вот что писала об этом М. Е. Селенкина: «Выступал Павленков в качестве обвинителя от имени первой аптекарской ученицы в г. Вятке, юной, совершенно безупречной и без тени кокетства девушки, против которой провизор-немец сразу же повел войну. Вначале он ограничился лишь тем, что в ее присутствии позволял себе скабрезные разговоры с своим помощником и с некоторыми знакомыми из публики, но видя, что этим способом нежелательную сотрудницу не выкуришь, решился на крайнее средство: предложил ей через сиделку вступить с ним в связь. С самого начала провизор восставал против допущения женского персонала в аптеку; спорил по этому поводу и с составом губернской управы и с врачами, но никто его не слушал, и вот он затеял одиночную борьбу с нежелательным для него присутствием женщины в аптеке. Павленков сказал блестящую речь, и провизора присудили к аресту».
К Флорентию Федоровичу начинают обращаться те, кому нужен юридический совет, устанавливаются у него связи с земцами, с местной интеллигенцией.
В марте 1871 года Вятка была взбудоражена следующим инцидентом. На вечере в благородном собрании, где присутствовало все вятское «высшее общество», действительный статский советник П. А. Зубов провозгласил тост за победу и процветание Французской коммуны. Он был, конечно, уволен со службы. Но его поступок бурно обсуждался в вятских кругах. Не прошел без внимания он и в доме Селенкиных. Тем более что перед обществом, собиравшимся там, Павленков не скрывал своего сочувствия к свободолюбивой борьбе французского народа. С началом прусско-французской войны, свидетельствовала М. Е. Селенкина, Флорентий Федорович часто читал вслух газетную информацию об этом, принимал самое живое участие во всех удачах и неудачах французов, на стороне которых были все его симпатии. Участники этих бесед высказывали и собственные предположения о дальнейших перипетиях войны. Победа прусаков, по мнению Павленкова, была бы гибельной не только для Франции, но и для всего цивилизованного мира, так как это была бы победа «бурбонов», победа насилия и казармы.
В годы ссылки, вспоминала позднее М. Е. Селенкина, чтобы не опуститься и не сойти с ума, Павленков ни одной минуты не оставался без дела, и приходится невольно удивляться проявлению его деятельности в различных областях.
…Вот и новая бойня. Газеты полны сведений с фронтов Русско-турецкой войны. Сухие сводки об убитых и раненых с обеих сторон. Но то ведь живые люди, у них где-то остались матери, жены или дети. Сколько горя, страданий прибавляется с каждой такой единицей на земле! А что может сделать любой гражданин, чтобы пресечь эти бесконечные человеческие мясорубки, которыми переполнена история цивилизации? Ничего! То воля самодержцев: они судят единолично, что сие предпринимается во благо народа. «Моего народа», — без тени сомнения в правомочности этого изрекают сильные мира сего.
Чем же все-таки может облегчить участь страждущих, терпящих невообразимые мучения, их соотечественник отставной поручик Павленков? Не порви он несколько лет назад с армейской казармой, сейчас находился бы в самом пекле этого безумия! А теперь вот, хотя и ссыльный, бесправный, но защищенный от глупой пули, от картечи, в одно мгновение способной прервать жизнь, лишить возможности осуществить задуманное человеком, никогда уже более неповторимой личностью на земле. И он решает через Красный Крест пожертвовать для раненых и больных солдат, участвовавших в Русско-турецкой войне, книги.
В 1872 году Флорентий Федорович дарит две свои книги Вятской публичной библиотеке. Это — «Физика» А. Гано и книга В. Мюллера «Политическая история новейшего времени», издания при участии В. Д. Черкасова в Санкт-Петербурге. Об этом сообщали «Вятские губернские новости». Но такие проявления доброй воли у Павленкова не проходили без придирок.
Как только стало известно о намерении Ф. Ф. Павленкова подарить в тюремные библиотеки десять книг (причем в десятках экземпляров!), из канцелярии министра внутренних дел последовало указание цензурному комитету самым пристальным образом рассмотреть каждое из изданий, исходя из той цели, для которой оно предназначалось. Две книги Н. Н. Блинова по обучению начальной грамоте, китайская головоломка, книга о сердце и сердечной деятельности не вызвали никаких возражений. А все остальные были запрещены. Кстати сказать, сохранилось «Дело» Санкт-Петербургского цензурного комитета «О книгах, пожертвованных Павленковым для чтения арестантов» (начато 23 января 1870 года, окончено 23 февраля 1870 года).
Неуемная энергия Флорентия Федоровича ищет себе новые проявления. Так как по прибытии в Вятку у него взяли подписку в том, что он не будет заниматься издательской деятельностью, Павленков через Министерство внутренних дел получает разрешение готовить переводы книг зарубежных авторов. Он начал переводить новую книгу А. Гано — его популярную физику — в Петропавловской крепости. Теперь, в Вятке, он с еще большей энергией занимается этой работой. Флорентий Федорович мечтает, чтобы текст этого пособия был как можно более доступным самому неподготовленному читателю. «Он читал, или вернее демонстрировал перед нами свой перевод физики Гано, — вспоминала М. Е. Селенкина, — желая проверить на нас, малосведущих в физике, достаточно ли ясно и удобопонятно его изложение». Книга была издана в Вятке в типографии А. А. Красовского.
Вынужденный дать обещание не заниматься издательскими делами, Флорентий Федорович не считал себя обязанным придерживаться этого слова. Над его волей было совершено насилие, и он вправе решать самостоятельно, как ему быть с подпиской. Павленков тайно продолжает свою деятельность, усиливает меры предосторожности, доводит их до строжайшей конспирации. Книжный магазин берет под свое попечительство М. П. Надеин. Издательство находится под опекой безотказного друга Вольдемара Черкасова. И действительно, он в течение восьми лет павленковской ссылки делал все от него зависящее, чтобы издательский огонек не погас, чтобы детище Флорентия Федоровича жило и продолжало плодоносить.
Помогала Павленкову вятская свободомыслящая молодежь — Н. М. Кувшинский, Н. А. Чарушин и другие. Они нелегально доставляли в столицу павленковские рукописи, оказывали услуги в ведении деловой переписки.
Одним из первых — и действительно дерзких! — начинаний Павленкова в период вятской ссылки было обращение к повторному изданию собрания сочинений Д. И. Писарева. Как только Флорентий Федорович получил вторую часть, завершившую первое издание, тут же рождается эта смелая идея.
Успех «Сочинений Д. И. Писарева» в публике был поистине беспрецедентный. К семье Писарева обращались с просьбами помочь приобрести один экземпляр, предлагая за это суммы, во много раз превышающие его номинальную стоимость. На продаже отдельных томов наживались букинисты, продавая их по 25 рублей. И Павленков через М. П. Надеина возбуждает в соответствующих ведомствах вопрос о разрешении выпуска второго издания сочинений Д. И. Писарева. Как это неудивительно, но возражений не последовало. Скорее всего, кем-то была допущена оплошность, ибо вскоре цензура начинает сводить на нет это разрешение. Когда 1 сентября 1872 года четвертая часть сочинений была представлена в Санкт-Петербургский цензурный комитет, цензор А. А. де Роберти в статье «Генрих Гейне» увидел, что в ней «автор оправдывает необходимость революций», а в статье «Мыслящий пролетариат» обнаружил «восторженный» отзыв о романе Н. Г. Чернышевского «Что делать?». Этих оснований оказалось достаточно для того, чтобы уже на пятый день поступления книги в цензурный комитет на нее был наложен арест. А затем постановлением Комитета министров книга была запрещена. Аналогичное решение было принято и по седьмой части. Из десяти частей второго издания цензурный комитет посчитал возможным не препятствовать выпуску лишь половины, так что второе издание собрания сочинений Д. И. Писарева Флорентий Федорович смог выпустить лишь спустя двадцать лет, в 1894 году.
